Так получилось, что споры достигли точки кипения на той же неделе, когда у нас был запланирован ужин-ифтар в Белом доме с участием ряда американских лидеров-мусульман в честь месяца Рамадан. Эта встреча должна была стать скромным мероприятием, способом выразить мусульманам такое же признание, какое мы оказываем представителям других конфессий во время их ключевых религиозных праздников, но в следующий раз, когда мы с Рамом разговаривали, я сказал ему, что намерен использовать этот случай, чтобы публично выступить на стороне тех, кто строит мечеть.
"Насколько я знаю, это Америка", — сказал я, запихивая папки в портфель, прежде чем отправиться в резиденцию на обед. "И в Америке вы не можете выделить одну религиозную группу и сказать им, что они не могут строить молитвенный дом на своей территории".
"Я понимаю, господин президент", — сказал Рам. "Но вы должны знать, что если вы что-то скажете, это будет повешено на шею нашим кандидатам в каждом округе по всей стране".
"Я уверен, что вы правы", — ответил я, идя к двери. "Но если мы не можем высказаться по такому важному вопросу, тогда я не знаю, какой смысл нам здесь находиться".
Рахм вздохнул. "С такими темпами, как мы идем", — сказал он, — "мы можем и не быть".
В августе мы с семьей полетели на десятидневный отдых на Виноградник Марты. Впервые мы посетили этот остров у побережья Кейп-Код пятнадцать или около того лет назад по приглашению одного из партнеров моей юридической фирмы, Эллисон Дэвис, и при поддержке Валери, которая проводила там лето со своей семьей, когда росла. Широкие пляжи и обдуваемые ветром дюны, рыбацкие лодки, причаливающие к причалу, небольшие фермы и зеленые луга, обрамленные дубовыми лесами и старыми каменными стенами, — это место обладало тихой красотой и неторопливой атмосферой, которая нас устраивала. Мы также оценили историю Виноградника: Освобожденные рабы были частью его первых поселений, а чернокожие семьи снимали здесь летние дома на протяжении многих поколений, что делает его тем редким курортным местом, где черные и белые чувствуют себя одинаково уютно. Мы возили туда девочек на неделю или две каждое второе лето, обычно снимая небольшую квартиру в Оук-Блаффс, достаточно близко к городу, чтобы можно было ездить туда на велосипеде, и с верандой, где можно было сидеть и смотреть на закат. Вместе с Валери и другими друзьями мы проводили ленивые дни с ногами на песке и книгой в руках, плавали в воде, которая нравилась девочкам, но была слишком холодной для моих гавайских вкусов, иногда замечая стаю тюленей недалеко от берега. Позже мы шли к Нэнси, чтобы поесть лучших на земле жареных креветок, а потом Малия и Саша убегали со своими друзьями за мороженым, катались на маленькой карусели или играли в игры в местном зале игровых автоматов.
Теперь, когда мы стали первой семьей, мы не могли делать все по-старому. Вместо парома в Оук-Блаффс мы теперь прилетали на вертолете Marine One. Дом, который мы теперь арендовали, представлял собой поместье площадью двадцать восемь акров в более оживленной части острова, достаточно большое для размещения персонала и Секретной службы и достаточно изолированное, чтобы сохранить безопасный периметр. Для нас был организован частный пляж, пустой на милю в обе стороны; наши велосипедные прогулки теперь проходили по строго предписанной петле, которую девушки проехали ровно один раз, чтобы побаловать меня, прежде чем заявить, что это "немного отстойно". Даже в отпуске я начинал свой день с PDB и брифинга от Дениса или Джона Бреннана о разнообразных беспорядках, происходящих в мире, а толпы людей и телевизионщиков всегда ждали нас, когда мы шли в ресторан на ужин.
