К тому времени как мы достигли Конарака, я был совершенно измотан, и едва мог взобраться к огромным камням Храм Солнца. Как и святыни Кхаджурахо, он покрыт тантрическими скульптурами, и внешний вид его представляет собой гигантскую колесницу. Повсюду вокруг его основания высятся большие каменные колеса, и каменные кони влекут его к восходящему солнцу. В самой колеснице таится внутреннее солнце, а тантрические скульптуры и движение на восток указывают на встречу Его с Ней: слияние полюсов струны, всегда противоположных друг другу. Когда–то в центре гигантской каменной колесницы Конарака, или Черной пагоды, возвышалась статуя солнца, Сурьи — ныне утерянная или разрушенная.

Поскольку я был не в силах возвращаться пешком по поросшему джунглями пляжу, я нанял небольшую тележку с собственным колесничим — он и направлял водяных буйволов вдоль берега, назад в Пури. Там, у самой воды, я решил снять небольшой домик и остановиться в нём на несколько дней. Здесь я быстро восстанавливал умиротворенность души, плавая нагишом в теплом море. Здешнее купание было совсем не то, что в реках: в Индии омовение в реках — всегда священная церемония. В Аллахабаде и в Бенаресе я испытывал желание нырнуть в потоки и энергично плавать туда и сюда, наслаждаясь ощущением силы и радуясь тому, что кровь в жилах всё еще молода. Но это было бы невозможным: в реке всегда ожидает святой Иоанн Креститель или Голубь преображения. Потому литургия отнимает счастье народа, лишает его животной силы. Разумеется, сила литургии совсем иная, и она дарует радости, совсем не похожие на мои здешние простодушные морские наслаждения. Это древняя, легендарная сила, таинственно единая с кровью духа.

Время от времени я замечал маленькие флотилии деревянных лодок, проплывавших вдоль пляжа. У них были изогнутые кили и совсем небольшая осадка, они возвышались над водой, напоминая Ноев ковчег или те лодки, что я видел в Адене. Передвигались они взмахами длинных вёсел — как древние галеры. Однажды я подплыл к одной из этих лодок — рыбак протянул мне весло, чтобы я взобрался на борт. Я так и сделал, и отправился рыбачить в море вместе со всеми. Рыбаки были темнокожие, а ноги одного из них чудовищно распухли из–за слоновьей болезни. Даже посреди океана я мог различать странный запах, присущий обитателям Ориссы: будто кислый, с примесью сандалового дерева, бетеля, смолы и морской воды.

Когда мы возвращались вечером, я нырнул из лодки в глубины Бенгальского моря, и быстро поплыл к берегу. Выплыв на мелководье, я увидел невдалеке от себя лицо, появлявшееся и исчезавшее среди волн. Я остановился на мгновенье, чтобы разглядеть его. Тогда и оно тоже замерло, качаясь на волнах совсем рядом со мной: пристальный взгляд двух огромных глаз, голова, покрытая блестящими черными волосами. Этот гипнотический взгляд принадлежал здешней женщине — она купалась в море совсем одна. Под водой я мог разглядеть темную тень ее нагого тела. Выбравшись на пляж, я по–прежнему видел ее лицо — она всё так же неотрывно наблюдала за мной.

Уже в сумерках я босиком шел к своему домику: его окна были прямо над морем. Я плотно закрыл дверь и окна, чтобы малярийные комары никак не могли меня потревожить. Хотя моя постель была оснащена москитной сетью, я никогда не любил спать под ней. И тут за дверью послышался какой–то шум: будто в нее скребся зверь. Я подошел и распахнул ее настежь. Передо мной стояла нагая женщина — та, что глядела на меня из моря.

Не сказав ни слова, но всё так же неотрывно глядя на меня, она вышла на середину комнаты. Я не помню, закрыл ли дверь или она закрылась сама. Так мы стояли, пристально глядя друг на друга, резко вдыхая. Темнокожая, ноги в грязи; на запястьях и локтях серебряные и медные браслеты, и еще кольца: в ушах и одним проколот тонкий, изящный нос. Предплечья татуированы странными знаками. Притом в ней нет ничего негроидного, и губы идеальной формы. Влажные волосы обволакивают плечи, она показывает белые зубы, ровные и крепкие. Но поразительней всего эти два чудовищных глаза и прижмуренные тяжелые веки — будто птичьи крылья. В этих глазах рождается взгляд, пронизывающий всё пространство моего убежища, и будто поглощающий меня.

