«Мое имя Сунья Бхаи, Брат пустоты или Брат безмолвия. Я живу в высокогорном краю, в Алморе, на пороге между Химават и горой Кайлас. Я живу там уже много лет, и мой друг — Снежный человек, но, прежде всего — безмолвие. Во всём свете нет ничего подобного безмолвию Гималайских гор. Люди толкуют и говорят, но правда обнаруживается только в молчании. В последнее время ты говорил очень много, и ты был неправ, поступая так. Потому я и пришел — чтобы обучить тебя языку молчания, и чтобы слушать твое молчание. Мне неинтересно, что люди могут выразить словами. Мне интересно только то, что они могут сказать своим молчанием. Ты должен понимать, что те, кто красиво говорит, произносит прекрасные речи, обычно молчат очень скверно. Но действительно важно именно молчание, потому что оно — подготовка к Великому безмолвию».

«Да», согласился я. «В последнее время я много говорил, произносил слова беспорядочные и бессмысленные. Потому я обещаю, что буду хранить молчание, пока не встречу тебя в Алморе. Но как ты думаешь, пропустит ли меня Снежный человек, так, чтобы я мог посетить тебя?».

«Это зависит от того, усвоишь ли ты урок молчания и язык молчания. Ты приближаешься к исполнению. Я могу заверить тебя в этом, потому что страдание — лучший наставник, а ты страдал. Ты знаешь, как попасть ко мне? Мое место там, вверху…».

И, вместо того, чтобы указать наружу, вверх к Гималаям, Сунья Бхаи указал посохом на мою голову.

Мы беседовали долго, но лишь в молчании, на языке безмолвия.

В последней попытке отыскать тайный ашрам сиддхов в Гималаях, я решил отправиться в Бадринатх. Там, на вершинах Гималаев, существует храм Вишну, ежегодно посещаемый индусами со всей Индии. Джанардана сказал, что его Мессия, Бхагаван Митра Дева, живет в западном Бадринатхе, и я думал, что, расспрашивая паломников и путешественников по пути, я смогу отыскать то, что ищу. Это всё, что я мог сделать, поскольку дорога к горе Кайлас была блокирована китайскими войсками с самого начала их вторжения в Тибет. Я считал, что этот поход станет последним усилием в уже и так затянувшемся паломничестве, продлившемся от Анд до Гималаев, и ото льдов Антарктики до высокогорий Химавата.

Я думаю, что в те годы я оказался единственным чужеземцем, и уж наверняка единственным чилийцем, дошедшим досюда и пересекшим так называемую Внутреннюю границу Гималаев, установленную когда–то британцами и сохраняемую индийцами в военных целях. Наверное, именно по этой причине ко мне был приставлен особый агент службы разведки. Его звали Наилвал, он принадлежал к касте брахманов. Я думаю, его назначили не только для того, чтобы сопровождать меня, но и наблюдать за моими действиями. Наилвал взял с собой повара, тоже брахмана — потому что был ортодоксом и не мог есть ничего, приготовленного членами другой касты.

Покинув Ришикеш, мы сделали первую остановку в Киртинагаре. Отсюда нас некоторое время сопровождал Индрапалсингх — молодой офицер местной полиции. По пути он получил травму, защемив палец между камнями. Рана обильно кровоточила, но он не выразил ни малейшего неудовольствия, ни словом, ни жестом. Я спросил, не больно ли ему, а он очень серьезно посмотрел на меня, и сказал, что для него это ничего не значит, ведь он член воинской касты и принадлежит к расе бойцов.

Ту ночь мы провели в месте, называемом Шринагар. В хижине было очень жарко, так что мы спали под открытым небом. Перед рассветом я слышал, как Наилвал читает молитвы и почтительно повторяет мантры.

Отсюда до Пипалкоти мы проделали путь вместе с караваном Шри Багчи — бенгальского брахмана и заместителя судьи в Паури, центре округа. Пипалкоти оказался украшен арками из цветов, и заместителя судьи встречали церемониальной музыкой. Мы решили остаться здесь на ночь, радуясь тому, что забрались повыше, и жара начинала спадать. В общежитии мы познакомились с молодым человеком, путешествовавшим по горам в поисках родных богов. Родился он здесь, но образование получил в Англии, и теперь служил офицером в индийском флоте. Теперь он возвращался к родным традициям. На следующее утро мы встретили группу альпинистов, возвращавшихся после попытки восхождения на гору Тризул. Там погиб один из их товарищей, его звали Чакраварти.

