"Каково ваше суждение?" спросил я.
Я видел, что он колеблется. Я подозревал, что он был рядом во время подготовки к Ираку; репутация разведывательного сообщества все еще восстанавливалась после той роли, которую оно сыграло в поддержке настойчивого утверждения администрации Буша о том, что Саддам Хусейн разрабатывал оружие массового уничтожения. Тем не менее, я уловил на его лице выражение гордости человека, разгадавшего сложную головоломку — даже если он не может этого доказать.
"Я думаю, что есть большая вероятность того, что он наш человек", — сказал он. "Но мы не можем быть уверены".
Основываясь на услышанном, я решил, что у нас достаточно информации, чтобы начать разработку вариантов нападения на комплекс. Пока команда ЦРУ продолжала работать над идентификацией "Пейсера", я попросил Тома Донилона и Джона Бреннана изучить, как будет выглядеть рейд. Необходимость соблюдения секретности усугубляла проблему: если просочится хотя бы малейший намек на нашу наводку на бин Ладена, мы знали, что наша возможность будет упущена. В результате лишь несколько человек из всего федерального правительства были допущены к фазе планирования операции. У нас было еще одно ограничение: Какой бы вариант мы ни выбрали, он не должен был затрагивать пакистанцев. Хотя правительство Пакистана сотрудничало с нами в проведении множества антитеррористических операций и обеспечивало жизненно важные пути снабжения наших сил в Афганистане, было открытым секретом, что некоторые элементы в вооруженных силах страны, и особенно в ее разведывательных службах, поддерживали связи с Талибаном и, возможно, даже с Аль-Каидой, иногда используя их в качестве стратегических активов для обеспечения того, чтобы афганское правительство оставалось слабым и не могло вступить в союз с главным соперником Пакистана — Индией. Тот факт, что комплекс в Абботтабаде находился всего в нескольких милях от пакистанского военного эквивалента Вест-Пойнта, только усиливал вероятность того, что все, что мы скажем пакистанцам, может в конечном итоге выдать нашу цель. Что бы мы ни решили сделать в Абботтабаде, это означало бы нарушение территории предполагаемого союзника самым вопиющим образом, если не считать войны, что повышало как дипломатические ставки, так и оперативные сложности.
К середине марта, в дни, предшествовавшие интервенции в Ливии и моей поездке в Латинскую Америку, команда представила, как они предупреждали, лишь предварительные концепции нападения на комплекс в Абботтабаде. Грубо говоря, у меня было два варианта. Первый — разрушить его с помощью воздушного удара. Преимущества такого подхода были очевидны: на пакистанской земле не будет риска для жизни американцев. Публично, по крайней мере, этот вариант также обеспечивал определенное отрицание: пакистанцы, конечно, знали бы, что удар нанесли мы, но им было бы легче поддерживать фикцию, что мы, возможно, не являемся таковыми, что могло бы помочь подавить возмущение среди их народа.
Однако, когда мы углубились в детали того, как выглядел бы ракетный удар, выяснилось, что минусы были значительными. Если мы уничтожим комплекс, как мы сможем быть уверены в том, что бин Ладен был там? Если "Аль-Каида" будет отрицать, что бин Ладен был убит, как мы объясним, что взорвали резиденцию в глубине Пакистана? Более того, в комплексе в Абботтабаде вместе с четырьмя взрослыми мужчинами проживали пять женщин и двадцать детей, и в своем первоначальном варианте предлагаемый удар не только уничтожил бы комплекс, но и почти наверняка сравнял бы с землей несколько соседних домов. Вскоре после совещания я сказал заместителю председателя Объединенного комитета начальников штабов Хоссу Картрайту, что с меня хватит: я не собираюсь санкционировать убийство тридцати или более человек, когда мы даже не уверены, что в комплексе находится именно бин Ладен. Если мы собираемся применить удар, они должны разработать гораздо более точный план.
