— А что ты думаешь с Иланой делать?

— Нужно довести девочку до Легории, встретиться с повстанцами. Пусть коснется того знаменитого камня. А я вернусь в Адеон. Хватит. Набегалась уже.

— Хороший план. И я даже знаю, как тебе помочь в этом.

Мы вернулись в Моравию вместе. И больше всего этому возвращению радовалась почему-то Ясмина. Подбежала, обняла принцессу и тут же смущенно отступила. Жанна же в выражениях не стеснялась, да и в проявлении своих чувств тоже. Один Майк остался невозмутим и спокоен, словно его наши девчачьи эмоции и вовсе не волнуют. А когда поток всеобщей радости иссяк, Мила повернулась к Майку и серьезно проговорила:

— Майк, нам нужны мятежники.

— Когда? — понятливо кивнул друг.

— Чем скорее, тем лучше.

— Понял. Вечером жди гостей.

Да уж. С гостями у Милы всегда были проблемы, особенно с одним гостем, который пришел почти сразу, словно почувствовал, что она здесь. Остановился на пороге и пристально ее разглядывал. Мы же уходить не спешили. Эх, чувствую, если бы меня здесь не было, вытолкал посторонних взашей и накинулся бы на нашу ледяную принцессу. А вот с чем? Здесь возможны варианты.

— Оставьте нас, — все же рискнул потребовать он.

Я посмотрела на Милу, и она неуверенно кивнула. Ну держись, подруга. Либо помиритесь, либо разругаетесь в пух и прах. Даже и не знаю, за что я.

— С ней точно будет все в порядке? — неуверенно спросила Жанна, — думаешь, это разумно, оставлять их наедине?

— Ну, не съест же он ее, — хмыкнула я. Впрочем, судя по взгляду, вполне может.

— Слушай, а я ведь еще малыша Зака не видела. Покажешь?

Жанна согласилась. Расплылась в довольной улыбке, когда мы с Иланой в один голос назвали его маленьким чудом. Улыбчивым, солнечным чудом. И Рыч, этот огромный нянь, мне тоже понравился. Такой и защитит, и утешит, когда малыш лобик расшибет в своих упрямых попытках встать на ножки и доказать всему миру, что он может, и укутает, если холодно будет и подгузник поменяет. Надеюсь, Мила не побрезгует его к себе забрать, когда у нее свой малыш родится, а потом и я заберу. Пусть Адеон посмотрит. Наверняка никогда не был. А моим малышам такая няня ой как пригодится. Чувствую, если смешать нашу с наследником… тьфу, никак не могу привыкнуть, что он уже не наследник, повелителем кровь, получится взрывная смесь. Да, видимо я и правда выросла, раз о детях задумываться стала. В последнее время все чаще. Ведь семья не может быть полноценной без пары вот таких карапузов. А я хочу большую, просто огромную семью. Ту, которой у меня никогда не было, но о которой мечтала в своих маленьких детских мечтах в сиротском приюте.

— Хорошо выглядишь.

О чем он говорит? Она побледнела, похудела и вообще, выглядит изможденной и уставшей какой-то. Заболела?

— Ты тоже, — откликнулась она.

Да уж. После того ранения от дырки в груди остался только еще один шрам. Красный и вспухший, но со временем он побледнеет, превратится в тонкую, белую полоску, оставшись мрачным воспоминанием. Главное, чтобы их жизнь вместе не стала таким же воспоминанием.

— Это он тебя забрал?

Он хотел быть спокойным, равнодушным, но внутри все кипело от одной мысли о том, что этот чертов раб касался ее, целовал, а может, что-то посмелее делал, и она ему позволяла.

— Я не хочу говорить об этом.

— Тогда, может, ты хочешь поговорить о том, почему сейчас здесь, а не там, с ним?

Она не ответила. Так и стояла, рассматривая какую-то фигуру на столе, словно это самая важная вещь на свете. Он не выдержал первым и схватил ее за плечи, развернул к себе, желая смотреть в глаза. Увидеть в них что? Страх? Ненависть? Любовь?

— Я здесь, потому что хочу здесь быть, — ответила она и вырвала руки. Отошла на два шага.

— Почему? — выдохнул он.

— Что ты хочешь услышать?

— Правды было бы достаточно.

— Я не знаю, что здесь делаю. Ты… мне многое в тебе не нравится. Твоя политика, отношение к людям, к рабству, ко мне.

— Я тебя люблю.