Очень медленно, безо всякого шума, женщина приблизилась ко мне. Она взяла меня за руку и положила ладонью себе на грудь, напротив сердца. Грудь ее была тверда будто камень, а сосок резал ладонь как острие копья. Она тяжело дышала, источая отравляющий аромат. Этот кислый, черный запах расы Атлантиды; будто чай или алкоголь, смесь бетеля и мокрых листьев джунглей. Это и запах дикого зверя, ягненка или водяного буйвола, но прежде всего — пантеры.

Я оставался бездеятелен, она же подошла к постели и легла под москитную сетку. Мне были видны ее испачканные ноги и тонкие изящные пальцы. Браслеты на ней показались рабскими цепями. Двумя руками она обхватила изголовье кровати и задышала возбужденно, не отрывая от меня взгляда. Потом ее тело заколыхалось ритмичными изгибами, учащая темп.

Я понял, что встретился с древней, первобытной самкой. Ее поведение не было животным или примитивным; скорее — плодом народа, изменившего свою историю через богослужение; это было поведение расы, познавшей Змея. Я понял, что она желает посвятить меня в таинство магической фатальной любви, что глубже рисовых корней — и столь же драгоценной, как и голубой сапфир или перо павлиньего хвоста.

Вся комната окуталась клокочущими клубами ее тела, насытилась ее ароматом, земным и эфирным. Я откликнулся — и всю ночь возлежал с изваянием Черной пагоды Конарака; она была и сиреной, или одной из тех безумных и священных вакханок, что плясали в садах Вриндаваны.

Конечно, показательно, что у общества Шуддха Дхарма Мандалам так много последователей в Чили; на самом деле, их там больше, чем где бы то ни было во всём мире, в том числе и в Индии — здесь общество вообще относительно неизвестно. Этот эзотерический уклад, подобно теософии, основывается на божественной иерархии Учителей или сиддхов, задача которых — направлять судьбы человечества и эволюцию человеческого духа. Считается, что иерархия была установлена верховным гуру Бхагаваном Шри Нарайаной двенадцать тысяч лет назад. По мнению пандита Джанарданы, это должно было произойти всего за тысячу лет до великой войны, описанной в Махабхарате. Сведения об этом событии можно отыскать в литературе Шуддхи. Упанишады также упоминают о Шуддха Дхарма, в особенности Адитмопанишада. Иерархию образовывали тридцать два сиддха, возглавляемые самим Бхагаваном, также известным под именами Кумара, Дакшинамурти и Шри Йога Деви. Эти возвышенные существа и их последователи наблюдают за мирской и духовной эволюцией человечества в текущей эре Кали–юги, а их центр, ашрам сиддхов расположен в тайном убежище в Гималаях, и известен как Уттара–Бадари, Ари–Бадари и Йога–Бадари. Но только в 1915 году, когда иерархия была реорганизована и названа Шуддха Дхарма Мандалам, о ее существовании поведал миру Шир Субрахманиа Айер.

До того времени принципы и практики чрезвычайно древней философии, описанные на санскрите, сохранялись в тайных гималайских архивах. Пандит К. Т. Шреенивазахария изложил их современности. Сегодня главой ордена является пандит Джанардана, живущий в Мадрасе.

Принцип действия иерархии Джанардана объясняет так: у каждой эпохи есть свой аватара, или воплощение божества — сейчас это Бхагаван Шри Нарайана, в действительности — Вишну. Если бы аватаров не было, некому было бы направлять людей, и они поддались бы демоническому, «ашурскому» состоянию, беспричинно преобладающему. В любом случае, Амсаватар или Мессия нашей эпохи уже явился, и носит имя Бхагаван Шри Митра Дева. Его божественное рождение свершилось 16 января 1919 года, то есть в четверг полнолуния, в месяц Пуша года Калаюкти. Он был рожден в Махараштре, районе Бомбея, женой члена касты кшатриев. Отец божественного создания очень скоро умер, и один из высоких чинов иерархии Мандалам принял ребенка и его мать под свою опеку. Позже был организован круг помощников, называемый Митра Бринда, призванный помогать Мессии в его открытой деятельности — ради сохранения человечества и исправления его путей. Сейчас Мессия живет в тайном ашраме в Гималаях, и время от времени является членам круга и руководителям Шуддха Дхарма Мандалам. Разумеется, Шри Джанардана видел его, как, возможно, и некоторые из чилийских последователей.