Всякий, пришедший к Великой пустоте, достигнув таинственной полости, которая, как говорят, помещается между мозгом и сводом черепа, всякий, кто превосходит рациональное сознание и подвигается ближе к Коллективному бессознательному, приобретает светящийся нимб вокруг головы, или протуберанцы Будды, или рога Моисея Микеланджело. По достижении этой финальной стадии, наверное, удаляется и Вечный любовник, оставляя лишь единство или великую пустоту, подобную нирване.

В этом действе есть таинство: хотя Змей Кундалини взбирается вверх по хребту, он вытягивается лишь вполовину своей длины — другая половина остается свернутой у основания. Так, он подобен либидо в состоянии одновременного покоя и возбуждения. Он и жив и мертв, творя и растворяя одновременно. Подобным же образом те, кто достиг освобождения, продолжают мирскую деятельность, и Будда, достигший нирваны, остался влиятельной земной силой.

Символизм йоги устремляется к цельности; он объединяет всё, включая землю и небо, животных и богов. Это образ Вселенной. Рассмотрим, например, символизм пингалы: узкого канала, расположенного по правую сторону от позвоночника. Его представляют красным, поскольку это цвет солнца — и мужественности. Ида, проходящая слева от хребта, имеет бледный цвет луны — это женственность. Вместе пингала и ида составляют кала, или время. Сушумна — канал, проходящий в центре хребта, разрушает время, потому что сушумна представляет собой тайную тропу к безвременью. Пингала — это также река Джамна, ида — Ганга, и сушумна — Сарасвати, три священные реки Индии. Они также — три древних моря, что встречаются на крайнем юге Индии у мыса Коморин, где почивает Канья Кумари, принцесса–девственница. Эти три течения, в сопровождении таинственного четвертого, проходят сквозь тело Индии, объединяя Аравийское и Бенгальское моря и Индийский океан с горой Кайлас в Гималаях, где живет бог Шива. Гора воплощает коронарную чакру, сунью. Итак, как и в теле человека, храмы в Индии вздымаются на обоих полюсах.

Интуитивно я познал какую–то часть этого необычайного параллелизма годы назад, совершая путешествие в Антарктиду — мы плыли вниз, вдоль всей страны на юг. В то время мне казалось, что я совершаю паломничество внутри собственного тела и души, а самый южный город Чили, Пунта–Аренас, казалось, представляет муладхару–чакру. И духовно и географически перед отправлением к Антарктиде, к ледяным пустошам, где сияет белый свет, было необходимо спуститься туда. Проливы и каналы на юге Чили, казалось, представляют нади: пингалу, иду и сушумну, а корабль, на борту которого я плыл, был Кундалини, Змеем.

Хотя этот интуитивный символизм тысячи лет существует в Индии в виде целой науки, тогда в Чили я был способен лишь смутно осознать его. Он пришел ко мне как часть драмы моей души, и как болезненная попытка обрести искупление для себя и своих соотечественников. В современной психологии этот феномен подобия называют «переносом» или «трансференцией»; алхимические эксперименты также были рассмотрены с этой, психологической, точки зрения. Результаты, известные в Индии веками, показывают, что любые такие эксперименты имеют дело с чистейшим эзотерическим символизмом: мы замкнуты в нём со всех сторон; всё для нас антропоморфно: человек и есть цельность.

Как образы сновидений порой создаются физическими действиями или процессами, такими, как пищеварение, работа почек или печени, так и религиозные образы и архетипы Коллективного бессознательного могут быть отражением психической физиологии, или вегетативной жизни души, соответствующей чакрам, сплетениям, нади и всему прочему. Получается, боги живут в наших телах, как явления, имеющие определенное положение и исполняющие различные функции. Ангелы действуют в наших почках так же, как и в самых отдаленных галактиках небес. Лесные звери также обитают в нас — как побуждения и инстинкты. Они в наших чакрах.

Ужасающей гранью этого представления является то, что пока живы, мы занимаем тело, которое в свою очередь является телом Вселенной в миниатюре. Мы — клетки в космическом теле, и в то же время, мы — микрокосм. Итогом становится игра бесконечных зеркал, а Вселенная уподобляется китайской шкатулке с секретом, в которой целые ряды меньших коробочек содержаться одна в другой.

