В результате Антон Уткин, расставшись с одним ножом (лично вождю), двумя лопато-мотыгами и одним топором, пополнил ряды будущих гражданок Аквилонии шестью вдовами в возрасте от двадцати до тридцати лет, тремя девушками-перестарками лет восемнадцати, восемью девочками от семи до тринадцати лет, четырьмя маленькими мальчиками и пятью такими же девочками. Как только обмен был завершен, то к переговорщикам подошла вторая шлюпка и приняла на борт выкупленных полуафриканок. После этого обе шлюпки отчалили от берега и направились к «Медузе». Санитарную обработку решили проводить уже на ночной стоянке, которую планировалось организовать несколькими милями западнее стоянки Детей Тюленя.

К месту, подходящему, чтобы разбить временный лагерь, корабли подошли, когда солнце уже почти склонилось к горизонту. Дальше все было как обычно в таких случаях: приготовление ужина, преображение новообращенных и их первая трапеза в аквилонском обществе. Так сытно эти женщины и девочки еще не ели никогда в своей жизни...

Шестнадцатого июня отряд кораблей под командованием контр-адмирала Толбузина и младшего профессора посетил еще три стоянки Детей Тюленя, наменяв в общей сложности до полусотни человек, после чего, около пяти часов вечера, «Медуза» и драккары встали на якорную стоянку. Произошло это в уютной глубоководной бухте, глубоко вдающейся в сушу - это недалеко от того места, где в цивилизованные времена располагался город и порт Тулон. В этот день еще имелась возможность продвинуться дальше на запад и посетить одну, а может быть, две стоянки Детей Тюленя, но Сергей-младший решил, что пришло время устроить охоту и побаловать людей свежим мясом вместо надоевшей всем рыбы. К тому же последняя посещенная стоянка располагалась на западном берегу полуострова Паркероль, и от нее до Тулонской бухты было не менее пятнадцати километ ров - достаточное расстояние для того, чтобы чужие глаза не могли увидеть таинство преображения.

Это место было настолько удобным, что оттуда даже жалко было уходить, но рано утром семнадцатого числа «Медуза» и драккары подняли якоря и двинулись дальше на запад. Впереди был Марсель...

Посетив еще одну стоянку, что на пятнадцать километров западнее Тулона, отряд кораблей контр-Адмирала Толбузина двинулся дальше вдоль побережья, и к полудню достиг траверза Марселя, где в небольшом заливчике, обнаружили еще одно стойбище Детей Тюленя. И вот, как раз, когда «Медуза» и драккары уже были готовы встать на якорь и выслать переговорщиков, случилось нечто, аквилонцами еще ни разу не виданное. Где-то в высоте, почти над самым берегом, а может, и еще дальше вглубь суши, сверкнула вспышка, а секунды через четыре до кораблей донесся глухой хлопок. Задрав вверх голову, Сергей-младший, как и все прочие, увидел плавно опускающегося с небес парашютиста, которого ветер постепенно сносил по направлению к кораблям.

- Что это, Сергей Васильевич? - ошарашенно спросил адмирал Толбузин.

- Скорее всего, Никифор Васильевич, еще один званый и в то же время избранный, - ответил тот, вскидывая к глазам бинокль. - На этом человеке экипировка летчика середины двадцатого века. Ума не приложу, кто бы это мог быть. Синьор Дамиано, спустите, пожалуйста, на воду ял - как бы наш неожиданный гость случайно не утонул.

Это был мой девятый вылет в составе разведывательной эскадрильи 11/33 на двухмоторном самолете F-5 «Лайтнинг», и каждый полет был для меня особенным событием. Своим более молодым товарищам (а самый старший из них был моложе меня на шесть лет) я говорил: «Для всех вас одним вылетом больше, одним меньше - не имеет никакого значения. Вы должны понимать, что летать мне осталось недолго, так что для меня каждый вылет очень важен». Некоторое время назад меня после нескольких аварий отстранили от полетов, и в то время я совершенно пал духом. Без полетов у меня имелось чувство, будто я заключен в тюрьме внутри себя самого и подвергаюсь пытке невыносимой праздностью. Но, по счастью, нашлись добрые люди, которые помогли моему горю, и меня вернули в разведывательную эскадрилью.

