Но тут совсем другие порядки - и в соответствии с ними офицеров «Опричника» встречают не только младший прогрессор господин Петров и адмирал Толбузин, но и другие официальные лица. Вот четверо мужчин в коричневых кожаных куртках, и хоть знаков различия не видно, понятно, что это офицеры не в самых малых чинах, а не штатские. Еще один молодой человек обмундирован точно так же, как и господин Петров, а рядом с ним стоит мужчина южно-европейской внешности в изрядно поношенной форме неизвестного господам офицерам государства. С другого края - еще пятеро: капитан Гаврилов, подпоручик, поручик, офицер в такой же форме, как у Гаврилова, а также морской офицер, знаки различия которого по британской моде нанесены на рукава мундира. Но он - тоже, несомненно, русский - стоит в этой компании как свой среди своих. Но, самое главное, рядом с господином Петровым - православный священник, а рядом с адмиралом Толбузиным - католическая мать-настоятельница, женщина, что называется, в самом соку.

Этот последний факт окончательно успокоил офицеров с «Опричника» и приравненного к ним доктора Гомо-лицкого. Если бы было задумано какое-нибудь коварство, то женщину в первый ряд никто бы не вывел.

- Приветствую вас, Петр Александрович, и вас, господа офицеры, в нашей честной компании, - сказал младший прогрессор. - Надеюсь, вы уже приняли самое важное решение в своей жизни?

- Да, господин Петров, - ответил капитан-лейтенант Селиванов, - решение, пусть даже и не без сомнений, нами принято. Мы понимаем, что в одиночку нам тут не выжить, а потому, как вы и предлагали, наша команда присоединится к вашей Аквилонии и принесет ей в этом соответствующую присягу, благо у вас и батюшка уже наготове.

- Я вас понял, господин капитан-лейтенант, - кивнул Сергей-младший. - План такой. Принесение крестоцело ловальной присяги на верность Народной Республике Аквилония состоится на этом месте через два часа, а пока, так как мы не продаем котов в мешке, я попрошу Никифора Васильевича Толбузина, отца Макария, а также прочих офицеров с линейного корабля «Азия» ответить на все ваши вопросы. Сам я при этом присутствовать не могу, ибо это дело только между вами и теми, кто присоединился к нам прежде. Но если после этого разговора у вас останутся какие-нибудь вопросы, то я лично буду к вашим услугам. А сейчас, Петр Александрович, скажите, вы не знаете, почему на берег не сходит команда датского барка?

- Мы нашли датчан на якоре в Столовой бухте - там, где должен был находиться Кейптаун, - сказал командир «Опричника». - К тому моменту они совершенно пали духом, сложили лапки и приготовились помирать от голода и холода, когда закончатся запасы топлива и продовольствия, а их штурман от отчаяния и вовсе повесился в своей каюте на ремне от штанов. Капитан барка господин Ганс Андерсен также оказался безынициативным и безвольным человеком, не способным к исполнению командирских обязанностей, в то время, когда от владельцев барка по телеграфу не поступает никаких распоряжений. Тогда я заявил датчанам, что буду спасать их, даже если они этого не хотят (ибо иное для русского морского офицера невместно), потом ввел на борт барка призовую партию из своих матросов и назначил лейтенанта Франца Карловича де Ливрона исполняющим обязанности командира. С тех пор они для нас «датчанки» - слабые и ранимые существа, нуждающиеся в опеке и защите, и в таком качестве я и сдам их вам с рук на руки, пересчитав по головам, будто стадо баранов. Некоторые из них еще способны нести матросские вахты, другие не могут даже этого, а только рыдают.

- Сурово, но справедливо, - кивнул младший прогрессор. - Должен сказать, Петр Александрович, что вы поступили абсолютно правильно. В Аквилонии старшие товарищи разберутся с тем, кого из ваших «датчанок» еще можно превратить в человека, а кто так и останется испуганной дрожащей тварью. А сейчас, когда с делами закончено, позвольте по всем правилам представить вам наших товарищей, присутствующих на этой встрече, после чего на время откланяться...

