Бросая на Сильвию взгляды, полные немого восхищения, слуга принялся подкладывать подушки под спину хозяина, а тот, слишком слабый для того, чтобы противостоять воинственной мисс Мюррей, бессильно прикрыл глаза, но, к счастью, не заснул. Общими усилиями удалось заставить его поесть; правда, потом, выйдя за дверь, девушка прислонилась к стене и некоторое время так и стояла, испытывая ощущение, будто ее переехала груженная кирпичами подвода. Этот человек, Николас, оказался сущим кошмаром. Даже сейчас, слабый, как котенок, он ухитрялся держать в напряжении всех, кто находился в комнате, включая Горди. Пока Николас ел, верный пес, покинув нагретое местечко, сидел на полу рядом с кроватью хозяина и готовился подавать лапу по первому слову. Радж, вытянувшись во фрунт, стоял в углу, время от времени виновато посматривая на своего господина. И только Сильвии приходилось изображать уверенность и кормить из ложки раненого гостя так, словно пристальный взгляд его темных, запавших от болезни глаз ничего для нее не значит. Вместе с тем девушке казалось, будто она кормит из ложки настоящего тигра. Тут бы больше вилы подошли или китобойный гарпун…

Вернувшись к шитью, мисс Мюррей долго еще размышляла над тем, почему Радж и Горди не бросили Николаса, едва у них появилась такая возможность. Почему они так верны ему? Он ведь совершенно невыносим даже теперь. А каким он станет, когда выздоровеет? Сильвии страшно было об этом даже думать. С другой стороны, она теперь почти не боялась за его жизнь. Этот человек выглядел скорее обозленным, чем сломленным и умирающим.

– Ники, – Эмили светло улыбалась, раскачиваясь на качелях, – обещайте мне, что вернетесь хотя бы в чине капитана! Вы уезжаете на целых пять лет. Говорят, за это время в колониях легко дослужиться даже до полковника – если, конечно, проявлять достаточно храбрости.

– Боюсь, сейчас в колониях не так беспокойно, как прежде, Эмили, а звания все больше достаются в обмен на деньги, нежели на доблесть. – Николас подтолкнул качели, любуясь, как ветер развевает ленты на шляпке девушки, как легкий румянец украшает ее лицо, как улыбка скользит на ее нежных губах.

– Что ж, в таком случае вам придется позаботиться о деньгах. Ведь, когда вы вернетесь, нам нужно будет на что-то жить.

Эмили, при всем своем ангельском очаровании, мыслила на редкость разумно и прагматично, и это было одной из тех ее особенностей, которые так завораживали Уолтера Николаса де Редверса. Впрочем, решительно все в ней казалось Уолтеру волшебным и невероятным. Даже манера называть его по второму имени – девушка считала, что «Уолтер» звучит слишком жестко и грубо.

Они были знакомы давно, с самого детства, но лишь несколько лет назад юношеская привязанность сменилась куда более глубоким чувством. Родители не возражали. Как младшему сыну, Уолтеру прочили военную карьеру. А Эмили была одной из многочисленных дочерей мистера Салливана, обладающего весьма скромным состоянием. О лучшей партии, чем Уолтер, девушке не стоило и мечтать.

Но теперь им предстояло непростое испытание разлукой. Сердце де Редверса разрывалось на части при мысли, что он не увидит Эмили целых пять лет.

– Вы будете мне писать? – спросил он, еще раз подтолкнув качели.

– Конечно, как вы могли сомневаться? Я буду писать вам каждый день! И вы даже начнете ворчать, что у вас не хватает времени читать мои длинные сочинения.

Эмили больше не было.

Каждый раз, выныривая из обманчиво сладких объятий бреда, он видел над собой черный земляной потолок, еле подсвеченный тусклой самодельной масляной лампой. Иногда боль становилась почти невыносимой, но он лишь сильнее сжимал зубы и терпел – до тех пор, пока вновь не устремлялся в спасительный омут забытья и воспоминаний.

