Обессилено падаю обратно на подушки, смех сменяется потоком горьких слез. Я не хочу плакать, но они сами льются, а ещё и при этом наглом, самовлюбленном турке. Обидно.

— Я пробовала сбегать несколько раз, однажды мне даже удалось сесть на поезд, представляешь мое ликование? — Ухмыляюсь, вытирая ладонью жгучие слезы, оставляющие сейчас на лице болезненные следы, словно меня только что облили кислотой, — только его люди все равно нашли меня, знаешь, что было после?

— Наверное могу догадаться, — говорит еле слышно, но кажется от былого самодовольства не осталось и следа.

Теперь, между нами, морозный холод, от которого тело сковывает даже больше, чем от странного волнения. Он сидит на краю кровати, очень близко ко мне, я только сейчас это замечаю и машинально отползаю на другой край. Глупо, конечно, но не могу ничего с собой поделать.

— Если ты такой же маньяк, как он, то, естественно, сможешь легко догадаться, — он хмурится в ответ на мои слова, этот разговор явно не приносит ему удовольствия, как и мне собственно, но почему-то чувствую острую необходимость рассказать, хотя бы кому-то, — самая суть не в том, как именно он издевался надо мной, а в том, как долго после этого я находилась в частной больнице на реабилитации. Последний раз они залечивали моё истерзанное тело около двух месяцев, наверное, сломано во мне было всё, даже душа, нет, вру, особенно душа, — отворачиваюсь в сторону, чтобы не видеть его реакции на мои слова, не хочу ничего знать и чувствовать, — так что все это не помощь, а мое убийство, понимаешь? Поэтому верни меня обратно!

— Нет, — буравит тёмным взглядом, в котором бушуют алые языки ядовитого пламени, — ты останешься со мной, пока я не решу, как тебе можно помочь избавиться от твоего урода мужа.

— Не смешно ли? — Отвечаю тем же взглядом, — с какой стати тебе мне помогать? Ты кто такой? Супергерой?

— А ты я смотрю привыкла к роли безвольной рабыни и уже хочешь обратно?

Больно, будто кто-то ковыряется в незаживающих ранах. Сильно замахиваюсь, чтобы отвесить хлесткую пощёчину за его слова, но он быстро перехватывает мою руку, резко дёргает за неё на себя и свободной рукой обхватывает за талию, прижимая сильнее к себе. На секунду наши глаза встречаются друг с другом, наше дыхание переплетается между собой, а потом он впивается мне губы, в жёстком, требовательном, выбивающем из лёгких последний кислород, поцелуе. Упираюсь руками ему в грудь, но даже на миллиметр не могу сдвинуть его громадную фигуру. Трепыхаюсь в объятиях, словно маленькая птичка в лапах большого и опасного зверя, от которого не спастись, не убежать и не вырваться. Ни секунды не отвечаю на его поцелуй, но ему, видимо, это не важно, в нем нет и капли нежности, он будто наказывает меня за мою упертость или даже нет, словно что-то пытается доказать. Только кому, мне или себе? Но я не хочу! Не хочу думать, не хочу ничего чувствовать, не хочу снова верить и обманываться!

Он отстраняется также быстро, как и приблизился, его шумное дыхание смешивается с моим сумасшедшим, образуя сложный эмоциональный ураган из различных чувств: злости, волнения, возбуждения, отчаяния. Жутко хочу все высказать ему, отвесить пощёчину за такое наглое поведение, за то, что не воспринимает меня всерьез и не слышит меня, но он снова опережает.

— Разве ты не хочешь стать свободной? — Встаёт с кровати и отходит в сторону выхода, я демонстративно тру губы стирая его поцелуй, — крошка, я просто хотел тебе помочь и не больше.

