"В итоге она проглотила лошадь", — сказал я.

"И она, конечно, мертва", — сказал Денис.

Иногда, после одного из таких марафонских заседаний, я возвращался в небольшой домик у бассейна рядом с Овалом, чтобы выкурить сигарету и погрузиться в тишину, чувствуя узлы в спине, плечах, шее — признаки того, что я слишком много сидел, но также и моего душевного состояния. Если бы только решение по Афганистану было вопросом решимости, подумал я, — только воля, сталь и огонь. Это было верно для Линкольна, когда он пытался спасти Союз, и для Рузвельта после Перл-Харбора, когда Америка и весь мир столкнулись со смертельной угрозой со стороны экспансионистских держав. В таких обстоятельствах вы используете все, что у вас есть, для ведения тотальной войны. Но здесь и сейчас угрозы, с которыми мы столкнулись — смертоносные, но не имеющие гражданства террористические сети; слабые в остальном страны-изгои, стремящиеся заполучить оружие массового уничтожения — были реальными, но не экзистенциальными, и поэтому решимость без предвидения была хуже, чем бесполезной. Это привело к тому, что мы вели неправильные войны и спускались в кроличьи норы. Она сделала нас администраторами негостеприимной местности и породила больше врагов, чем мы убили. Благодаря нашей несравненной мощи у Америки был выбор, с чем, когда и как воевать. Утверждать обратное, настаивать на том, что наша безопасность и наше положение в мире требуют от нас делать все, что мы можем, так долго, как мы можем, в каждом отдельном случае, было отказом от моральной ответственности, а уверенность, которую она предлагала, — утешительной ложью.

Около шести часов утра 9 октября 2009 года оператор Белого дома встряхнул меня ото сна и сообщил, что Роберт Гиббс на линии. Такие ранние звонки от моих сотрудников были редкостью, и мое сердце замерло. Это была террористическая атака? Стихийное бедствие?

"Вы были удостоены Нобелевской премии мира", — сказал Гиббс.

"Что ты имеешь в виду?"

"Они объявили об этом несколько минут назад".

"Для чего?"

Гиббс тактично проигнорировал вопрос. Он сказал, что Фавс будет ждать за Овальным столом, чтобы поработать со мной над любым заявлением, которое я хочу сделать. После того как я повесил трубку, Мишель спросила, по какому поводу был звонок.

"Я получу Нобелевскую премию мира".

"Это замечательно, милый", — сказала она, а затем перевернулась на спину, чтобы еще немного поспать.

Через полтора часа Малия и Саша зашли в столовую, когда я завтракал. "Отличные новости, папочка", — сказала Малия, накидывая рюкзак на плечи. "Ты получил Нобелевскую премию… и это день рождения Бо!".

"К тому же, это будут трехдневные выходные!" добавила Саша, слегка помахивая кулаком. Они обе поцеловали меня в щеку, прежде чем выйти за дверь в школу.

В Розовом саду я сказал собравшимся представителям прессы, что менее чем через год после начала моего президентства я не чувствовал, что заслуживаю быть в компании тех преобразующих фигур, которые были удостоены этой чести в прошлом. Вместо этого я рассматривал премию как призыв к действию, как средство, с помощью которого Нобелевский комитет придал импульс тем целям, в которых американское лидерство было жизненно важным: снижение угрозы ядерного оружия и изменения климата, сокращение экономического неравенства, защита прав человека и преодоление расовых, этнических и религиозных разногласий, которые так часто подпитывают конфликты. Я сказал, что считаю, что награду следует разделить с другими людьми во всем мире, которые трудятся, часто без признания, во имя справедливости, мира и человеческого достоинства.

Возвращаясь в Овальный кабинет, я попросил Кэти придержать поздравительные звонки, которые уже начали поступать, и уделил несколько минут размышлениям о растущем разрыве между ожиданиями и реалиями моего президентства. Шестью днями ранее триста афганских боевиков захватили небольшой американский военный форпост в Гиндукуше, убив восемь наших солдат и ранив еще двадцать семь. Октябрь стал самым смертоносным месяцем для американских войск в Афганистане с начала войны восемь лет назад. И вместо того, чтобы начать новую эру мира, я столкнулся с перспективой отправки еще большего числа солдат на войну.

