- Ну что, моральный урод, бывай, - произнес Сергей-младший, бросая на землю британский солдатский нож, кремень и огниво. - Надеюсь, я больше никогда тебя не увижу. С этой минуты в поте лица своего будешь ты добывать свою пищу. А не добудешь - подохнешь от голода.

Закончив с этим делом, младший прогрессор повернулся на каблуках и быстро зашагал по направлению к шлюпке. Раз-два-три... Заслышав позади себя топот шагов, Сергей-младший резко развернулся, одновременно выхватывая из плечевой кобуры заранее снятый с предохранителя кольт. Лев Нечаев мчался на него с искаженным от ярости лицом, зажав в правой руке нож. Увидев черный зрачок ствола, он даже, кажется, попытался затормозить, но два выстрела сорок пятым калибром с короткого расстояния в грудь отбросили его назад и заставили биться в агонии. Немного подумав, Сергей-младший сделал третий контрольный выстрел прямо в голову, потом подобрал выпавший из руки покойника нож, а также кремень и огниво, и вернулся к шлюпке с моряками с «Аскольда».

- Все, товарищи, - спокойным голосом сказал он, - все дела здесь закончены, поехали домой.

- За что вы его так, Сергей Васильевич? - спросил артиллерийский кондуктор Деревянко, ошарашенный скоростью и беспощадностью расправы.

- А за то, товарищ Деревянко, - ответил Сергей-младший, - что этого человека взбесил тот факт, что мы считаем людьми и местных жителей, и таких, как вы, представителей простого народа. Людьми эта барская порода мыслит только себя, а это совершенно неправильно. Я тут недавно понял, что там, у вас, в офицеры идут два типа людей. Одни - для того, чтобы сражаться за интересы державы, и это лучшие сыны нашего народа, а другие -чтобы ощутить свою безграничную власть над безответными нижними чинами, и таким нельзя давать жить на этом свете. Самое главное при этом - не перепутать, кто есть кто.

На борту фрегата Сергея-младшего уже ждал каперанг Толбузин.

- Сергей Васильевич, - сказал он, - я все видел в подзорную трубу. Вы соблазнили этого вьюноша своей мнимой беззащитностью, а потом казнили его так же хладнокровно и безжалостно, как палач, отсекающий голову топором на плахе.

Тот хмыкнул и ответил:

- Отец Бонифаций говорит: «Тебя соблазняют, а ты не соблазняйся. Тебя злят, а ты не злись. Тебя бесят, а ты не бесись. Тебя обманывают, а ты не обманывайся». Не кинься этот поц на меня с ножом, и ничего бы не было. Кипящая внутри злоба отбила ему разум. Запомните: лучшие бойцы всегда хладнокровны и умеряют ненависть к врагу до тех пределов, когда она не мешает им рационально мыслить. Впрочем, господин Нечаев был не боец, а так, гиена в человеческом обличье, так конец его был закономерен. Единственный плюс от этой истории в том, что народ вчера был избавлен от жестокого зрелища приведения в исполнение смертной казни через повешенье.

- Страшные вы люди, - вздохнул Толбузин, - вот смотрю я на вас сейчас, и мороз по коже, но при этом знаю, что внутри себя вы добрейший человек, который не бросит в беде слабого да сирого.

- Так то слабого да сирого, Никифор Васильевич, - усмехнулся младший прогрессор. - С добрыми мы по-доброму, а со злыми - по справедливости, чтобы не было их среди нас. Недаром же в народе говорят, что одна паршивая овца способна испортить все стадо. И в Древнем Риме подобная поговорка тоже имеется, я узнавал, а значит, это мудрость таких седых времен, что и подумать-то страшно. Но не будем больше об этом: если вы помните, вторая часть приговора гласит, что об этом человеке следует забыть, как будто и не было его никогда...

Часам к восьми вечера людям лейтенанта Касаткина вполне благополучно удалось протрассировать вешками сомнительную часть фарватера, и «Медуза», подняв блинд¹³, осторожно двинулась вперед. На шкотах блинда со своими людьми стоял лейтенант Балашов, командовал парадом капитан первого ранга Толбузин. Шлюпка лейтенанта Касаткина двигалась вслед за фрегатом, снимая использованные вешки.

