В труде нет особой системы.

Автор может собрать в один том мемуары о жесткокрылых и прямокрылых, чешуекрылых и двукрылых. Может в следующем томе вернуться к уже сообщенному, добавить несколько новых подробностей. О некоторых героях он говорит на многих страницах, другим уделяет лишь несколько абзацев. Конечно, он пишет о насекомых, которых изучали и до него. Но всегда это рассказ о том, что видел, почувствовал и продумал он сам.

Хрестоматийная история о яблоке, упавшем с дерева и приведшем Ньютона к открытию закона всемирного тяготения, представляет, может быть, действительно только легенду. Но, бесспорно, зрение гениев науки проблемно. Доказательством может служить первый том «Воспоминаний». Чем дальше, тем ярче проявляется у Фабра способность извлекать из наблюдаемых фактов их биологическое содержание.

Так, вернувшись к изучению халикодом, Фабр, по существу, продолжает исследовать способность насекомых ориентироваться в пространстве, возвращаться к однажды избранному месту, к гнезду, к норке, приготовленной для потомства.

На берегу Аига обнаружено поселение халикодомы стенной. Пока пчела, прилетев с цветов, выгружает в земляном гнезде собранный корм, к входу приставлена полая стеклянная трубка. Покидая гнездо, халикодома попадает в прозрачную ловушку, из которой Фабр, не касаясь пленницы, чтобы не помять, переносит пчелу в бумажный патрон.

Для первого опыта он выловил всего двух пчел. Принеся их в Оранж — километра за четыре от их дома — и пометив каждую капелькой краски, выпустил на волю. Назавтра он нашел одну из меченых пчел на берегу Аига, откуда взял накануне. Гнездо было занято другой халикодомой, но она без сопротивления уступила место законной хозяйке, едва та появилась.

Вторая путешественница так и не добралась домой, и Фабр решил подвергнуть допросу большее число пчел. В опыт взята широко распространенная халикодома амбарная. Множество их обитает совсем рядом с домом Фабров. Фабр отбирает сорок пчел, уносит к Аигу и здесь выпускает. Тем временем дочь Аглая приставила лестницу к стене амбара, где под стрехой гнездятся халикодомы, и, взобравшись повыше, ждет их возвращения.

Намечено выяснить также скорость полета пчел, поэтому сверены и одинаково поставлены часы — карманные (их взял с собой Фабр) и каминные (они стоят на виду у Аглаи).

Словно нарочно, поднимается сильный встречный ветер. Если пчелы и полетят, то прижимаясь к земле, «на бреющем полете», говорят теперь. Но с малой высоты обзор местности невозможен. Как пчелы будут ориентироваться?

Фабр подходит к дому, не особенно веря в успех.

— Без двадцати три прилетели две, обе с обножкой! — закричала навстречу Аглая.

Он выпустил пчел ровно в два. Сорок минут потребовалось им, чтобы покрыть расстояние в четыре километра. И они еще успели собрать корм.

Стукнула калитка. К Фабрам заглянул их друг, судебный работник: у него поблизости дело о спорном заборе. Конец опыта проводится уже под наблюдением трех пар глаз, с участием представителя властей. И три пары глаз регистрируют возвращение еще трех халикодом с грузом корма.

День клонится к вечеру, остальных ждать бессмысленно. Раз халикодомы не добрались домой засветло, они заночуют в пути. Едва солнце опустилось, халикодомы прячутся где придется. Фабр знает об этом давно.

Утром проверка: вернулись пятнадцать!

Вернулись, несмотря на встречный ветер, несмотря на то, что летели из неизвестной им местности. Отыскать при этом гнездо — все равно что найти иголку не в стоге даже, а в тысячах стогов на бескрайнем поле. Как же выяснить, что руководит пчелами в полете?

