В один из вечеров, почти инстинктивно или интуитивно, я отправился на старое кладбище, чтобы отыскать гробницу. Найдя ее, я знал, что это могила моей Долины цветов; стоя у нее, я погрузился в размышления и нежную беседу с постоянной попутчицей многих моих паломничеств по всему миру. Мы видели мир одними глазами, и могли сообща судить о нашем опыте; мы решили, что до того, как мы достигнем нашей цели, остается совсем немного времени.

Я понимаю, что история, рассказанная мной в этой книге, многим покажется фантастической и нереальной. Но, тем не менее, это моя жизнь. Это моя реальность, и описывать ее я стараюсь настолько достоверно, насколько возможно. Разница между моим реализмом и прочими в том, что мой реализм — магический. Я не выдумал его как литературный прием, просто моя жизнь действительно была магической, какими следовало бы быть и жизням других.

Всё же, мне следует оговориться, что хотя моя жизнь и была магической в каком–то смысле, она была вместе с тем и объективно реальной. Продолжит ли она оставаться такой, я не могу сказать — уже сейчас я начинаю ощущать странное нетерпение, мягкое дуновение иного мира, сквозящее в моем существе с тех пор, как меня коснулась ладонь в Долине цветов. Я начал чувствовать, что центр моей личности и эмоций сместился, и теперь я постепенно удаляюсь от видимой реальности. Другими словами, я верю, что магия в моей жизни начала перевешивать видимую реальность. Если это и вправду происходит, я уже никогда не смогу понимать или выражать себя обычным языком. Поэтому, вполне может оказаться, что последние страницы этой книги будут отмечены эфирным безумием. Это безумие высоких гор и чистая поэзия бессмертных.

Пока я оставался в Чили, я увидел сон: я оказался далеко на юге страны, в Патагонии, недалеко от высот Ультима–Эсперанса и Торрес–дель–Пайне. Повсюду вокруг меня сверкали в чистом воздухе заснеженные вершины гор. Я взбирался по склону огромного вулкана, и, достигнув вершины, заглянул в округлый кратер и увидел родник — вода хлестала из внутренностей вулкана. Очевидно, родник и был целью моего путешествия, и, приблизившись к нему, я услышал голос: «Это истинная вода, ведь она течет изнутри кратера». Внезапно меня обуяло чувство совершенного счастья.

И тогда, оглянувшись на горные цепи вокруг, я увидел монументальные каменные храмы, города, вытесанные в скалах утесов. Остановившись, чтобы взглянуть на них пристальней, я отметил, как они подобны храмам Востока; они были как пещеры Эллоры и Аджанты в Индии, как Ангкор в Камбодже. Я подумал, что здесь должна была жить та же раса, и передо мной — никогда не открытые андские города и храмы. Возможно, это легендарные Города Цезарей. Но тогда, даже будучи во сне, я осознал, что это — мои мечты.

Позже я решил посетить Наставника. По длинной лестнице я взобрался к его обиталищу, рассматривая развешенные на стенах картины, написанные им — они изображали гору Кайлас и озеро Мансаровар. Я вспоминал себя, каким был много лет назад, и осознал то огромное влияние, которое Наставник оказал на мою жизнь. Я гадал, как же получилось, что я встретил и отыскал его, и тогда вспомнил старую пословицу: «Наставник придет, когда послушник будет готов». Кажется, есть какая–то таинственная сила, что играет поверх наших душ, и высказанные душами требования сбываются. Может показаться, что он наставил меня в моем долгом паломничестве, но на самом деле, я отправился в путь, повинуясь крови и наследию.

Оказавшись на месте, я заглянул в открытую Книгу Ордена, увидев там свое имя среди имен всех моих братьев, также служивших Наставнику. Подле книги лежал великий меч. Переведя взгляд от них к Наставнику, я вдруг ощутил острое одиночество: будто силой собственной воли навсегда остался в стороне от его умственных творений и архетипов. Наставник писал, склонившись над листом бумаги — сейчас ему было больше восьмидесяти лет. Он записывал стихи, и, когда я вошел, не прервал своего занятия. Раньше он никогда не писал поэзии, но окончив прозаическую жизнь, совершенно погрузился в ритмы космических сказаний.