Население здешнего края очень бедное. Долины бесплодны, растительности и всходов летом очень мало, а уж зимой, когда долины покрыты снегом, и того меньше. По дороге из Пипалкоти к нашей следующей остановке, Гулапкоти, мы встретили караван Раджи Маты из Теригарвала — махарами этого района. Она спешилась у небольшой хижины, чтобы выпить чашку чая. Это необычайная женщина, глубоко религиозная и обладающая тонкими чувствами. До 1953 года она жила в пурде — то есть, обитала в частных покоях за ставнями и засовами, и видеть ее мог только муж, дети и слуги. Однако в тот год ее супруг умер — и она совершенно переменила свой жизненный уклад. Будучи избранной в парламент, она представляла целый район, и без устали путешествовала по горам, лично посещая своих подданных, желая всё знать об их проблемах и нуждах. Люди здесь почитали ее за королеву и мать. Радж Мата очень любила мужа, и ностальгически рассказывала о жизни в пурде, где, как она говорила, «всё было легким и время текло, как река, позволяя осознать себя в неподвижности». Каждый год она совершала паломничество в Бадринатх и Кедарнатх, а теперь рассказала мне о Долине цветов, лежавшей в стороне от главных маршрутов. По ее словам, долина эта была полна тысячами красок всевозможных прекрасных цветов, красующихся почти бок о бок со снегами. Она рассказала мне и о женщине–чужестранке, многие годы жившей там в особняке, который построила сама. В конце концов, она и умерла среди цветов.

Попрощавшись с Раджей Матой, мы продолжили взбираться в гору, наконец достигнув перевала, граничащего с рекой. Здесь мы обнаружили храм, посвященный Гаруде — человекоптице, своего рода транспортному средству бога Вишну. Это место называлось Гарур Ганга, и паломники всегда останавливались, чтобы совершить омовение в здешних водах. Поскольку только Гаруда мог позволить нам пройти или отнести нас к Вишну, мы взяли со дна реки несколько мелких камешков, и вместе с деньгами пожертвовали их храму. Эти камешки нужны и для того, чтобы отгонять ядовитых змей, часто грозящих жалом с обочин дороги.

Отсюда мы продолжили восхождение к Джохиматху — нашей следующей остановке. Мы часто встречали паломников: одним было по дороге с нами, другие возвращались с гор. Я был одет в индийский костюм, чтобы не привлекать лишнего внимания, но попутчики наши были необычайны, их нельзя было не заметить; одетые в мантии многих ярких цветов, лицо каждого старика, женщины и ребенка отмечено смирением и просветленностью. Очень красивая молодая мать, одетая в долгую шафрановую мантию, опираясь на посох, несла на плечах маленького ребенка. Черты лица и изящество рук указывали на утонченность и аристократичность, но она путешествовала пешком и была босонога. Позже нам встретился старик, которого несли в данди, паланкине. Он, вероятно, был купцом, и судя по числу слуг — зажиточным. После я заметил юношу, который едва шел — ковылял, опираясь на посох. Одна из его ног распухла и сделалась бесцветной. Наилвал расспросил его, и узнал, что по дороге с ним приключилось несчастье. Всё же, он продолжал паломничество; его глаза ярко сияли, и боль была чем–то совсем незначительным.

Тут и там вдоль дороги попадались дхармасалы: кое–как построенные общежития для паломников. В них имеется скромный набор товаров, и под их крыши валятся утомленные дневной дорогой мужчины и женщины. В одной из дхармасал повар Наилвала купил своему господину продукты. Я же питался консервами, которые взял с собой (и которые оказались очень тяжелой ношей) и кое–какими овощами и чапати, которые купил в дхармасале. Я ел один на краю утеса, потому что ортодоксальный брахманизм Наилвала не позволял ему делить трапезу со мной. В Гулапкоти, где мы также остановились на ночлег в общежитии, он даже развернул мое кресло в другую сторону, противоположную своей. Так мы и ели, сидя спиной друг к другу. Он поступал так, потому что верил, что взгляда чужеземца или человека из другой касты достаточно, чтобы повлиять на пищу брахмана, отравить ее духовную полезность. Наилвал пояснял, что пища очень важна, поскольку отправляется прямо в кровь, а оттуда в душу. Потому ее нужно готовить с любовью, чистыми руками и с чистотой помыслов, и лучше всего, если готовить будет жена или мать. Он объяснил, что ритуал принятия пищи предписан Ведами, и умолял меня не оскорбляться его отношением.