— Заслужила.

— Не спорю, — согласилась я, — Знаешь, я видела кое-что, когда в беспамятстве лежала. Думаю, это все кольцо. Или я просто на его волну настроена была. Не могу объяснить точно, как и почему, но она не бросала тебя. В тот день, когда она сбежала, она хотела взять тебя с собой.

— А меня не было.

— Да. Она очень любила тебя. Просто жить так, как жила тогда, было невыносимо.

— В тот день я подрался с Азраэлем. В тот день кончилась наша дружба.

— Из-за чего? Я знаю, он умеет выводить из себя, но также знаю, что вы были лучшими друзьями.

— Это было так давно. Кажется в прошлой жизни. Отец уже тогда проявлял признаки своего безумия. Ему нравилось задирать нас обоих, сталкивать лбами. «Смотри, как хорош твой брат, как он держит клинок, как нападает. В этом он лучше тебя». Я слышал это постоянно. Не сомневаюсь, что то же самое он говорил и ему. Тогда я не понимал, тогда мне хотелось быть лучше, хотелось доказать отцу, что он не прав, что не зря сделал меня наследником. Я так жаждал его похвалы, хотел ее. А потом он медленно начал сходить с ума. Не давал видеться с мамой. Однажды ударил ее при мне, и я напал. Был мальчишкой в сотни раз слабее, а он улыбнулся своей безумной улыбкой и вырубил меня. Дальше началось «обучение», если это слово вообще применимо к тому, что он делал. Тренировки, больше похожие на избиение, мысленные атаки, проверки моей выносливости. Однажды я четыре дня провел в высохшем колодце. А он каждый день приходил и ждал, часами. Говорил: «Попроси меня, и все закончится». Я был упрям. А потом он сломал меня.

— На друзьях.

— У меня был конь. Его Макс подарил на первый мой день рождения. Я с детства ухаживал за ним, чистил, кормил, даже навоз убирал. Мне нравилось это. И ему тоже. А однажды я пришел, а его нет. Кричал на конюха, ругался, а тот лишь испуганно молчал. А потом я узнал, что моего друга отправили на живодерню. Только потому, что я был к нему слишком привязан. Он хотел вытравить из меня это. То, чем страдал сам. Я понял тогда, что он с легкостью уничтожит все, что мне дорого, ради того, чтобы потешить свое эго. Поэтому сам начал методично отдаляться от друзей. Акрона чуть было не отправили назад, к тому подонку-помещику, Эйнар был далеко, Ноэля вместе с родителями едва не сослали на рудники. Оставался брат.

Я решил не испытывать судьбу и сам все ускорил.

— И что ты сделал?

— Сказал ему, что дружил с ним только потому, что отец заставлял. Много чего наговорил, но, главное, я назвал его «преяром».

— Кем?

— Преяры — побратимы без половины. Пустышки. Самое страшное оскорбление, которое может быть. Если тебя назвали преяром, значит, не просто хотят обидеть или унизить. Это значит вызов. Киор.

— Вы бились на Киоре? — воскликнула я.

— Да.

— Но Азраэль никогда не проигрывает. Никогда.

— Тогда проиграл. И именно этого он не может мне простить.

— До первой крови?

— До первой крови.

Я встала. Эта информация просто не укладывалась в голове. Я всегда верила, что у него будет безграничная власть, если завершить слияние. Ведь Рейвен тогда останется беззащитным. Но если в Киоре пролить кровь, то победитель получает власть над проигравшим. Только новый Киор может это изменить. А, насколько я знаю, эти двое больше никогда не дрались.

— Не понимаю, почему эта история так взволновала тебя? — удивился Рейвен.

— Просто так.

Просто, может, все не так плохо, как я думала. Вот и все. Черт. Да Рейвен может все что угодно с этой властью. Даже заставить Азраэля отказаться от меня. И он не сможет ничего изменить. Никогда. Это не просто долг крови, это долг жизни. Всех последующих жизней. А потом я заставила себя успокоиться. Не время сейчас. Нужно все обдумать, понять и принять. Информация убийственная, но нужно грамотно ей воспользоваться. Это мой единственный шанс, надежда, что все будет хорошо. О, Всевидящая! Я действительно поверила, что все будет хорошо. У него есть козырь, есть сдерживающий фактор, то, что не позволит нам всем перейти черту.