Звезды — это чакры макрокосма; Млечный путь — сушумна, ида и пингала. Кундалини проходит через небеса, как Змей творения. Миры неба — психические и физические эманации тела космического Христа, в то время как человек — Христос воплощенный. Пока мы живы, мы существуем в малом теле, которое, в свою очередь, существует в большем теле Вселенной. Так, возможность космических путешествий подобна тому, как двигалась бы в организме клетка, от почки к сердцу. А умственное путешествие к Солнцу или Луне, подобное тем, что совершают йоги Индии или мой Наставник в Чили — это психическое движение и от чакры к чакре, и путешествие к созвездиям. И всё же, в обоих случаях, движение совершается в пределах великого ментального тела. Тибетские танки изображают Колесо жизни помещенным в живот демона: так и мы заперты во Вселенной, а Вселенная помещается в нас — и потому каждый из нас объективно целостен. Может быть, смерть станет побегом из этой тюрьмы, возможностью покинуть как малое, так и большее тело — и тогда мы сможем увидеть демона снаружи.

Невозможно сказать больше, потому что не существует слов, описывающих большее. На самом деле, и приведенные обстоятельства уже ставят на порог безумия. Пока мы живы, мы тоскуем о небесах; умерев, мы, наверное, будем скучать по телу и станем считать физическое существование райским веком. Может быть, мы вернемся в перевоплощениях; может и нет. Никто не знает, является ли смерть полным растворением; никто не видел темной стороны Луны. Всё, что мы знаем: смерть — это уход из физической жизни. В сущности, жизнь и смерть противостоят друг другу, и, как следствие, нет никакой возможности общения живых и мертвых, потому что они стремятся в разных направлениях: живые смотрят внутрь, а мертвые — наружу.

Единственной хрупкой возможностью постичь это таинство может быть древняя наука Атлантиды, йога, позволяющая Змею вытянуться к одной крайности, в то же время оставаясь обернутым вокруг другой. Это действо одновременной жизни и смерти, взгляд и внутрь и наружу; здесь объединяются Эго и Самость. Это единственная возможная тропа, узкий перевал над горами, бывший навеки потерянным.

Из пещеры Амарнатх в Кашмире я решил продолжить паломничество в Бенарес, как советовал свами Ашахабала. Но вначале я желал увидеть храмы Кхаджурахо, полагая, что они будут очень созвучны начатым мною размышлениям.

Храмы Кхаджурахо известны во всём мире эротическими скульптурными группами, и считаются одним из высочайших выражений средневекового возрождения в Индии. Кхаджурахо основан королями династии Чандела, пришедшими из Раджастана и завоевавшими земли, теперь ставшие Индийским союзом. Особый расцвет город переживал в период с 950 по 1050 годы.

Индийское искусство достигло пика развития в правление династии Гуптов в пятом столетии — когда Индия впервые была объединена со времен смерти Ашоки. Искусство того времени просто не с чем сравнивать. Каким–то образом скульпторам удавалось воспроизводить таинство первичных сил; в этом творении они были почти подобны богам. Каменные головы Будд выражают бесконечное сострадание и безмятежное принятие боли; это необычайный образ достижения нирваны и одновременного добровольного пребывания на земле. Скульптурам Кхаджурахо, наоборот, присуще изящество почти декадентское. Тела изваяний будто рождены порывом вихря из иной вселенной, из рая почти дьявольского, кажется, их естественность достигнута запретным колдовством. В мире нет ничего подобного им. Фигуры не натуралистичны, но почти болезненно притягательны.

Ранние храмы Индии почти совершенно не имели скульптур, а в примитивном буддизме образ, именуемый «мурти», был вообще запрещен. Но в правление Гуптов он возвратился, многократно усилившись. Этот образ — Майя или Вселенная, символическое выражение замысла Бога. Безвестные скульпторы, создавшие эти изваяния, кажется, были способны интуитивно прозревать этот замысел, и в золотой век множество подобных статуй было создано по всей Индии. В западной части их можно найти в Эллоре и на Элефанте, на юге — в Белуре и Халебиду, а вдоль восточного побережья — в Бхубанешваре, Пури и Конараке.