В этом вылете я должен был заснять район Гренобль-Шамбери-Анси. Задание считалось безопасным, ибо немецкие истребители не могли подняться до высоты в десять тысяч метров, на которой совершались разведывательные полеты, а зенитные орудия доставали туда едва-едва¹⁸. Сначала все шло хорошо: я выполнил задание и лег на обратный курс, по пути решив пролететь над Марселем, благо запас топлива позволял. Там меня и обстреляли немецкие зенитные батареи. Я отнесся к этому философски: когда проходишь мимо соседского дома, то цепные псы всегда начинают гавкать, даже если у них нет возможности тебя укусить. Снаряды рвались с большим разбросом, и по большей части ниже моего самолета, так что во время обстрела я почувствовал только несколько отдельных ударов осколками по фюзеляжу. Вскоре я удалился от Марселя в южном направлении, и немецкие овчарки прекратили свой истеричный лай.

Когда мой самолет пересек береговую черту, и под крыльями впереди справа и слева заголубело Средиземное море, я уже было подумал, что и в этот раз все обошлось благополучно. И вдруг раздался звук «понг», ощущавшийся даже не ушами, а, скорее, всем телом, «Лайтнинг» клюнул носом и пикирующим соколом понесся к земле, не реагируя на движения штурвала¹⁹. Очевидно, осколок зенитного снаряда повредил стальной трос тяги управления рулем высоты; некоторое время тот держался, а потом неожиданно лопнул. Оставалось только прыгать. Проблема была только в том, что при пикировании пилот, пытающийся выброситься с парашютом, неизбежно попадал под удар п-образного хвостового оперения.

Но на высоте около семи километров, когда скорость пикирования достигла восьмисот километров в час, я почувствовал удар, сопровождавшийся препротивным скрежещущим звуком и лязгом. Это из-за превышения пределов механической прочности отломилось хвостовое оперения моего самолета. Не теряя ни мгновения, я расстегнул привязные ремни, сбросил фонарь кабины - и набегающий поток воздуха выдернул меня из кабины, будто морковку из грядки. Поняв, что теперь самолет падает отдельно от меня, я рванул вытяжное кольцо парашюта и почти тут же был ослеплен вспышкой неземного магниевого света, как будто прямо в меня попала молния.

Когда зрение ко мне вернулось, я обнаружил, что раскачиваюсь под куполом парашюта примерно на километровой высоте. Но самое странное было не в этом. Из виду куда-то подевались огромный Марсель и городок Касис, который должен бы находиться от меня к северо-востоку. Линия побережья изменилась и пролегала почти точно подо мной, хотя мой самолет до катастрофы успел довольно далеко удалиться в море, и, самое главное, нигде не было видно никаких признаков того, что это место давно и густо населено, только почти точно подо мной, располагалось стойбище каких-то дикарей. По крайней мере, я отчетливо видел покрытые шкурами островерхие вигвамы и суетящихся в невероятном возбуждении людей. А в море, прямо напротив этого поселения, как раз там, куда меня нес ветер, на глади вод лежали старинные корабли: один трехмачтовый парусник и три двухмачтовых галеры. К моему удивлению, парусник и две галеры несли на мачтах Андреевские флаги Российской империи, что в принципе могло быть, а еще над одной галерой развевался флаг советского ВМФ - и вот этого уж не могло быть никак.

Я видел, как с борта парусника спускают на воду шлюпку, как налегают на весла гребцы в белой морской форме, и понимал, что вся эта бурная деятельность как раз по мою душу. Я не знал, радоваться этому обстоятельству или печалиться. Как оказалось, в первую очередь стоило радоваться: я обнаружил, что на некотором отдалении от того места, где я должен был опуститься в воду, море в самых разных направлениях режут хищные треугольные плавники нескольких крупных акул. Теперь вопрос был только в том, кто ко мне успеет первым: потенциальные русские спасатели в шлюпке или эти беспощадные морские хищники.