Громкие крики заставили де Редверса выглянуть из окна и посмотреть во двор. Бородатый сипай бил прикладом ружья тощего полуголого мальчишку. Тот верещал что-то на своем языке, наверное просил пощадить. Сослуживцы говорили, такие истории случаются часто. Особенно в последнее время, когда княжество Майсур постиг страшный неурожай.

Люди голодали, а чиновники Альбии требовали поставок зерна в прежних количествах. Вряд ли это было справедливо или гуманно, но от мнения офицеров или солдат ничего не зависело. От них требовалось только следить за порядком, обучать сипаев, местных наемников, военному ремеслу, а также пресекать возможные бунты. Вот и вся задача.

Видеть истощенных людей было тем еще испытанием. Не такой представлялась Уолтеру служба в колониях. Отправляясь сюда, де Редверс не испытывал больших иллюзий насчет подвигов и воинской славы, но реальность оказалась намного чудовищней, чем мог ее принять молодой человек двадцати двух лет от роду.

Первые недели в Майсуре показались подлинным адом. И дело было не в жаре и не в москитах. Настоящим испытанием было, покидая гарнизон, смотреть на людей, больше похожих на скелеты. Мужчины, женщины, дети – с одинаковой ненавистью обреченные майсурцы глядели вслед вооруженным всадникам, а те в любой момент ожидали нападения. Ненависть темным облаком висела над гарнизоном, заставляя офицеров, солдат и даже слуг превращаться в диких зверей.

Сипай в очередной раз ударил мальчишку, и тот упал. Озверевший наемник нацелил на несчастного ружье, и де Редверс не выдержал. Распахнув окно, он крикнул:

– Не сметь!

А после, убедившись, что сипай остановился, со всех ног бросился вниз. Избитый мальчишка лежал в пыли, и было не очень понятно, жив он или уже воссоединился с предками в лучшем мире.

– Это мой слуга! – рявкнул де Редверс, с ненавистью глядя на заросшего густой черной бородой майсурца. – За что ты его бьешь?

– Ваш слуга, лейтенант, крал хлеб из кухни! – на ломаном английском заявил наемник. – Полковник велел расстреливать воров.

– Этот мальчик – не вор, вероятно, он просто неверно понял мое поручение. Я нанял его сегодня утром, – не моргнув глазом соврал де Редверс. – Оставь его.

– И как зовут вашего слугу, лейтенант? – Белые зубы сверкнули на темном загорелом лице майсурца, взгляд которого выражал презрение к молодому офицеру: едва приехав, этот юнец спешит наводить свои порядки.

– Его зовут Радж! – Лейтенант назвал первое имя, какое пришло ему в голову. Такую кличку дал своему псу один знакомый полковник, друг семьи, служивший некогда в этих краях.

Сипай осклабился, потом засмеялся. Визгливо, как гиена.

– Вы любите шутить, лейтенант, если называете Раджем грязную собаку. – Еще раз пнув мальчишку по ребрам, он пошел восвояси с таким видом, будто только что говорил не с офицером, а с обычным подростком.

Де Редверс до боли стиснул челюсти. Ему хотелось отчитать наглеца, научить его уважать офицеров, но…

Вздохнув, он перевернул мальчишку на спину. Все лицо бедняги было покрыто синяками, однако он еще дышал.

Радж говорил, что нужно попросить о помощи девушку из «Дома на скале». Говорил, что она добра и непременно поможет. Глупый Радж еще не знал, что женская доброта – вещь до крайности ненадежная. Как и женская верность. Да, та девушка и впрямь помогла, отправив письмо старику Маршу. Только какой из этого толк? Слуга передаст послание брату, тот, возможно, поможет деньгами… но помощь придет слишком поздно.

Рана, которая сначала казалась не слишком серьезной, постепенно убивала. Сжигала изнутри, довершая то, что сделало письмо Эмили. И с каждым днем сил становилось все меньше. Как и проблесков разума в пучине горячечного бреда.