Убежище, которое мы вдвоем с Ут До расчищали с утра, троих не вместило бы. Там и двоим-то было тесновато, зато одному — раздолье.

«Старая ведьма» ложилась на крыло, крен ее становился все круче. Она кружила по спирали, суживая витки.

Ут рывком сдернул завязку и скомкал гамак.

— Тханг! — крикнул он. — Ведите Шона в убежище!

«Что еще за провожания?» — подумал я и сказал:

— Спускайся в убежище, Шон.

Впрочем, он уже сидел там.

— А где ваши укрытия? — спросил он.

— Ничего, спрячемся под деревьями!

«Старая ведьма» отлетела в сторону, и тотчас грохнул орудийный залп. Мы с Ут До не стали прижиматься к стволам манго, а прыгнули оба в канаву. В саду у нас разорвались три снаряда.

«Ведьма» легла на крыло, словно вглядываясь вниз, потом с воем и треском полетела искать другую цель. Мы выкарабкались из канавы, промокшие до нитки. Кругом валялись сбитые взрывом ветки, листья.

— Эй, Шон! Все кончилось, вылезай!

Он выбрался наверх и стал стряхивать грязь с куртки и брюк, явно еще не успокоившись. Подняв голову, проводил взглядом «старую ведьму».

— Ушла, ушла! Садитесь в гамак, Шон, — сказал Ут До, стягивая завязки.

Одежда его вся была измазана илом. Неторопливые, уверенные его движения успокаивающе подействовали на гостя. Артобстрел вроде сблизил нас всех и даже как-то развлек. Оставив Шона в гамаке, мы побежали вдвоем к каналу и давай нырять и плескаться. Потом переоделись.

Вернувшись, мы нашли Шона «при деле» — он фотографировал убежище, где только что отсиживался.

— Снимите, если можно, и меня на память! — попросил Ут.

— Пожалуйста… Станьте-ка вот сюда!

Ут До подбежал к убежищу и стал в позу. Но едва Шон поднес камеру к глазам, Ут замахал вдруг руками, крича:

— Постойте! Так сниматься неинтересно!

Он не желал увековечить себя в только что надетой военной форме, очень ладно, кстати, сидевшей на нем. Снял ее и, оставшись в одних трусах, взял в руки лопату.

— Вот так! Щелкните меня лучше за расчисткой убежища.

Сверкнула вспышка.

Когда Ут До снова оделся и мы уселись с ним в холщовый гамак цвета хаки напротив Шона, я вернулся к нашей беседе:

— В письме, что ты дал мне прочесть, упоминалась актриса Ми Тхань. Я ее знаю.

— Неужели? — И без того выпученные глаза его, казалось, выскочат из орбит, лицо просияло. — Ты знаешь ее? Когда ж вы встречались?

— Их ансамбль стоял за перелеском возле моей «конторы».

— Ты знаешь что-нибудь о ее прошлом?

Знать-то я знал, но мне хотелось выяснить, какие у них были с Шоном отношения в бытность ее в Сайгоне, и я ответил:

— Да, в общем-то, мало…

— Право, мне больно теперь вспоминать все это! — Он понурился, покачал головой, потом заговорил: — Ми Тхань в детстве осиротела, жила вместе с мачехой. Мачеха жарила банановые лепешки, девочка выносила их продавать. Ей очень нравилось, как актеры разыгрывают пьесы в театре туонг[37]. Каждый день она приносила лепешки и продавала их актерам и актрисам одной труппы. Им полюбилась хорошенькая грациозная девчушка. Стоило ей явиться, они брали у нее лепешки нарасхват. А она, распродав товар, не уходила. Усядется, поджав ноги, на приступке, смотрит и слушает, как актеры играют и поют. Так и просиживала все репетиции. Глаз не сводит, ушки на макушке, губами шевелит, про себя слова за артистами повторяет. И так год за годом. Целых восемь лет — с восьми до шестнадцати продавала лепешки артистам труппы и, не выйдя ни разу на сцену, сама стала актрисой, выучила наизусть все роли. И вот однажды прямо на репетиции заболела актриса — живот прихватило, начался приступ, и пришлось ее увезти в больницу. Не знали, кем заменить ее. Вдруг во время всей этой суматохи руководитель труппы видит: явилась в урочный час девушка с лепешками. «Эй, малышка! — кричит он. — Оставь-ка свой лоток, поднимайся сюда! Да иди же скорей!» Попробовала она себя в этой роли… Что потом, спрашиваете? Спектакль в тот вечер стал сюрпризом и для публики, и для артистов. Сам руководитель труппы был ошеломлен. При свете рампы девушка сияла красотой, как фея. Зрители сидели словно завороженные. Я тоже случайно оказался на этом спектакле. Никогда прежде не слыхал такого дивного голоса, низкий, грудной альт удивительно звонкого тембра. Когда она пела соло, весь театр замирал. Наутро во всех сайгонских газетах появились ее фотографии. В шестнадцать лет она стала звездой сцены.

Шон рассказывал об актрисе Ми Тхань с неподдельным жаром. Но вдруг он запнулся, голос его зазвучал глуше:

— Помните, как у Нгуен Зу?..

Поистине пророческие слова! Судьба не пощадила талант Ми Тхань: как после космической катастрофы, звезда эта вдруг погасла. Со дня ее дебюта прошло два года, ей исполнилось восемнадцать, и тут некий газетный писака пожелал уложить ее в свою постель. Он, конечно же, получил отпор и решил отомстить. Вскоре в одной сайгонской газетке под крупно набранным заголовком «Шлюха Ми Тхань» появился грязный пасквиль о ее «любовных похождениях». Он всколыхнул весь театральный мир Сайгона… Вы спрашиваете, что же случилось, когда эту проклятую газетенку стали продавать везде и всюду? Ми Тхань явилась в редакцию с деревянными сандалиями в руках, чтобы набить морду клеветнику.

— И она избила этого типа? — не вытерпел Ут До.

— Нет, она никого не нашла. Потом люди увидели, что она обрила голову[39]. А через какое-то время и вовсе исчезла.

— Скажите, Тханг, что она поделывает сейчас? — Вопрос этот задал мне не Шон, а Ут До.

Не успел я рассказать им о том, как живет Ми Тхань, и об ее ансамбле, снова послышался дребезжащий голос «старой ведьмы». И моментально она сама появилась над нами, чуть не задевая крыльями за макушки деревьев.

Мы все трое вывалились из гамаков и приготовились к самому худшему. Но «старая ведьма» лишь накренилась, заглянув мельком к нам в сад, и, истошно завывая, полетела дальше вдоль канала в сторону аэродрома.

— Я пришел сообщить вам о своих планах и заручиться вашей поддержкой. А теперь, с вашего разрешения, я откланяюсь, — сказал Чан Хоай Шон, глядя вслед самолету; садиться в гамак он не стал.

Отсюда до резиденции руководства СНДМС путь неблизкий. При самых благоприятных обстоятельствах на дорогу пришлось бы потратить больше десяти дней. Подумав об этом, я спросил:

— Хон, когда ты рассчитываешь кончить книгу?.. Потом сразу уйдешь? (Я назвал его именем, запомнившимся с детства, так было легче общаться.)

— Буду писать день и ночь. Думаю, в два месяца уложусь. Если что, я найду вас здесь.

Он достал из кармана приготовленный заранее пакет с фотографиями и отдал мне с просьбой передать дяде Хаю. Потом напомнил о своем обещании: если я по-прежнему намерен «легально» отправиться в стратегическое поселение, он сделает все, чтобы мне помочь.

Проводив Шона через «обезьяний мост» над протокой, разделявшей оккупированную и освобожденную зоны, мы с Ут До вернулись к себе на НП, разделись и снова взялись за лопаты. Надо было покончить с расчисткой убежища. Как всегда, за работой мы беседовали.

— Наверно, этот журналист влюблен в Ми Тхань? — спросил Ут До.

— Да, наверно.

— А как вы думаете, если он доберется до своего Союза, встретит он там ее?

— Встретит.

— Небось теперь у них дело пойдет на лад?

— Ми Тхань уже помолвлена.

— С кем?

— С одним товарищем… Он кинооператор.

— Артистка и кинооператор — идеальная пара!

Больше не было сказано ни слова. Ут До выбрасывал лопатой землю из убежища, а я укладывал ее поверх перекрытия. У меня спина взмокла от пота. А Ут, без устали размахивая лопатой, прямо на глазах уходил под землю. Вдруг он высунулся наружу, потянулся, распрямил спину и, воткнув перед собой лопату в землю, закурил сигарету. Потом задумался о чем-то и, вроде ни с того ни с сего, громко окликнул меня: