Эта свадьба с собой — брак со Змеем. После исполнения ритуалов тело обретает крылья, а душа одевается в тунику. Это хитон Несса, позволяющий продолжить жизнь за порогом смерти: войти в состояние сознания, продлевающееся там, где физическое тело перестает существовать. Поэтому свадьба также является воскрешением; это рождение нового Адама и возвращение Атлантиды. Там, в сунье, искупается первородный грех.

В Индии тантризм выливался в крайности, ритуалы оборачивались оргиями и извращениями. Наверное, это неизбежно при столь опасном и запутанном символизме; всё же, тантризм Левой руки говорит, что дорога к освобождению не исключает ничего. Он заявляет, что самоотречение и аскетизм абсурдны, поскольку высшая пустота, достигаемая в сунье, приносит те же результаты, но гораздо более полновесные. И при этом, тантрический метод — самый сложный из всех, поскольку требует беспрестанного строгого слежения за всеми частями и проявлениями своего существа. И только он позволяет достичь твердости алмаза, сохраняя мягкость овечьего руна.

Всякий, достигший этой мистической свадьбы, обретает лицо из темного камня: чуть склоненное, с полуприкрытыми глазами, он будто вглядывается во что–то, происходящее внутри головы; он вслушивается в отзвуки шагов бредущей во сне девы, поднявшейся из глубин, скользящей по тайному коридору, мимо древних гробниц и замков. Губы его чуть приоткрыты, обнажая призрачную улыбку, в которой сливаются боль и наслаждение, тень и свет. Как круговорот сменяющих друг друга мыслей. Он любит ее внутри себя, целуя ее, целует себя, и действо это отражается на его лице, одновременно богоподобном и чувственном. Одна сторона его лика темна и отражает сумерки смерти; другая сторона жива. Это лицо существа, разрешившего загадку смерти. Он укушен Змеем, и в лице его яд. Граница света и тьмы выражает и парадоксальное рождение сына смерти — сына вечности. Полуприкрытые глаза будто смотрят сквозь всё пережитое, и в них, среди прочего, отражены радостная боль креста и триумф смерти — как нечто, уже совершившееся. Он понимает самую суть акта творения; видит детей, покидающих отца, и переживает радость их возвращения. Это лик того, кто снизошел в земные глубины, к корням Древа, и в преисподнюю под ними, а после совершил кажущееся бесконечным паломничество, пока, наконец, не достиг вершины Древа Жизни, и здесь, в зале Дворца, встретился с той, кого он так долго искал. И счастье этой встречи рождает слезы — вызревшие плоды Древа Жизни.

Две каменные слезы падают на щеки вступившего в брак. Одна принадлежит ему, другая ей. Каменный лик этого гермафродита был изваян более тысячи лет назад в городе Кхаджурахо.

Лунный камень — третий глаз, что открывается в аджна–чакре, в точке между бровями, чтобы позволить каменному лику видеть свое бракосочетание, и найти в песчаных пустынях мира отпечаток ступни своей Возлюбленной. Этот третий глаз — чудесный кристалл, подобный молочным лепесткам лотоса. Он подобен и птице, распростершей крылья; это птица Рая и голубь Святого духа.

С открытием третьего глаза — а это всегда сознательное волевое действие — приходят к концу эпохи Отца и Сына, наступает эра Святого Духа, человека, обретшего крылья. Это эпоха Водолея, в которой лунный камень найден под толщей вод Южного полюса.

Но Святой Дух проявляется и в других знаках: языки пламени однажды прорвались над головами апостолов, чтобы открыть их третий глаз и дать им видение. Поэтому Святой Дух также и Кундалини, змеиный огонь, спящий у основания Древа Жизни. От глубочайших корней ада, он медленно восходит, расправляя крылья в точке меж бровей, становясь Пернатым Змеем, или голубем, и тогда третье око проливает слезы из наших глаз, потому что видит долгое паломничество, и, через кристалл лунного камня может наблюдать собственную смерть и свадьбу.

Индия интровертна, и проецирует духовность вовнутрь, в то время как христианский Запад экстравертен, и видит спасение личности вовне. На Западе брак, смерть и воскресение — события внешние. Любовь тоже всегда снаружи; любовницу встречают на улице или в парке — в любом случае, вовне личности. Тогда любовь становится диалогом двух личностей, и любовники находятся вовне, так же, как и Бог. Современная наука, мечтающая о космических путешествиях, подчеркивает устремленность западного мироощущения вовне. В противоположность ему Восток всегда путешествует вовнутрь.

Всё же, хотя эти обобщения и верны, их сила не абсолютна: достаточно вспомнить о колебаниях маятника. Ведь то, что снаружи, всегда и внутри, и наоборот. Индивид — это космос в миниатюре, а Вселенная — бесконечная череда зеркал. Поэтому физический брак необходим; Возлюбленной должно овладеть физически, тантрически, и также Возлюбленная должна умереть физической смертью, и необходимо претерпеть долгое страдание в ожидании ее воскрешения.

Беатриче должна была существовать вовне, в телесном облике, и Данте любил ее в таком проявлении. Потом, после ее смерти, он заключил ее в собственную душу; он должен был до дна испить горькую чашу, обнажив бездны своей страсти и те одинокие таинства, способные однажды вознести его из глубин ада в небеса.

Подобное, наверное, происходило и с апостолами Иисуса. Наверное, физическое распятие также необходимо; он должен был умереть, и за мгновение до небытия воскликнуть «Отче, почему Ты оставил Меня?». Тогда, и только тогда, ученики, столь любившие его, могли впустить его в свои души, чтобы вновь пережить мучительное таинство и продлить его жизнь в Мифе.

Человеческая боль — также и боль божества; и потому более всего необходима верность своим мертвецам. Она позволит нам воскреснуть, когда воскреснут уже почившие. В воскрешении Христа мы все будем воскрешены, как и в воскрешении Возлюбленной.

Шагая по свету, в сердце я несу тело Возлюбленной. Я заглядываю в ее глаза, вижу золото ее волос; я одалживаю ей свой взгляд, так чтобы и она могла взглянуть на мир. И когда, наконец, она будет воскрешена в моей душе, тогда и я смогу видеть ее глазами. Тогда у меня будет три или четыре глаза, и я буду воскрешен вместе с ней.

Таковы эти таинства; нужно знать цельность основополагающих фактов, и видеть многочисленные направления испускаемых ими вовне вибраций и излучений, повторяющих взрыв творения, выплеск наружу. Ведь то, что внутри — также и снаружи, и потому нам должно идти за порог самих себя, чтобы проникнуть в себя, и узнать себя. Только так драма может быть осознана во всей глубине.

Ключевое понятие этого действа — любовь. Мы должны любить Возлюбленную, как себя; любить ближних, как себя, и любить Бога, как себя. Нам должно также любить себя, как Бога.

Чтобы понять и совершить эти великие таинства, мы должны осознать оба предела космического маятника, качаясь с ним от одного края Вселенной до другого, продвигаясь вовне и вовнутрь, узнавая жизнь и смерть, чтобы суметь избежать катастрофы и обрести жизнь вечную.

Атлантида затоплена; Христос распят; Возлюбленная мертва. Поэтому плачет каменный лик Кхаджурахо. Но есть меч, воплощающий непростую и пугающую науку — и он способен рассечь фатальную последовательность событий. Меч этот ожидает нас на дне гроба, и мы должны получить его в обмен на собственное тело. Гробница эта носит имя Сунья Бхаи или Брат безмолвия.

Продолжая паломничество в Бенарес, я задержался в Камрупе, чтобы посетить суфийского наставника, Шри Радху Мохана. Слово суфий означает

«мягкий, гладкий, как руно ягненка». По вечерам этот наставник обычно бродил по садам своего дома, перебирая в руках четки и бормоча молитвы и мантры. Его друзья часто приходили молиться и размышлять вместе с ним. В минуты тишины он закрывал глаза, погружаясь будто до грани транса, как если бы несказанные им слова приходили из непостижимых бездн бессознательного.