Такие моменты продолжались в течение следующих двух дней. Во время посещения армейского медицинского центра Уолтера Рида я встретил молодого морского пехотинца-ампутанта, который отсалютовал мне со своей кровати и сказал, что голосовал за меня, несмотря на то, что он республиканец, и что он будет гордиться тем, что называет меня своим главнокомандующим. В приюте для бездомных на юго-востоке Вашингтона крепкий на вид подросток без слов заключил меня в самые крепкие объятия. Мачеха моего отца, мама Сара, приехала на инаугурацию из своей крошечной деревушки на северо-западе Кении. Я улыбался, глядя, как этой пожилой женщине без формального образования, женщине, в доме которой была жестяная крыша, не было ни водопровода, ни водоотведения, подавали обед в Блэр-Хаус на фарфоре, которым пользовались премьер-министры и короли.
Как могло не всколыхнуться мое сердце? Как я мог не поверить, что во всем этом есть что-то настоящее, что-то, что может продлиться?
Спустя месяцы, когда масштабы экономических разрушений были полностью осознаны, а настроение общества стало мрачным, я и моя команда спросили себя, должны ли мы были — с точки зрения политики и управления — сделать больше, чтобы приглушить этот коллективный послевыборный кайф и подготовить страну к грядущим трудностям. Нельзя сказать, что мы не пытались. Когда я возвращаюсь назад и читаю интервью, которые я давал непосредственно перед вступлением в должность, я поражаюсь тому, насколько трезво я рассуждал — настаивал на том, что экономика станет хуже, прежде чем станет лучше, напоминал людям, что реформа здравоохранения не может произойти в одночасье и что не существует простых решений в таких местах, как Афганистан. То же самое можно сказать и о моей инаугурационной речи: Я попытался нарисовать честную картину наших обстоятельств, убрав некоторые возвышенные заявления в пользу призывов к ответственности и общим усилиям перед лицом сложных проблем.
Все это черным по белому, довольно точная оценка того, как пройдут следующие несколько лет. И все же, может быть, это и к лучшему, что люди не слышали этих предостережений. В конце концов, в начале 2009 года было нетрудно найти причины для страха и гнева, для недоверия политикам и институтам, которые подвели стольких людей. Может быть, нужен был прилив энергии, пусть даже мимолетный — счастливая история о том, кем мы были как американцы и кем мы можем стать, такой кайф, который мог бы дать достаточный импульс, чтобы мы прошли через самую коварную часть пути.
Это похоже на то, что произошло. Было принято коллективное, негласное решение, что по крайней мере на несколько недель страна возьмет столь необходимую передышку от цинизма.
-
ДЕНЬ Инаугурации наступил, яркий, ветреный и холодный. Поскольку я знал, что события были срежиссированы с военной точностью, и поскольку я склонен жить с отставанием от графика на пятнадцать минут, я завел два будильника, чтобы быть уверенным, что встану вовремя. Пробежка на беговой дорожке, завтрак, душ и бритье, повторные попытки завязать узел галстука, и к восьми сорока пяти утра мы с Мишель были в машине, чтобы за две минуты доехать от Блэр-Хауса до епископальной церкви Святого Иоанна, куда мы пригласили нашего друга, далласского пастора Т. Д. Джейкса, провести частную службу.
В своей утренней проповеди преподобный Джейкс опирался на ветхозаветную Книгу Даниила, описывая, как Шадрах, Мисах и Авденаго, верные Богу, несмотря на свою службу при царском дворе, отказались преклонить колени перед золотым идолом царя Навуходоносора; в результате трое мужчин были брошены в пылающую печь; и все же из-за их верности Бог защитил их, помог им выйти из печи невредимыми.
Преподобный Джейкс объяснил, что, принимая президентство в такое неспокойное время, я тоже был брошен в пламя. Пламя войны. Пламя экономического краха. Но пока я остаюсь верным Богу и делаю то, что правильно, мне тоже нечего бояться.