— Во-первых, я тебе не крошка, перестань меня так называть! — Недовольно морщусь, — во-вторых, больше не смей меня трогать, понятно? Все вы, мужчины, мне противны, никогда не считаетесь с мнением женщины, — говорю в надежде изменить хоть что-то, но он кажется совсем непробиваемой скалой, — в-третьих, может ты и не поверишь, но тот псих когда-то тоже самое мне сказал, а я ему поверила, представляешь? И знаешь, как сильно расплатилась потом за свое доверие? Не знаешь, конечно. Ну так вот, у меня нет основания доверять ни тебе, ни кому-либо другому, — выплевываю последние слова, представляя их острыми мечами попадающими метко в цель, — или ты считаешь, что я должна обрадоваться и любезно благодарить тебя за то, что тоже обошёлся со мной как с вещью? По-твоему, как это называется? Выдернул из одной мерзкой клетки и хочешь посадить в другую, вместо одного уже известного маньяка, теперь другой, от которого не знаю, чего и ожидать, или ты делаешь все по доброте душевной? Не собираешься при первой возможности тащить меня в постель? Издеваться, мучить, насиловать?

Метаю в его сторону злобные молнии из глаз, но они его даже не ранят. На смуглом мужественном лице не дёргается ни единый мускул, словно он высечен из прочного камня. Хотя чего ему переживать, я же не говорю какие-то немыслимые вещи? Только правду.

— Ты ошиблась, крошка, — выдаёт своим холодным, словно ветер в морозную погоду, голосом, — я не люблю есть полудохлую рыбу, — криво цокает языком, — не аппетитно, не вкусно.

— Что?!

Хватаю свободную подушку и швыряю в его сторону, но она не достигает самодовольного выражения лица турка, а попадает прямо к нему в руки.

— Надеюсь ты не обиделась? Прости, если разрушил твои надежды стать моей рабыней для утех.

Снова лениво ухмыляется и спокойно так взбивает пух в подушке. А меня накрывает новой волной ярости. Мало того, что ведёт себя нахально, так ещё и смеет издеваться, будто мне до шуток сейчас? Придурок!

— Ты издеваешься? Говорю тебе, верни меня обратно! Я сама разберусь со своей жизнью, мне не нужны спасатели вроде тебя!

— Ну да, я видел, как ты умеешь разбираться со своей жизнью, — он оставляет подушку на тумбочке и отходит обратно к выходу, — я тебе все сказал, ты останешься со мной, пока я не решу обратное, ясно?

— Кем ты себя вообще возомнил? Говоришь, хочешь помочь, но сам ведёшь себя так, словно являешься моим хозяином. Если вздумал сделать хорошее дело, просто отпусти меня, оставь где угодно, я не пропаду, — говорю я, конечно, с полной уверенностью, но если честно, сама не сильно верю в свои слова, видимо и мой похититель тоже, — если оставишь меня, у тебя проблем меньше будет. Ну?

— И куда же ты пойдешь? Без документов, без денег, — говорит вполне спокойно, ровно, внимательным взглядом рассматривая мое лицо, — не глупи, Настя, — снова чувствую сладость в груди от того, как мурашечно звучит моё имя на его губах, почему так? Не хочу, не хочу ничего ощущать!

— Лучше готовься к встрече с моими родителями, некоторые время ты будешь жить с ними. Советую попридержать свой язвительный язычок, они не любят слишком болтливых женщин.

Я ошарашено моргаю, провожая этим взглядом его скрывшуюся в проеме двери фигуру. Господи, за что ты так со мной?

Я потерялась, честно. Раньше моей главной целью и мечтой являлось избавление от неудачного замужества, от ненавистного тирана мужа, от боли и унижения, от постоянного насилия, но я никогда не имела сил бороться и не могла добиться этого, всегда только надеялась и ждала, сама не знаю чего. Может чуда?

Сейчас же, благодаря Али, я относительно свободна, но не чувствую особой радости, почему? Возможно дело в том, что моего мнения опять никто не спросил, просто поставили перед фактом, а может дело в обычном страхе, ведь я больше, чем уверена в очередном ужасном исходе этого побега. Он не даст мне просто так исчезнуть, обязательно сделает все от него зависящее и вернёт обратно, а затем обрушит на меня лавину своей ярости. Ещё и Али со своей семьёй пострадают из-за меня. Я не хочу этого, правда. Пусть я все равно не могла до конца доверять ему, но каким-то шестым чувством знала, что хуже, чем было мне с мужем, не будет больше ни с кем и поэтому не хотела никому зла, особенно тем, кто пытается мне помочь (надеюсь это правда так). А ещё я думала уйти, пока не знаю как и куда, но точно не стану оставаться в доме незнакомых людей. Хватит уже быть всем обязанной содержанкой.