Тем не менее, запах океана и блеск солнечного света на листьях позднего лета, прогулки по пляжу с Мишель, вид Малии и Саши, поджаривающих зефир у костра, их лица были сосредоточены, как в дзен, — все это осталось. И с каждым днем дополнительного сна, смеха и непрерывного времени с теми, кого я любила, я чувствовала, как ко мне возвращается энергия, как восстанавливается моя уверенность. Настолько, что к тому времени, когда мы вернулись в Вашингтон 29 августа 2010 года, мне удалось убедить себя, что у нас все еще есть шанс выиграть промежуточные выборы и сохранить демократов во главе Палаты представителей и Сената, к черту опросы и общепринятую мудрость.
А почему бы и нет? Правда заключалась в том, что мы спасли экономику от вероятной депрессии. Мы стабилизировали глобальную финансовую систему и вернули американскую автомобильную промышленность с грани краха. Мы установили ограждения на Уолл-стрит и сделали исторические инвестиции в чистую энергию и инфраструктуру страны; защитили государственные земли и снизили загрязнение воздуха; подключили сельские школы к Интернету и реформировали программы студенческих займов таким образом, что десятки миллиардов долларов, которые раньше уходили в банковскую казну, теперь используются для предоставления прямых грантов тысячам молодых людей, которые иначе не смогли бы позволить себе колледж.
Вместе взятые, наша администрация и Конгресс, контролируемый демократами, могут с полным правом утверждать, что сделали больше, приняли больше значимых законов, оказавших реальное влияние на жизнь американского народа, чем любая отдельная сессия Конгресса за последние сорок лет. И если нам еще многое предстоит сделать — если слишком много людей все еще остаются без работы и рискуют потерять свои дома; если мы еще не приняли закон об изменении климата или не исправили сломанную иммиграционную систему — то это напрямую связано с размером беспорядка, который мы унаследовали, а также с обструкцией и филибутерами со стороны республиканцев, и все это американские избиратели могут изменить, проголосовав в ноябре.
"Проблема в том, что я заперт в этом здании", — сказал я Фавсу, когда мы вместе сидели в Овальном кабинете и готовили мою речь. "Избиратели просто слышат эти звуковые отрывки из Вашингтона — Пелоси сказала то-то, Макконнелл сказал то-то — и у них нет возможности разобраться, что правда, а что нет. Это наш шанс вернуться туда и найти способ прорваться через это. Расскажите четкую историю о том, что на самом деле произошло с экономикой — как в последний раз, когда республиканцы были за рулем, они загнали машину в кювет, и как мы провели последние два года, выталкивая ее… и теперь, когда мы почти завели машину, последнее, что может позволить себе американский народ — это вернуть им ключи!". Я сделал паузу и посмотрел на Фавса, который был занят печатанием на своем компьютере. "А ты что думаешь? Я думаю, это сработает".
"Возможно", — сказал Фавс, хотя и не с таким энтузиазмом, как я надеялся.
В течение шести недель, предшествовавших выборам, я колесил по стране, пытаясь заручиться поддержкой кандидатов-демократов, от Портленда, штат Орегон, до Ричмонда, штат Вирджиния, от Лас-Вегаса, штат Невада, до Корал Гейблс, штат Флорида. Толпы были полны энергии, заполняли баскетбольные залы и общественные парки, скандируя: "Да, мы можем!" и "Зажигай! Готовы к работе!" так же громко, как они это делали, когда я баллотировался в президенты, поднимали плакаты, бурно аплодировали, когда я представлял конгрессмена-демократа или губернатора, которым нужны были их голоса, и улюлюкали, когда я говорил им, что мы не можем позволить себе отдать ключи от машины республиканцам. По крайней мере, на первый взгляд, все было как в старые добрые времена.
Но даже не глядя на опросы, я чувствовал изменения в атмосфере на предвыборной кампании: воздух сомнения витал над каждым митингом, принужденное, почти отчаянное качество аплодисментов и смеха, как будто мы с толпой были парой в конце бурного романа, пытающейся разжечь чувства, которые начали угасать. Как я мог винить их? Они ожидали, что мое избрание преобразит нашу страну, заставит правительство работать на простых людей, восстановит в Вашингтоне чувство цивилизованности. Вместо этого жизнь многих из них стала еще тяжелее, а Вашингтон казался таким же разбитым, далеким и ожесточенным, как и прежде.