О чем адмирал Толбузин, его офицеры и отец Макарий, уверовавшие в Замысел, толковали со своими коллегами из середины девятнадцатого века, Сергей-младший не знал, и знать не хотел. Самое главное, что совет отца Бонифация оказался совершенно правильным, и после того разговора офицеры с «Опричника» выглядели тихими и покладистыми. Даже лейтенант Купреянов, первоначально скептически крививший губы, с повинной головой пошел младшему прогрессору каяться в грешных мыслях и поносных словах.

- Забудьте, Николай, - отмахнулся тот, - вы мне об этом сказали, очистили душу, Господь увидел ваше раскаяние, я вас простил - и все, больше об этом ни полслова, ни ползвука. И не надо на меня так смотреть, я не апостол и даже не святой, а всего лишь человек, выполняющий различные поручения, необходимые для воплощения Замысла.

- Вы скромничаете, ваше превосходительство, - ответил лейтенант Куприянов. - Никифор Васильевич во всех подробностях рассказал нам о вашей роли в этом походе. Он говорит, что это только ваше влияние -незримое, но ощутимое всей душой - сделало из этих людей, вышедших из разных времен и стран, одну цельную команду. Господин адмирал рассказывал, что, отдав распоряжение, вы его никогда не повторяете и не проверяете исполнение, но, независимо от этого, все делается в назначенный срок и в полном объеме. А еще он сказал, что никто не видел вас гневающимся или испуганным - мол, вы всегда или молчаливо серьезны или насмешливо веселы, но никогда не злы и не унылы. И мать Агнесса говорит так же, ибо не видела от вас ничего, кроме хорошего. Но кто вы после этого, как не апостол?

- Ладно, Николай, вы меня убедили, - улыбнувшись, согласился Сергей-младший, - пусть будет младший апостол. В условиях той задачи, которую ставит перед нами Господь, грань между апостолом и прогрессором неразличима. Но пусть это останется только между нами, ибо о таком негоже говорить вслух. А теперь давайте закончим нашу беседу и вернемся к людям, они нас ждут.

К тому времени, когда команда «Опричника» принесла присягу (датчан оптом зачислили в кандидаты на гражданство), вернулись уже почти все охотничьи партии, и женщины из невооруженного тылового подразделения приступили к свежеванию и разделке добычи, намереваясь часть мяса зажарить на углях, а из оставшегося приготовить густую бобовую похлебку с сушеными овощами.

Вскоре над берегом волнами поплыли вкусные запахи, заставляя подчиненных капитан-лейтенанта Селиванова, намаявшихся на солонине да сухарях, нервно глотать голодную слюну. Больше всего матросики боялись, что после принятия присяги господа офицеры останутся ужинать, а им прикажут вернуться обратно на корабль, к привычному рациону.

Но нет, никто подобных распоряжений не отдавал, только местное начальство - господин младший профессор, адмирал Толбузин, доктор Блохин, отец Макарий и мать Агнесса - почему-то вдруг собрались и быстрым шагом направились в дальнюю часть лагеря, туда, где береговой лагерь со стороны суши ограждала цепочка парных постов.

Героем дня (точнее, вечера, ибо к тому моменту багровое солнце над морем уже почти коснулась горизонта), оказался вольноопределяющийся Кариметов, охотничья партия которого вернулась последней. Но причиной всеобщего волнения оказалась не двухгодовалая телка бизона, чью тушу рядовые Бабий, Арнаут, Ефимов и Антонов с натугой волокли в лагерь, привязав за ноги к длинным жердям. Совсем нет. Главной возмутительницей спокойствия оказалась голенькая девочка лет восьми-девяти, доверчиво державшая вольноопределяющегося за руку. Если бы это был обычный человеческий детеныш или хотя бы маленькая неандерталка (что в этих краях вполне могло быть), то часовые не обратили бы на нее никакого внимания. Обычное же дело. Но этот ребенок имел алую кожу, орлиный «индейский» нос, коротенькие рожки, торчащие из копны жестких, как проволока, черных волос, длинный хвост с кисточкой и, самое главное, ошейник из серого металла, исписанный «каббалистическими» знаками. Всего этого было достаточно для того, чтобы бойцы из взвода поручика Авдеева наотрез отказались пропускать «маленькую чертовку» без личного разрешения Сергея-младшего.