Вот он и сказал. И земля не разверзлась, не поглотила его, и молнии не испепелили. А ведь он никогда никому такого не говорил, да и не чувствовал этого. Считал чувства слабостью, возможностью манипулировать, заставлять, подчинять других, но не себя. Женщины были лишь средством расслабиться, удовлетворить насущные потребности мужчины, развлечь, если захочется, но испытывать такую дикую потребность в ком-то… Это слабость. И он ей поддался.

— Или просто хочешь затащить в постель.

— Ты не настолько искусна там, чтобы заинтересовать, — бросил он. Разозлился. Она не верила. А почему, собственно, должна была?

— Не уверена, что ты знаешь, что это такое.

— А ты знаешь?

— Я любила Яра.

А его словно током пронзило понимание. Она сказала это в прошедшем времени. Она сказала: «Любила». И он не сдержался. Бросился к ней и обнял, так крепко, как только мог. А потом покрыл ее лицо поцелуями и все повторял и повторял:

— Милая, маленькая моя, жестокая моя, ведьма моя, нежная моя, сильная моя. Моя, только моя.

А потом был скандал. Они кричали друг на друга, как сумасшедшие. Обвиняли, злились, снова целовались, опять кричали, даже позволили себе разбить несколько фарфоровых статуэток. И снова целовались и магию в ход пускали. Огонь и лед, совершенно разные, не похожие, не совместимые, и все же они были вместе. Пар заполнил комнату от пола до потолка. Лед и пламя. Его поцелуи и ее стоны, его прикосновения и ее раздирающие спину коготки. Все время в борьбе, все время в агонии схватки. И когда их маленький поединок закончился, она переплела свои пальцы с его, посмотрела в глаза и поняла, что сделала свой выбор. Пусть неправильный, пусть ошибочный, глупый, за который могли бы многие осудить и сказать, что она сошла с ума. Но это был ее выбор. Пожалеет ли она? Время покажет. Но пока она была счастлива.

Вечером появились они. Пустынные мятежники. Люди пустыни были смуглы, сильны и суровы, как песчаные бури. Они не улыбались, и вообще казались холодными и бесчувственными. Ни единой эмоции, ни единого взгляда или вздоха. Равнодушие. Я не люблю, когда люди равнодушны, когда нельзя прочесть в их глазах, друзья они или враги. Но Акрон успокоил. Сказал, что внутри у каждого бушует пожар и боль, что их предводитель томится в тюрьме. Они согласились проводить нас сквозь пустыню, но только если мы поможем освободить Артура Марани. Что ж. Справедливо. Я бы и сама не стала бесплатно рисковать. Вот только как убедить короля освободить мятежника, который спит и видит, как смещает его? И, не сомневаюсь, не оставит своих попыток уничтожить.

Об этом стоило подумать. Благо для этого у меня было немного времени. Пока Илана окончательно не поправится и не разберется со своей силой, ей не стоит куда-либо ввязываться. А я успею съездить в Велес, навестить Вила. На этот раз со мной поехал Эйнар. Макс вызвал Акрона зачем-то. А я была не против. Сейчас он был слишком восприимчив и настроен на мой эмоциональный фон. Неприятно, когда тебя постоянно сканируют и вытягивают каждую эмоцию. Я словно мышь под лупой или лазером. Мерзкое ощущение.

Велес был солнечным и зимним. Я и забыла, как здесь холодно бывает, и сейчас мерзла в своем новом, но осеннем плаще. Зато Эйнар озаботился, или не он? Достал из седельной сумки меховой зимний плащ, шарф из шерсти тура. В отличие от верблюжьей, шерсть туров была очень мягкой, и ткань получалась нежной, легкой, изысканной и очень теплой. В такую хотелось закутаться и с наслаждением потянуться. Вот я и закуталась. И даже осмелилась чмокнуть Эйнара в щеку. Он поморщился, конечно, все еще изображая смертельно обиженного ежика, но глаза не обманули. Простил. Только из упрямства все еще дуется.

Из всех городов, где мне довелось побывать, больше всего я любила Велес именно зимний. Когда солнце играет на снегу, преломляет его, вселяя в людей и в меня тоже надежду, что все будет хорошо, что невзгоды остались где-то там, в темноте. А здесь даже теней нет. Солнце и снег их разогнали. Оружейная лавка Вила все еще работала. Правда, за ней был не мой старый приятель, а какой-то незнакомый гном-полукровка. Как я узнала? Он был высок. С меня ростом или чуть выше.