-

В конце того месяца мы с генеральным прокурором Эриком Холдером вылетели в полночь на базу ВВС Довер в штате Делавэр, чтобы засвидетельствовать возвращение на американскую землю останков пятнадцати американских солдат и трех агентов наркоконтроля, погибших в Афганистане в результате нескольких инцидентов подряд — смертоносного крушения вертолета и двух взрывов придорожных бомб в провинции Кандагар. Присутствие президента на этих "достойных передачах", как их называли, было редкостью, но я считал, что сейчас, как никогда, важно присутствовать. Со времен войны в Персидском заливе Министерство обороны запрещало СМИ освещать похороны гробов военнослужащих, но с помощью Боба Гейтса в начале года я отменил эту политику, оставив решение за отдельными семьями. Я считал, что публичное документирование хотя бы некоторых из этих передач даст нашей стране более четкий способ осознать цену войны, боль каждой потери. И в этот вечер, в конце разрушительного месяца в Афганистане, когда будущее войны обсуждалось, одна из семей решила запечатлеть этот момент.

В течение четырех или пяти часов моего пребывания на базе царила постоянная тишина. В маленькой простой часовне, где мы с Холдером присоединились к собравшимся семьям. В грузовом отсеке самолета С-17, в котором находились восемнадцать перегрузочных ящиков, украшенных флагами, где торжественная молитва армейского капеллана эхом отражалась от металлических стен. На асфальте, где мы стояли во всеоружии и смотрели, как шесть гребцов, одетых в армейскую форму, белые перчатки и черные береты, несут тяжелые ящики один за другим к рядам ожидающих машин, мир молчал, за исключением завывания ветра и каденции шагов.

На обратном пути, когда до восхода солнца оставалось еще несколько часов, единственные слова, которые я мог вспомнить за все время визита, были слова матери одного солдата: "Не оставляйте тех мальчиков, которые все еще там, в подвешенном состоянии". Она выглядела измученной, ее лицо было впалым от горя. Я пообещал, что не оставлю, не зная, означает ли это отправку новых солдат для завершения миссии, ради которой ее сын принес высшую жертву, или сворачивание запутанного и затяжного конфликта, который оборвет жизни чужих детей. Решение оставалось за мной.

Неделю спустя еще одна катастрофа обрушилась на наших военных, на этот раз ближе к дому. 5 ноября майор армии США и психиатр Нидал Хасан вошел в здание военной базы Форт-Худ в Киллине, штат Техас, достал полуавтоматический пистолет, купленный им в местном оружейном магазине, и открыл огонь, убив тринадцать человек и ранив десятки других, после чего был застрелен и задержан офицерами полиции базы. Я снова полетел утешать скорбящие семьи, а затем выступил на поминальной службе под открытым небом. Пока труба играла чечетку, ее заунывная мелодия сопровождалась приглушенными всхлипами в зале, мой взгляд путешествовал по мемориалам павшим солдатам: фотография в рамке, пара пустых боевых ботинок, каска, установленная на винтовке.

Я думал о том, что Джон Бреннан и директор ФБР Роберт Мюллер говорили мне на брифингах по поводу стрельбы: Хасан, мусульманин американского происхождения с тревожным послужным списком неустойчивого поведения, похоже, был радикализирован через Интернет. В частности, он был вдохновлен харизматичным йеменско-американским священнослужителем Анваром аль-Авлаки, который имел широкую международную аудиторию и считался ведущей фигурой все более активного отделения "Аль-Каиды" в Йемене, и неоднократно отправлял ему электронные письма. По словам Мюллера и Бреннана, были первые признаки того, что Министерство обороны, ФБР и Объединенная целевая группа по борьбе с терроризмом были так или иначе предупреждены о возможном уклонении Хасана в сторону радикализма, но межведомственные системы обмена информацией не смогли соединить точки, что могло бы предотвратить трагедию.