Второй вариант заключался в том, чтобы санкционировать проведение специальной операции, в ходе которой избранная группа тайно прилетит в Пакистан на вертолете, совершит налет на комплекс и уберется оттуда до того, как пакистанская полиция или военные успеют отреагировать. Чтобы сохранить секретность операции и возможность отрицания, если что-то пойдет не так, мы должны были провести ее под руководством ЦРУ, а не Пентагона. С другой стороны, для миссии такого масштаба и риска нам нужен был высококлассный военный ум, поэтому мы пригласили в комнату вице-адмирала Уильяма Макрейвена, главу Объединенного командования специальных операций (JSOC) Министерства обороны, чтобы он рассказал нам о том, что может повлечь за собой рейд.
Возможность работать в тесном контакте с мужчинами и женщинами вооруженных сил США и воочию убедиться в их командной работе и чувстве долга была одним из самых унизительных аспектов двух лет моего пребывания на посту президента. И если бы мне нужно было выбрать одного человека, который олицетворял бы все хорошее в наших вооруженных силах, им мог бы стать Билл Макрейвен. В свои пятьдесят с лишним лет, с дружелюбным, открытым лицом, бесстрастным чувством юмора и простодушной манерой поведения, он напоминал мне песочноволосого Тома Хэнкса — если бы Том Хэнкс был карьерным морским котиком. Как и его предшественник в JSOC, Стэн Маккристал, у которого он служил заместителем, Макрейвен помог написать книгу о специальных операциях. В своей аспирантской диссертации восемнадцатью годами ранее Макрейвен изучил ряд операций коммандос двадцатого века — в том числе спасение Муссолини на планере по приказу Гитлера в 1943 году и израильскую операцию по освобождению заложников в Энтеббе в 1976 году — изучая условия, при которых небольшая группа хорошо подготовленных, высококвалифицированных солдат может использовать скрытность для сохранения кратковременного превосходства над более крупными или лучше вооруженными силами.
В дальнейшем Макрейвен разработал модель специальных операций, которая определила военную стратегию США во всем мире. За свою знаменитую карьеру он лично командовал или проводил более тысячи специальных операций в самых опасных условиях, какие только можно себе представить, а в последнее время охотился за ценными целями в Афганистане. Он также был известен своим хладнокровием под давлением. Будучи капитаном SEAL, он пережил несчастный случай с парашютистом в 2001 году, когда во время прыжка он был в полубессознательном состоянии и упал на высоту четыре тысячи футов, прежде чем его парашют раскрылся должным образом. (В результате несчастного случая он сломал спину и разорвал мышцы и сухожилия ног от таза). Хотя ЦРУ создало свои собственные внутренние команды спецназа, Леон решил проконсультироваться с Макрейвеном, чтобы продумать, как может выглядеть рейд в Абботтабад. Он пришел к выводу, что ни один из операторов ЦРУ не сможет сравниться по мастерству и опыту с командой "морских котиков" Макрейвена, и поэтому рекомендовал необычную схему, в которой цепочка командования шла от меня к нему и Макрейвену, который имел все полномочия для разработки и проведения миссии, если бы мы решили ее продолжить.
Руководствуясь данными, собранными с помощью аэрофотосъемки, ЦРУ построило небольшую трехмерную копию комплекса в Абботтабаде, и во время нашей мартовской встречи Макрейвен рассказал нам о том, как может проходить рейд: Отборная группа "морских котиков" должна была почти полтора часа лететь на одном или нескольких вертолетах под покровом темноты из Джелалабада (Афганистан) к цели и приземлиться внутри высоких стен комплекса. Затем они должны были обеспечить безопасность всех точек входа по периметру, дверей и окон, после чего ворваться в трехэтажный главный дом, обыскать помещения и нейтрализовать любое сопротивление, которое они встретят. Они задержали бы или убили бин Ладена и вылетели обратно, остановившись для дозаправки где-нибудь в Пакистане перед возвращением на базу в Джелалабаде. Когда презентация Макрейвена закончилась, я спросил его, считает ли он, что его команда сможет справиться с этой задачей.
