Словом, много тогда велось разговоров и в прессе, и на улицах, и в домах. О том, например, что 52 и 48 – это чисто формальная победа брекзитёров. Именно такое соотношение сил демонстрирует, что половина страны хочет оставаться в Евросоюзе, и нельзя мнение этой половины игнорировать. Население было плохо информировано о последствиях выхода из ЕС и проголосовало импульсивно. К тому же политики выбрали неудачный день для референдума: тысячи молодых людей, которые, конечно же, придерживались прогрессивных (значит, проевропейских) взглядов, в этот момент сдавали экзамены, были в отпусках и вообще находились на многотысячном музыкальном фестивале, поэтому просто не попали на референдум. А многие националисты сами не хотели выходить из ЕС, но присоединились к команде брэкзитёров, чтобы их услышали и перестали затыкать рот политкорректностью. Ну и, наконец, немало сторонников Евроинтеграции были полностью уверены, что Великобритания никогда не расстанется с Европой, и не пошли голосовать. Зачем, ведь их голос ничего не изменит. Поскольку явка на референдум составила 72%, можно предположить, что неявившиеся 28% ещё долго кусали локти.

Новый премьер Тереза Мэй на ходу разрабатывала «план В», не подготовленный Кэмероном, снова и снова ездила в Брюссель, предлагая те или иные варианты цивилизованного развода. И всё это время проигравшая сторона надеялась взять реванш. В центре Лондона разворачивались одна демонстрация за другой, на Уайтхолле, напротив резиденции премьер-министра и на Парламентской площади ежедневно стояли люди с плакатами. Молодые люди, которые в своё время не явились на выборы, отчаянно пытались переиграть историю и получить нужные им результаты. Те, кому по возрасту не полагалось голосовать в 2016-ом, подросли и теперь кричали, что у них отобрали будущее. Что их судьбу решили пенсионеры, которым уже не надо беспокоиться о заработке и профессиональном развитии, более того, часть из них за три года отошла в мир иной, а молодым теперь придётся расхлёбывать кашу, которую заварили старики. Марш, прошедший в марте 2019-ого, собрал около миллиона участников. Его посчитали вторым по величине маршем в истории страны (самым крупным был марш против участия Великобритании в войне в Ираке), и, казалось, правительство просто не может проигнорировать подобный протест. Ведь и сама премьер-министр не была сторонницей Брекзита.

В этом мартовском марше участвовали и родители моего мужа, которые много путешествовали, жили и работали в других странах и потому отличаются весьма проевропейскими взглядами. Свекровь лично клеила агитационный плакат на окно здания кабинета министров, очень гордится этим фактом. В Норфолке, где они живут, особенно в их маленьком приморском городке, населённом пенсионерами, свёкор со свекровью ощущают себя чуть ли не единственными прогрессивными людьми, которые понимают, что изоляция Британии обернётся крахом для страны. Ведь некоторые их соседи даже никогда не были в Европе, поэтому отличаются возмутительной узостью взглядов!

Участники марша, требующие повторного референдума, верили, что за три года бесплодных попыток правительства найти оптимальное решение ситуации многие брекзитёры пожалели о своём выборе, а население теперь намного лучше информировано о последствиях этого шага, и повторный референдум покажет совсем иное соотношение голосов.

Удивительно, что в демократической Великобритании их призыв был проигнорирован. Хотя, казалось бы, политикам было проще всего пойти на попятный и оставить всё как есть – как безболезненно вывести страну из Европы, всё равно никто не знал (включая администрацию созданного по этому поводу министерства).

Брекзитёры тоже устраивали марши. Им казалось, что правительство бесконечно затягивает процесс, никак не может разработать достойный план. И вообще – не собирается ли оно отказаться от заявленных намерений и подвести своё население?! Для участия в ответных демонстрациях на улицах Лондона, многим брекзитёрам пришлось приехать издалека – ведь за Брекзит голосовали провинции. Жители маленьких городков, чьё существование напрямую зависит от контрактов с Европой (например, работники заводов по сборке европейских автомобилей), голосовали за разрыв отношений с Евросоюзом, потому что считали: лучше быть бедными, но независимыми. Кажется, они не вполне верили, что владельцы иностранных компаний выведут производство из Великобритании и оставят их без работы. Как говорит мой свёкор, в данном случае бессмысленно взывать к логике, потому что «национализм – это эмоция». А эмоций было очень много.