Наконец, он взглянул на меня, и, узнав, безмерно обрадовался:

— Ты встретил учителей на горе Кайлас? — спросил он с нетерпением.

— Наставник, я не смог, и я даже не уверен, что они существуют.

— Безверный! Теперь я знаю, что ты пал, и что ты отдал себя страстям и жизни мира, — сказал он.

— Чтобы ветви дерева доставали до небес, его корни должны достичь ада, — ответил я.

— Нет. Ты совсем не прав. То, что ты отвергаешь в этом мире, преобразуется в высшие ценности в твоей душе. Любовь, которую ты отвергнешь здесь, возвращается к тебе там, в форме чистой и вечной. Ты должен спасти свою Возлюбленную, и спроецировать любовь в вечность. В этом мире ты постареешь и умрешь; там ты становишься всё моложе. Вся жизнь, которую ты отвергаешь здесь, на земле, преобразуется в истинную жизнь за порогом; а всё, что ты принимаешь здесь, разлагается и умирает. Ты не можешь жечь свечу с обоих концов: ты не получишь света, только дым и пламя. Разве ты не помнишь, что сказал Бетховен, сбежав от женщины, которую любил? Он сказал: «Если я приму твою любовь, что же останется моей музыке?». Именно, и что останется твоему богу? А помнишь ли ты греческую легенду о юноше, который стоял на снегу в горах, выкрикивая имя девушки, которую любил, и, растирая грудь снегом, чтобы утолить огонь, пылавший в сердце? Девушка услышала его вопли и поднялась к нему, но он посмотрел на нее в смятении, и сказал: «Почему ты здесь? Чего тебе нужно?» — «Я услышала твой зов, и я пришла», ответила она. — «Вот как! Я слишком занят любовью, которую чувствую к тебе — у меня нет времени передать ее тебе!».

— Наставник, — ответил я, — я всё равно буду жечь себя, как свечу, с обоих концов, и я буду также разрываться меж небесами и адом, между Гималаями и Андами, между Антарктикой и Арктикой — потому что всё, чего я хочу — не более чем быть человеком.

— Ты и вправду пал, — сказал он печально. — Но даже сейчас для тебя есть последний шанс. Ты нужен мне для сражения. Моя собственная жизнь была продлена великой Иерархией, так, чтобы я мог помочь спасению мира. Великая катастрофа приближается, и нам придется использовать меч; нам придется драться против теней зла. Теперь слушай, я хочу сказать тебе что–то, что действительно проникнет в твою душу: ты не можешь сбежать от своей сущности и глубин твоего сердца. А знаешь ли ты, кто там, в глубинах твоего сердца? Иисус. А знаешь ли ты, что такое Иисус? Он — отречение; и только в отречении ты достигнешь счастья.

После этого Наставник уже совсем не слушал меня — он запел красивые старые песни других мест и времен.

Тогда я крикнул ему, даже зная, что он не слышит. Я кричал:

— Да, Иисус Христос! Но мой Христос — Христос Атлантиды!

Перед тем, как оставить Чили, я хотел в последний раз взглянуть на Тихий океан. Сестра согласилась отправиться со мной в Вальпараисо. Там мы гуляли в холмах над Плайа Анча, слушали прибой внизу и ощущали на лицах мягкую влажность. Мы говорили о Пепите Паране — нашей прапрабабушке, чей муж погиб в море. Именно она соткала пеленки своему праправнуку сто сорок лет назад.

Потом нам вдруг пришла в голову одна и та же мысль: отыскать могилу нашей прапрабабушки. Вскоре нам удалось найти ее на маленьком кладбище у Плайа Анча, и там мы молча сидели, а ветер с моря овевал наши лица. Мы думали о нашем общем детстве и благословенных днях юности. Неожиданно сестра заговорила, рассказав о некоторых своих странных переживаниях: оказалось, по утрам она часто просыпается, не просыпаясь на самом деле, и чувствует странный ток, бегущий по телу, и будто выталкивающий ее наружу. Она чувствовала, как «парит над горами». Потом она рассказала о старой няне — та приходила к ней после смерти — и о других смутных и призрачных переживаниях.