— Нет, Коля! Сегодня эту дурочку брать нельзя. Мы уже засветились там — нас видели эти недоростки. И у диспетчера вызов зафиксирован. Попозже, родной, попозже… Адресок я записал.
Пустовит вздохнул:
— Как скажешь, шеф!
«Рафик» медленно катил по 6-й линии. Он напоминал хищника, вышедшего на охоту. Он давно не охотился, проголодался…
Пустовит у себя в салоне проворчал:
— Не охотились давно… Тоска. Опять бабок не хватает.
— Ты их пачками расшвыриваешь, что ли? — оглянулся на него Башкиров. — Вспомни: когда начинали, для тебя и сто баксов было богатство. А теперь по несколько сотен отстегивают тебе, — но ты все вздыхаешь.
— Домишко строю, — признался Пустовит. — Материалы дорогие…
Башкиров изрек философски:
— Слаб человек. Все-то ему мало: берет, берет и не наберется. Вспомни, Николай, что говорили древние… Богат не тот, кто имеет много денег, а тот, кто не имеет желаний.
«Рафик» остановился на светофоре.
Водитель — тоже молодой и крепкий парень наподобие Пустовита — глянул на доктора:
— Куда теперь, Витя?
Башкиров поразмыслил, закурил:
— Сейчас перестраивайся в левый ряд и на следующем перекрестке налево… Вызрела одна идейка.
— Что за она? — оживился Пустовит.
— Вот именно — она, кивнул Башкиров. — Шалава тут одна живет. Я с ней на днях, а вернее — на ночах — в баре познакомился. Обещал как-нибудь заехать. Может, она дома сейчас…
— Что за она? — опять вопросил Коля Пустовит и подался всем массивным телом к окошку кабины.
Башкиров хищно прищурился:
— Ты не поверишь! Красивая баба!.. Она в том баре звезда стриптиза. Она даже на гастроли ездит. Сейчас не только певцы-ублюдки и шуты гороховые по гастролям разъезжают, но и стриптизерши тоже… Она недавно из Минска вернулась…
Пустовит напряженно слушал. Глаза у него были отсутствующие — глаза его, как видно, уже были где-то возле стриптизерши.
Водитель поинтересовался:
— А как зовут?
— Марина Сенькова ее зовут, — Башкиров сделал глубокую жадную затяжку. — Можно сказать, восходящая звезда… Прямо Аврора — так хороша.
Водитель перестроился в правый ряд, опять остановился на светофоре. Кивнул:
— Я видел ее. Тоже бывал в том баре.
— Ну-ну, и что? — нетерпеливо подгонял сзади Пустовит.
Башкиров оглянулся на него:
— Как что!.. Стою возле стойки, пивцо потягиваю. А тут она!.. Оттанцевала свое и к стойке подошла…
— В чем мать родила? — не поверил Пустовит.
— Почему? Нет… Она сходила к себе, переоделась и вышла выпить что-нибудь. Я ее даже сначала не узнал.
— Почему?
— Ну, когда она на подиуме была, я все на ее попку пялился… А тут лицо какое-то возникло возле меня…
— Ты, наверное, набрался, шеф?
— Ни фига! — Башкиров выбросил окурок за окно. — Смотрю, смазливая мордашка. И бренди: один стопарик, другой… Опрокидывает их, как мужик. Думаю: интересная красотка!..
Водитель повернул налево, газанул:
— Долгий разговор, шеф! Ты скажи: она дала?
Башкиров нервно побарабанил себя по колену:
— Дала… адресок… Сказала: на счет остального подумает.
— А ты?
— Что я? — взглянул на шофера Башкиров.
— Не жалко такую красавицу сдавать?
— Что-то я тебя не пойму!.. У тебя деньги лишние? Или другую кандидатуру подскажешь?
Шофер промолчал, медленно поехал по переулку.
— Теперь опять налево, — показал Башкиров. — Эта Марина очень удобная кандидатура. Во-первых, живет одна…
— Откуда ты знаешь? — спросил Пустовит. — Ты у нее уже был?
— Нет, такие штучки не живут с папами и мамами. И мужей у них, как правило, нет. Поверь моему опыту, Коля. Простипома есть простипома… — он продолжал загибать пальцы. — Во-вторых, не сразу хватятся. Образ жизни она такой ведет: день здесь, ночь — там, неделю — неизвестно где, может в московском кабаке по найму, а может, на даче у мэра… В-третьих, вокруг таких, как она, сплошной криминал, — если и потянется веревочка, то, глядишь, не в нашу сторону, найдутся другие крайние… А в-четвертых, меня знает — войдем в квартиру без проблем.