Тереза Мэй спасовала перед задачей. Борис Джонсон, который получил вслед за ней бразды правления, пообещал довести Брекзит до конца. Моё окружение Джонсону не доверяло. Ходили слухи, что накануне референдума он написал две статьи: одну за выход из Евросоюза, вторую против, обе достаточно страстные и со множеством убедительных доводов. Видимо, некоторое время размышлял, к какой стороне примкнуть, и в итоге решил, что с брекзитёрами у него больше шансов стать премьером. В какой-то момент даже люди, голосовавшие «за Европу», устали от этой бесконечной борьбы и были готовы поддержать Джонсона, намеренного поставить в деле точку. Джонсон получил большинство голосов на очередных выборах и через месяц вывел страну из ЕС. Его не остановила даже набирающая обороты пандемия коронавируса. Казалось бы: разве у правительства нет более серьёзных задач, чем воплощать в жизнь идеи Брекзита? Страшная болезнь накрыла страну, парализовала экономику и заперла людей в их домах – разве сейчас время для новых экономических потрясений?

Но после трёх с половиной лет ожесточённых дебатов Брекзит всё же состоялся. И, конечно, мои российские друзья интересуются: каковы же оказались его последствия? Отвечаю: рано ещё подводить итоги и писать отчёты. Мы будем наблюдать последствия ещё долгие-долгие годы. Я ни в коей мере не политолог, не экономист и не эксперт по международным отношениям. Уж коли правительство толком не знало, во что выльется Брекзит, откуда же мне знать! Я сужу со своей колокольни, как обыватель, который сидит посреди проигравшего лагеря и целыми днями слушает стоны о том, какой катастрофой обернётся для страны этот выбор: цены на товары взлетят до небес, а для поездки в Европу нужно будет оформлять визы. А ещё я смотрю, что происходит вокруг меня.

Многие ценные специалисты уехали в Европу, например, врачи, что в разгар пандемии оказалось совсем некстати. Из магазинов пропала бытовая техника, которую по определению делают не в Англии. В разгар строительного бума, вызванного бесконечным локдауном, на строительные материалы поднялись цены, а на услуги самих строителей возникли многомесячные очереди (строители тоже помахали ручкой и вернулись в Польшу). Полки супермаркетов начали пустеть из-за перебоев с доставками, а на таможне возникли очереди из фур. Профессия шофёра-дальнобойщика вошла в разряд самых востребованных, и водителям фур предлагают зарплаты семьдесят тысяч фунтов в год, сколько даже не каждый директор в офисе получает, не говоря уже о врачах, учителях и государственных служащих. Сборщикам капусты (традиционно на сельскохозяйственные работы приглашали более дешёвых работников из Европы) предлагают тридцать фунтов в час. Такой почасовой оплатой не могут похвастаться учителя, и многие мои коллеги рвутся собирать капусту, потому что там ни вечерней подготовки, ни ежемесячных отчётов, ни разработки плана действий по улучшению прогресса капусты, провалившей экзамен. А вот прямо в момент написания этих строк страна проходит через бензиновый кризис – бензоколонки стоят пустые, потому что до них не довезли бензин и дизель, а правительство опять предлагает работать из дома, на этот раз – чтобы сэкономить на топливе.

Все мы теперь живём в новом мире, в новых экономических условиях, что в Англии, что в России, что в Латвии. Деньги, которые не являлись ценностью для наших родителей, когда они были в нашем возрасте, сильно поднялись в списке приоритетов, особенно у тех, кто приехал сюда на заработки. Здесь мы увидели совсем другие деньги и другие возможности – даже неквалифицированная, но стабильная работа позволила нам вести более комфортный образ жизни, покупать еду и одежду хорошего качества и даже отдыхать где-нибудь на побережье Средиземного моря. Но временами нам вдруг кажется, что мы упускаем какие-то возможности, что стоит поискать подработку или взять сверхурочные, чтобы улучшить свой материальный уровень и решить некоторые финансовые проблемы. Когда дополнительный заработок сам идёт в руки, редкий человек будет от него отказываться. И кто из нас не тешил себя иллюзией, что, если бы наш работодатель, правительство (или здоровье!) позволили нам работать круглосуточно, мы бы непременно разбогатели? Я и сама частенько грешила тем, что выходила на работу по субботам на дежурство на телефоне, чтобы добавить несколько лишних часов к своей ставке и частенько заменяла коллег, которые не хотели проводить половину своей субботы в офисе. Их свободное время, проведённое с семьей или в фитнесс-клубе, казалось им более ценным, чем дополнительные пятьдесят фунтов.