— Ты светишься, — задумчиво проговорил он, а я не поняла, пока на руки свои не посмотрела, а потом подлетела к зеркалу и застыла. А ведь и правда. Светилась, и еще как. Словно в бриллиантовой крошке искупалась. Красиво и неправильно. И все же красиво. У меня словно камень с души свалился, огромный такой, неподъемный булыжник. И хотелось взлететь высоко высоко. К самим небесам.

— Это потому, что я с тобой, — улыбнулась я его отражению. И с удовольствием наблюдала, как подошел, обнял, обдал дыханием шею.

— Я люблю тебя.

И я верила, что действительно любит. До самого неба и даже выше. И я люблю не меньше. Просто люблю. И теперь у меня была надежда, что в этой грустной сказке любовь рано или поздно победит.

— А она миленькая, — проговорила я, наблюдая за Лили. Дочка Эльвиры была очень подвижной и совсем не боялась взрослых. И улыбалась так, что сердце сжималось от умиления. Дети, особенно в таком нежном возрасте, не могут не вызывать улыбки и желания прикоснуться, потискать, услышать их заливистый смех. Такой заразительный.

— Я рада, что ты здесь, Аура, — проговорила Эльвира. Поорала, конечно, куда ж без этого. Обняла, расплакалась, но не испепелила. И то радость.

— Ваша девочка выросла. Теперь есть другая.

— Да. Но надеюсь, она не будет такой…

— Занозой в заднице?

— Проблемной, — улыбнулась Эльвира.

— Да уж. В этом вся я. А я вам написать хотела. Очень. Много раз порывалась. Я жилу нашла. Тройную, представляете?

Я говорила и говорила о пустяках разных и не могла остановиться. Нервничала просто. Уходить не хотелось. И чем меньше времени оставалось, тем больше я хотела остаться.

— Вы приедете поглядеть, как идет строительство?

— Когда?

— Думаю, через неделю они уже закроют жилу. А я хотела Миле ее показать. Ей равновесие восстановить надо. Видели, что с ее силой творится?

— Это из-за беременности. Но ты права, нервы ей полечить необходимо. Наверное, мы воспользуемся твоим предложением.

— Я еще спросить хотела, — внезапно проговорила я. И полог тишины поставила. Самый мощный, на который была способна. Но Эльвира улыбнулась и остановила.

— У Лили на редкость громкий голос. Поэтому мы с Корином изолировали эту комнату, в том числе и от прослушки. Спрашивай. Никто не услышит.

— Что вы знаете о ребенке Гвинервы? Еще одном из рода Леер?

Сам вопрос не удивил ее. Скорее, моя осведомленность в этом вопросе. А меня — ее спокойствие при этом.

— Ребенок действительно родился. И Арон поручил твоему отцу решить судьбу ребенка. Тогда он еще ему доверял.

— И куда он его дел?

— Я не знаю. Тогда меня… нас всех больше интересовала Лили.

Малышка Лили, услышав свое имя, поползла к матери, и та легко подняла ее на руки и усадила на колени.

— Значит, тупик.

— Прости, мне жаль, что не смогла помочь.

— Да. Мне тоже жаль, — ответила я и отобрала у малышки свой локон, который та норовила попробовать на вкус.

Мы ушли ночью. Акрон и я. Искать Илану. Зря я ее отпустила, но не думала, что выйдет все так… хорошо. Даже надеяться не смела. Боялась только, что Акрон поймет. Он многое понимал. Всегда. Может, и понял, но, как и раньше, ничего не сказал. С Милой мы договорились встретиться в Нерисе. Ей полезно сейчас будет вырваться из того клубка отчаяния, который сама же и сплела. Увидеть все другими глазами. Более ясными, что ли. А Мира к Черемшам проводит. Пока жилу не закрыли, нужно дать ей шанс побывать там. Увидеть то, что видели мы.

Из города легко выбрались, а вот дальше начались проблемы. Мы слишком много внимания привлекали. Непозволительно много.

— Одной мне легче было бы, — в который раз сказала я, а он в который раз просверлил укоризненным взглядом и увлек за собой в темноту. Патрулей стало больше, и страха вокруг. После нападения Свер больше не был свободным или даже беззаботным краем. И многие это поняли. Наместники отчаянно искали силу, способную если не защитить, то хоть противостоять. А кто защитит лучше Адеона?