Пастор говорил величественным баритоном, его широкое смуглое лицо улыбалось мне с кафедры. "Бог с тобой", — сказал он, — "в печи".
Некоторые в церкви начали аплодировать, и я улыбнулся в знак признания его слов. Но мои мысли возвращались к предыдущему вечеру, когда после ужина я отлучился от семьи, поднялся наверх в одну из многочисленных комнат Блэр-Хауса и получил инструктаж от директора военного управления Белого дома по "футбольному мячу" — небольшому чемоданчику в кожаной куртке, который постоянно сопровождает президента и содержит коды, необходимые для нанесения ядерного удара. Один из военных помощников, ответственный за переноску футбольного мяча, объяснил протоколы так же спокойно и методично, как кто-то может описать, как программировать видеомагнитофон. Подтекст был очевиден.
Вскоре я буду наделен полномочиями взорвать мир.
Накануне вечером Майкл Чертофф, министр внутренней безопасности президента Буша, позвонил нам и сообщил о достоверных разведданных, согласно которым четверо граждан Сомали планируют террористический акт на церемонии инаугурации. В связи с этим и без того массивные силы безопасности вокруг Национального молла будут усилены. Подозреваемые — молодые люди, которые, как предполагалось, прибыли через границу из Канады, — все еще были на свободе. Не было никаких сомнений в том, что мы продолжим мероприятия на следующий день, но, чтобы обезопасить себя, мы обсудили с Чертоффом и его командой различные непредвиденные обстоятельства, а затем поручили Аксу составить инструкции по эвакуации, которые я бы дал толпе, если бы нападение произошло, когда я был на сцене.
Преподобный Джейкс завершил свою проповедь. Последняя песня хора наполнила святилище. Никто, кроме горстки сотрудников, не знал о террористической угрозе. Я даже не сказал Мишель, не желая усугублять дневной стресс. Никто не думал о ядерной войне или терроризме. Никто, кроме меня. Оглядывая людей на скамье — друзей, членов семьи, коллег, некоторые из которых ловили мой взгляд и улыбались или махали руками от волнения, — я понял, что это теперь часть моей работы: поддерживать внешнее ощущение нормальности, поддерживать для всех фикцию, что мы живем в безопасном и упорядоченном мире, даже когда я смотрел в темную дыру случайностей и готовился, как мог, к тому, что в любой момент в любой день может ворваться хаос.
В девять пятьдесят пять мы прибыли к северному портику Белого дома, где президент и миссис Буш поприветствовали нас и провели внутрь, где Байденс, вице-президент Чейни и его семья, лидеры Конгресса и их супруги собрались на короткий прием. За пятнадцать минут до назначенного времени наши сотрудники предложили нам пораньше отправиться в Капитолий, чтобы учесть, по их словам, массовое скопление людей. Мы загрузились в ожидающие нас машины парами: сначала лидеры Палаты представителей и Сената, затем Джилл Байден и миссис Чейни, Мишель и миссис Буш, Джо Байден и вице-президент Чейни, а мы с президентом Бушем ехали сзади. Это было похоже на посадку на Ноев ковчег.
Это был мой первый раз в "Звере", огромном черном лимузине, используемом для перевозки президента. Усиленный, чтобы выдержать взрыв бомбы, он весит несколько тонн, с плюшевыми черными кожаными сиденьями и президентской печатью, вышитой на кожаной панели над телефоном и подлокотником. Когда двери "Зверя" закрываются, они глушат все звуки, и пока наша колонна медленно катилась по Пенсильвания-авеню, пока я вел светскую беседу с президентом Бушем, я смотрел из пуленепробиваемых окон на толпы людей, которые все еще направлялись в торговый центр или уже заняли места вдоль маршрута парада. Большинство, казалось, были в праздничном настроении, радостно кричали и махали руками, когда кортеж проезжал мимо. Но, свернув за угол на последнем участке маршрута, мы наткнулись на группу протестующих, скандирующих в рупоры и держащих в руках таблички с надписями INDICT BUSH и WAR CRIMINAL.