Пока они там этим занимались, а бывшие пилоты учились, как это правильно делать, Сергей-младший еще раз взял шлюпку с «Аскольда», загрузил в нее своих жен-волчиц и организовал на островок посреди пролива охотничью экспедицию, имея в виду гнездящуюся на нем в большом количестве дикую водоплавающую птицу: морских уток и гусей. Стреляли девицы из дробовиков, и матросы с «Аскольда» только и успевали таскать в свою шлюпку добычу. В самом конце, когда Сергей уже приказал остановить вакханалию, его жены притащили каждая по несколько крупных яиц.

- Там внутри шевелится, - сказала Ауса.

Младший прогрессор посмотрел на добытых его командой крупных носатых птиц (помельче гуся, но раза в два крупнее обыкновенной дикой утки) и сказал:

- Берем. Таких пернатых на нашем птичьем дворе еще не было. Но только учтите, девочки: до самого вылупления держать эти яйца следует у себя за пазухой, а когда птенцы выведутся, то вы станете их мамами...

- Ой, - засмеялась Паис, - я буду мама-утка! Как интересно!

- Да нешто так, Сергей Васильевич? - усомнился подошедший к компании артиллерийский кондуктор Деревянко.

- Именно так, товарищ Деревянко, - подтвердил тот, - кого птенец первым увидел на этом белом свете, тот и будет мама. Или ты сам не из села, раз не знаешь таких элементарных вещей?

- Птица - это бабье дело, - хмыкнул артиллерийский кондуктор. - Однако у людей тако же. Первым, кого мы увидели в этом мире, был Николай Иванович, капитан-лейтенант Голованов. Оказалось, отец родной. А потом прибыли вы, и хуже тоже не стало, а только лучше. И матросики с «Азии» тоже на вас не нарадуются. Дисциплина у вас вроде даже потверже, чем на «Аскольде», а вот никто бессловесным быдлом себя не чувствует. Понимаете вы, Сергей Васильевич, простых людей.

- А то потому что я сам простой человек, и, выбившись в люди, своей страты не чуждаюсь, - ответил младший прогрессор. - Но давайте заканчивать здесь все дела и возвращаться на «Медузу». Как я понимаю, они там уже закончили с проводкой, а потому не стоит задерживать отправление.

Около девяти часов вечера, когда команда фрегата закончила все дела в Мессинском проливе и подняла на борт обе шлюпки, «Медуза» распустила паруса и с попутным ветром двинулась в северо-западном направлении на просторы Тирренского моря.

Покинув Мессинский пролив уже в сумерках, «Медуза» прошла мимо слабо курящегося острова-вулкана Стромболи, имея генеральный курс на точку в десяти километрах западнее побережья острова Искья, расположенного у выхода из Неаполитанского залива. Раймондо Дамиано предполагал, что в эти времена острова Искья и Прочида являются частью Аппенинского полуострова, а потому собирался обойти этот выступ суши его с западной стороны, с минимальными затратами времени.

Утро двенадцатого числа фрегат встретил в море на удалении примерно ста километров от берега. По правому борту, на самой границе видимости, просматривались далекие горные вершины, постепенно приближаясь по мере продвижения «Медузы» к северо-западу. А в девять часов утра с марса фок-мачты впередсмотрящие доложили, что видят вершину горы на полуострове Искья. Раймондо Дамиано слазил на мачту глянуть обстанов-

ку своими глазами, после чего сообщил, что курс корректировок не требует.

И это же утро порадовало еще одним «чрезвычайным» происшествием. Из яиц, подобранных на островке в Мессинском проливе, начали вылупляться утята. Кстати, когда добытую охотничьей партией птицу доставили на «Медузу», боцман Карелин опознал в тушках морских уток гаг - тех самых, что дали название гагачьему пуху. Так что ценность утят, которые только собирались выходить из яиц, сразу возросла на порядок. Сергей-младший уже вообразил себе гагачью ферму, главным продуктом которой будет теплый немнущийся гагачий пух. После некоторых размышлений он решил перепоручить заботу об утятах медсестрам-практиканткам. Плотник с «Азии» сколотил объемистый ящик из досок, дно застелили сухой травой, уложив под нее толстостенные бутылки с горячей водой. И теперь на дне этого ящика интенсивно копошились три десятка попискивающих серо-черных пушистых комочков, интенсивно потребляя мелко нашинкованную акулятину.