У Пустовита поднялось настроение:
— Сама виновата! Кабы дала — осталась бы цела.
Башкиров сказал водителю:
— Возле того дома останови. Судя по всему, средний подъезд…
— А что сказать?
— Скажешь, доктор вышел за сигаретами… Или придумаешь что-нибудь.
Водитель кивнул.
Башкиров бросил Пустовиту:
— Снимаем халаты…
Они вдвоем вышли из машины и направились к подъезду. «Рафик» выехал со двора.
Дом был старый пятиэтажный, но с лифтом — деревянным и лакированным. Межу лестницами — широкий пролет.
Башкиров нажал на кнопку вызова лифта. Где-то наверху заскрипело, кабина пошла вниз.
Ожидая, пока сойдет лифт, Башкиров и Пустовит смотрели вверх, в лестничный пролет. Этажи отделялись друг от дуга сетками. Эти сетки были старые, ржавые, перекошенные, замусоренные; во многих местах зияли обширные дыры. Наверное, не было у этого дома радетельного хозяина… Как, пожалуй, не было радетельного хозяина и у этой улицы, у города, у страны…
Кабина пришла, что-то в ней звякнуло. За застекленной дверцей горел тусклый свет.
Башкиров, спохватившись, открыл дверь лифтовой кабины:
— Всегда забываю, что их надо открывать. Привык к автоматическим дверям.
Башкиров был спокоен.
Пустовит спросил:
— А что если она не одна?
— Сообразим по ходу действия.
Они поднялись на пятый этаж.
Здесь, на площадке возле лифта, было темновато. Свет с улицы едва проникал через пыльные, сто лет не мытые окна. В полумраке чернели двери квартир — дверей было шесть или восемь. Вокруг пролета — обшарпанные, изрезанные перочинными ножами деревянные перила. Там внизу — в пролете — сетки, пришедшие почти в полную непригодность, и всюду мусор, мусор… Полубездомные кошки на ступеньках. Под дверями зловонные от кошачьей мочи половики…
— Пс-т… — пытался спугнуть кошек Пустовит.
Но те никак не отреагировали.
Башкиров позвонил в дверь.
Им открыла сама Марина… И только после этого запахнула халатик. Башкиров и Пустовит успели разглядеть, что под халатиком у Марины ничего не было. Вероятно, до их прихода девушка расхаживала по квартире голышом. Впрочем, для звезд санкт-петербургского стриптиза это «голышом», пожалуй, — нормальное состояние. Скорее нужно удивляться, что Марина Сенькова вообще запахнула халатик.
— Привет! — улыбнулся Башкиров.
Марина подслеповато щурилась на него. У звезды стриптиза были нелады со зрением; судя по характерному прищуриванию — близорукость.
— А, это ты!.. — она зевнула. — Вот не думала, что ты заедешь так далеко. — Марина, наверное, недавно проснулась, потому как была весьма не прибрана; она сощурилась на Пустовита. — А это что за мен?
Марина стояла на пороге. Не приглашала войти.
Башкиров представил Пустовита:
— Твой новый почитатель… От тебя без ума.
— Молодец. Ну, и что? Она перевела взгляд опять на Башкирова.
— Ты нас не пригласишь?
— Сразу двоих? — она с трудом подавила зевок. — Я и тебе-то адрес дала чисто риторически. И напрасно ты им воспользовался…
— Вы дерзите, мадам! — натянуто улыбнулся Башкиров. — Может быть, местечко уже кем-то занято?
Марина оглянулась в прихожую:
— Что я? Дура? Клиентов домой водить…
Она, хоть была и не прибрана, но все же была красива. Ее распущенные по плечам, взлохмаченные волосы были красиво распущены; заспанное лицо этой ночной бабочки представлялось красиво заспанным и даже ее грубое обхождение с непрошеными гостями выглядело красиво-грубым. Да, бывают такие люди, которые просто обречены быть красивыми. На подиумах Петербурга можно встретить немало таких. Одной из них, может быть, даже среди первых в списке, была Марина Сенькова. Супермодель. Настолько «супер», что даже от этого устала. И сама, конечно, охотница — ночная, — которая охотой уже пресытилась.
Башкиров все заглядывал в квартиру через ее плечо:
