Кларендонские постановления и имели целью устранить эти злоупотребления и предупредить конфликты. Они обязывали прелатов вести себя, как подобает верным баронам, и ограничивали церковный суд, но они были проникнуты духом умеренности и в некоторых случаях требовали широкого пользования присяжными для разрешения тяжб; они, например, определенно устанавливали, что архидиакон ничего ее должен терять из своих прав; что, если дело шло о земле, которую присяжные признавали перед королевским судом держанием «в свободной милостыню», то такое дело должно быть решено церковным судом[334]. Король обещал та еже прибегать к принуждению по отношению к знатным людям королевства если они будут отказываться признать церковную юрисдикцию над собой и над своими людьми. Из шестнадцати параграфов шесть папа объявил впоследствии приемлемыми, и среди них тот, который ставил посвящение крестьянского сына в зависимость от предварительного согласия сеньора, а также тот, который заставлял архидиакона допускать «обвинительных присяжных» в тех случаях, когда он привлекал к суду мирян. Но другие параграфы противоречили букве или, по крайней мере, духу канонического права, каким оно в то время пре» подавалось, в особенности тот параграф, который запрещал апеллировать к папе без разрешения короля, и еще два, которые необходимо привести здесь дословно.
«В случае вакантности архиепископства, епископства, аббатства или приорства, зависящих от короля… когда приступают к их замещению в данной церкви, то сейнер король должен призвать главных должностных лиц этой церкви, и выборы должны происходить в часовне сеньора короля, с согласия сеньора короля и по совету с людьми королевства, которых он призовет для этого дела. И здесь избранный до своего посвящения принесет сеньору королю ленную присягу (оммаж) и присягу на верность, как своему сеньору, к которому он привязан своей жизнью, своими членами и своей земной честью, но без ущерба для своего духовного звания»[335].
«Клирики, обвиненные в каком-нибудь преступлении и вызванные королевским судьей, явятся на его суд, чтобы на нем дать ответ в том, в чем королевский суд найдет, что они должны отвечать там, а также в церковный суд, чтобы на нем дать ответ в том, в чем окажется, что они должны отвечать там; и притом так, что королевский судья пошлет в суд святой церкви посмотреть, как будет решаться дело. И если клирик будет уличен или сознается, церковь не должна больше оказывать ему свое покровительство».
Этот знаменитый параграф о виновных клириках, слишком сжатый и плохо составленный, вызывает затруднения при толковании[336]. Мы, с своей стороны, думаем так, что этим делом раньше должен заняться светский суд, и клирику надлежит на нем дать ответ в тех преступлениях, которые входят в компетенцию этого суда. Оттуда его передают в суд церковный, где его дело, если эти преступления будут доказаны, будет продолжать рассматриваться в присутствии представителя королевского суда; если он будет признан виновным и лишен сана, светский суд приговорит его к тому наказанию, которого он заслуживает, и приговор будет приведен в исполнение.
Ввиду большого количества преступлений, которые совершались в те времена клириками, такое решение было разумно и многие, английские епископы признали его таковым. Но Бекет, после некоторых колебаний, отверг его; он повторял при этом слова пророка Наума: «Бог не наказывает дважды», и он уперся на этом с упрямством человека, который нашел подходящую формулу. Он отказался принять Кларедонские постановления. Генрих II пустился на всякие ухищрения, чтобы заставить его отказаться от должности: он засыпал его штрафами, обвинил его в хищении королевских доходов в бытность его канцлером. В конце концов он заставил свою курию осудить его как изменника и клятвопреступника. Покинутый епископами, которые ограничились тем, что не присутствовали на суде, Бекет бежал во Францию. Это был единственный путь, открытый для человека, который заявлял, что духовная власть бесконечно выше светской. Он рассчитывал на папу Александра III, но Александр, поссорившийся с Фридрихом Барбароссой и сам убежавший, к Людовику VII, не мог порвать с могущественным Генрихом II. В течение десяти лет противники бесплодно обменивались взаимными оскорблениями. Бекет отлучал от церкви английских епископов и советников Генриха II, не осмеливаясь отлучить самого короля[337]. Уклончивое поведение папы поставило короля и архиепископа в такое затруднительное положение, что оба врага заключили своего рода перемирие. Бекет вернулся в Англию в 1170 г., совершенно не склонный к уступкам. Известно как он был убит четырьмя рыцарями, принадлежавшими к королевскому двору. Генрих II не давал им распоряжения убить, но, по собственному признанию, бессознательно подбивал к этому своих приближенных своими укорами против архиепископа[338]. И он согласился на унизительную эпитимию (в Авранше, 21 мая 1172 г.).
Это преступление, совершенное в порыве монархического усердия, не увеличило натянутости отношений между церковью и государством, даже, наоборот: Генрих II был вынужден теперь сделать уступки церкви, а церковь была готова удовлетвориться ими. Свобода апелляции к святому престолу была признана. Клирики, совершившие преступления, за исключением государственной измены и нарушений правил о заповедниках, не подлежали королевскому суду. Церковный суд сохранил свою компетенцию не только в делах чисто церковных и тех, которые касались держаний «de franche aumône», но также при наложении кары за грехи (прелюбодеяние, ростовщичество и т. д.) и в вопросах, относящихся к браку, завещанию, обещанию под присягой; таким образом, область, подчиненная юрисдикции церкви, была, как и на материке, очень обширной. Но назначение на церковные бенефиции патронами церквей осталось правом мирян, и в это церковный суд не должен был вмешиваться, и этот принцип, характерный для Англии, должен был впоследствии привести к важным результатам.
Наконец, Генрих II и его сыновья остались хозяевами в деле выборов епископов и аббатов, которые опять стали свободными лишь в эпоху Великой хартии вольностей.
В оставшейся непримиримой небольшой части английского духовенства сохранился остаток горечи по отношению к монархии. В ней поддерживалось восхищение святым Фомой Бекотом, мучеником, а также теми, кто его защищал, и это явилось зародышем английской партии, сочувствовавшей Капетингам из ненависти против тирании Плантагенетов. Но значительное большинство духовенства не сохранило злобы против короля за проявленную им жестокость, осталось верным Генриху II и Ричарду и продолжало поставлять им советников и чиновников.
Однако этот великий конфликт способствовал тому, что королевская власть пошатнулась[339]. В средние века короли, вынужденные принести публичное покаяние, не могли ожидать ничего хорошего от своих людей, если своим авторитетом они были обязаны преимущественно внушаемым ими страхом. А Генрих II, даже в Англии, не очень был любим крупными феодалами. Он не был склонен ни к пышности, ни к бесполезной расточительности. Свое золото он берег для управления и для подкупа. Он эгоистически оставлял себе лучшие места для охоты, даже в доменах своих баронов. Он предпочитал дипломатию войне и не находил удовольствия в турнирах. В его время, говорит автор Истории Вильгельма Маршала, Англия не представляла собой привлекательного местожительства, разве только для мелких деревенских дворян; тот, кто хотел вращаться в рыцарском обществе, должен был отправляться в Бретань или в Нормандию[340]. Незаметно, чтобы английская знать очень сильно чувствовала на себе все возраставшую тяжесть налогов; но она была недовольна захватами королевской юстиции, и эти шерифы, которых король уже не выбирал из баронов и которые имели притязания на то, чтобы хватать скрывающихся преступников даже в замках, часто встречали очень плохой прием. В конце концов жалели о добрых временах короля Стефана, и в тот год, который следовал за унижением короля в Авранше, они подумали, что представился случай стряхнуть с себя иго.