Один из читателей, познакомившись с опытами Фабра по присланному им первому тому «Энтомологических воспоминаний», немедленно отозвался письмом. Оно датировано 6 января 1880 года и хранится в национальном заповеднике «Гармас». Не считая обращения и полной уважительности и привета подписи, в нем десять строк. Благодарность за присылку могла бы показаться простой данью вежливости со стороны хорошо воспитанного джентльмена, если б не следующее за ней необычайное признание: вряд ли найдется в Европе еще кто-нибудь, кого ваши исследования восхищали бы больше, чем меня; продолжаю читать том с огромным удовольствием.

Еще не кончился январь, а Фабр получил следующее письмо.

И снова полная тепла подпись:

Дарвин, как выяснилось, не просто прочитал книгу, он проработал ее. По нашей просьбе сотрудники фундаментальной библиотеки Эдинбургского университета (где хранится научный архив Дарвина) разыскали том первого издания «Сувенир энтомоложик» с дарственной надписью Фабра. На полях книги нет никаких пометок, но в ней найден листок бумаги с колонкой цифр, указывающих страницы, особо заинтересовавшие Дарвина. Рядом записанные Дарвиновой рукой краткие, в два-три слова, пояснения. Мы уже приводили однажды изречение о том, что зрение гениев — проблемно. Листок с пометками, найденный в томе Фабра, еще одно тому свидетельство и подтверждение: в расшифровке Дарвин словно вышелушивает суть проблемы.

И еще одна деталь, характеризующая уже не Фабра, а Дарвина, стиль его работы. На полученном из Оранжа томе «Сувенир энтомоложик», чуть ниже надписи Фабра, проставлен Дарвином номер книги: «212». Тот же номер, обведенный кружочком, значится и на листке выписок.

Какой парадокс! Живая встреча со знаменитым соотечественником, Пастером, взгляды которого о невозможности самозарождения жизни Фабр разделял и отстаивал, не сблизила двух биологов, скорее развела их, хотя Фабр признавал гений Пастера и воздавал ему должное. И вот заочное знакомство с другим великим биологом — Дарвином. Учения Дарвина Фабр не принял; упорно именуя его трансформизмом, он подвергал эволюционную теорию в первом томе «Сувенир энтомоложик» многочисленным резким нападкам. И тем не менее оба — и Фабр, и Дарвин — полны такта, взаимного интереса, внимания, уважения, понимания, оба ищут друг в друге возможных сотрудников, помощников и советников.

Взять хотя бы постскриптум Дарвина к его второму письму.

«Разрешите внести одно предложение, касающееся Вашего удивительного рассказа о том, как насекомые находят путь домой, — говорит в приписке к письму от 31 января 1880 года Чарлз Дарвин. — Раньше я собирался проделать такой опыт на голубях. Я относил бы насекомых в бумажных пакетах шагов на сто в направлении, противоположном тому, в котором они должны были быть первоначально отнесены.

Но прежде чем вернуться, поместил бы насекомое в круглую коробку, которой можно придать быстрое вращение вначале в одном направлении, затем в другом. Это для того, чтобы полностью уничтожить у насекомых какое бы то ни было чувство времени и пространства. Иногда мне казалось, что животные могут чувствовать, каково было первоначальное направление, в котором их несли».

Три недели спустя, 20 февраля, Дарвин поясняет, что на мысль об эксперименте его «навело, помнится, чтение „Путешествий по Сибири“ Врангеля, где рассказано об удивительной способности обитателей Заполярья держаться верного направления в тумане, двигаясь среди ломающегося льда».

Через год, в письме от 21 января 1881 года, Дарвин напоминает Фабру о том же вопросе, подчеркивая значение его исследований для общей биологической теории.

На последнее письмо Фабр не успел ответить. В апреле 1882 года Дарвин умер. Фабр закончил эксперимент уже после кончины своего великого консультанта. Неоднократно и очень тщательно повторяет он опыт, но никакие вращения, никакие другие хитрости не могут дезориентировать пчел.

Так было с халикодомой амбарной и стенной, с осмией трехрогой, с церцерис бугорчатой. Так получалось и с муравьями амазонками. И разве не с аналогичным явлением столкнулся Фабр, когда в дверь заскреблись коготки Желтка, вчера отданного знакомым на другой конец города, на другую сторону реки?