"Ты готов ко мне, Вэнь?" воскликнул я, наблюдая, как удивленно опускается лицо китайского лидера. Затем я обошел вокруг стола, чтобы пожать каждому из них руку. "Господа! Я везде вас искал. Как насчет того, чтобы посмотреть, сможем ли мы заключить сделку?"

Прежде чем кто-то успел возразить, я схватил свободный стул и сел. Сидящие за столом Вен и Сингх оставались бесстрастными, а Лула и Зума покорно смотрели на лежащие перед ними бумаги. Я объяснил, что только что встречался с европейцами и что они готовы принять предложенное нами временное соглашение, если присутствующая группа поддержит формулировку, обеспечивающую надежный механизм независимой проверки выполнения странами обязательств по сокращению выбросов парниковых газов. Один за другим другие лидеры объясняли, почему наше предложение неприемлемо: Киото прекрасно работает; Запад несет ответственность за глобальное потепление и теперь ожидает, что более бедные страны будут препятствовать своему развитию для решения проблемы; наш план нарушит принцип "общей, но дифференцированной ответственности"; предлагаемый нами механизм проверки нарушит их национальный суверенитет. Примерно через полчаса таких разговоров я откинулся в кресле и посмотрел прямо на премьера Вэня.

"Господин премьер, у нас мало времени, — сказал я, — поэтому позвольте мне перейти к делу. До того, как я вошел в эту комнату, я полагаю, план состоял в том, чтобы вы все ушли отсюда и объявили, что США несут ответственность за неудачу в достижении нового соглашения. Вы думаете, что если вы продержитесь достаточно долго, европейцы впадут в отчаяние и подпишут еще один договор в стиле Киото. Дело в том, что я ясно дал им понять, что не могу заставить наш Конгресс ратифицировать договор, который вы хотите. И нет никакой гарантии, что избиратели Европы, или избиратели Канады, или избиратели Японии будут готовы продолжать ставить свою промышленность в невыгодное конкурентное положение и платить деньги, чтобы помочь бедным странам справиться с изменением климата, когда крупнейшие мировые эмитенты сидят в стороне.

"Конечно, я могу ошибаться", — сказал я. "Может быть, вы сможете убедить всех, что виноваты мы. Но это не остановит потепление на планете. И помните, у меня есть свой мегафон, и он довольно большой. Если я покину эту комнату без соглашения, то моя первая остановка — зал внизу, где вся международная пресса ждет новостей. И я скажу им, что я был готов взять на себя обязательства по значительному сокращению выбросов парниковых газов и предоставить миллиарды долларов в виде новой помощи, но каждый из вас решил, что лучше ничего не делать. Я собираюсь сказать то же самое всем бедным странам, которые могли бы получить выгоду от этих новых денег. И всем людям в ваших собственных странах, которые больше всего пострадают от изменения климата. И мы посмотрим, кому они поверят".

Как только переводчики в зале догнали меня, китайский министр охраны окружающей среды, грузный, круглолицый мужчина в очках, вдруг встал и начал говорить на мандаринском языке, его голос повысился, он размахивал руками в мою сторону, его лицо покраснело от волнения. Он продолжал говорить так в течение минуты или двух, весь зал не совсем понимал, что происходит. В конце концов, премьер Вэнь поднял тонкую, испещренную венами руку, и министр резко сел на место. Я подавил желание рассмеяться и повернулся к молодой китаянке, которая переводила для Вэня.

"Что только что сказал мой друг?" спросила я. Прежде чем она смогла ответить, Вен покачал головой и что-то прошептал. Переводчица кивнула и повернулась ко мне.

"Премьер Вэнь говорит, что то, что сказал министр экологии, не имеет значения", — объяснила она. "Премьер Вэнь спрашивает, есть ли у вас с собой соглашение, которое вы предлагаете, чтобы все могли еще раз посмотреть на конкретные формулировки".

-

Потребовалось еще полчаса препирательств, когда другие лидеры и их министры нависали надо мной и Хиллари, пока я шариковой ручкой делал пометки в помятом документе, который носил в кармане, но к тому времени, когда я вышел из комнаты, группа согласилась с нашим предложением. Спустившись вниз, я потратил еще тридцать минут на то, чтобы европейцы подписали скромные изменения, о которых просили лидеры развивающихся стран. Язык был быстро распечатан и распространен. Хиллари и Тодд работали с делегатами из других ключевых стран, чтобы помочь расширить консенсус. Я сделал краткое заявление для прессы, объявив о временном соглашении, после чего мы загрузили наш кортеж и помчались в аэропорт.

Мы сделали окно для взлета с десятью минутами в запасе.

Во время обратного полета в самолете царила веселая суета, когда сотрудники пересказывали приключения дня для тех, кто не присутствовал. Реджи, который проработал со мной достаточно долго, чтобы его уже ничто не впечатляло, широко ухмыльнулся, заглянув в мою каюту, где я читал стопку информационных записок.

"Должен сказать, босс, — сказал он мне, — это было настоящее гангстерское дерьмо".

Я действительно чувствовал себя очень хорошо. На самой большой сцене, по вопросу, который имел значение, когда время шло, я вытащил кролика из шляпы. Конечно, пресса дала промежуточному соглашению неоднозначную оценку, но, учитывая хаос конференции и упрямство китайцев, я все равно рассматривал его как победу — ступеньку, которая может помочь нам провести наш законопроект об изменении климата через Сенат. Самое важное, что нам удалось заставить Китай и Индию принять — неважно, насколько неохотно или неуверенно — идею о том, что каждая страна, а не только западные, обязана внести свой вклад в замедление изменения климата. Семь лет спустя этот базовый принцип стал основой для достижения прорывного Парижского соглашения.

И все же, когда я сидел за своим столом и смотрел в окно, темнота которого каждые несколько секунд прерывалась мигающим огоньком на кончике правого крыла самолета, меня одолевали более отрезвляющие мысли. Я думал о том, сколько труда нам пришлось приложить, чтобы заключить сделку: бесчисленные часы работы талантливых и преданных сотрудников; закулисные переговоры и выбивание кредитов; обещания помощи; и, наконец, вмешательство в одиннадцатый час, которое в равной степени опиралось как на мою самоуверенность, так и на любые рациональные аргументы. И все это ради промежуточного соглашения, которое — даже если бы оно сработало полностью в соответствии с планом — было бы в лучшем случае предварительным, приостановившимся шагом к решению возможной планетарной трагедии, ведром воды, выплеснутым на бушующий огонь. Я понял, что при всей власти, присущей занимаемому мною сейчас месту, всегда будет существовать пропасть между тем, что, как я знал, должно быть сделано для достижения лучшего мира, и тем, что в течение дня, недели или года я мог реально осуществить.

К моменту нашего приземления на Вашингтон обрушился прогнозируемый шторм, низкие облака посылали вниз устойчивую смесь снега и ледяного дождя. В северных городах, таких как Чикаго, грузовики уже выехали на улицы, рассыпая соль, но даже намек на снег обычно парализовывал печально известный плохо подготовленный район Вашингтона, закрывая школы и затрудняя движение. Поскольку из-за непогоды Marine One не смог перевезти нас, дорога обратно в Белый дом заняла дополнительное время, пока наш кортеж пробирался по обледенелым дорогам.

Было уже поздно, когда я вошла в дом. Мишель лежала в постели и читала. Я рассказала ей о своей поездке и спросила, как дела у девочек.

"Они очень рады снегу, — сказала она, — даже если я не рада". Она посмотрела на меня с сочувственной ухмылкой. "Малия, наверное, спросит тебя за завтраком, спас ли ты тигров".

Я кивнул, снимая галстук.

"Я работаю над этим", — сказал я.