— Подарок? — удивился Иванов. — Разве твой Куртизанов не делает тебе подарков?
Фаина скорчила кислую гримаску:
— Не говори мне о Куртизанове.
— Хорошо, хорошо, — согласился Иванов, — что же ты хочешь?
— Красно-черное платье с глубокими вырезами. И в следующее дежурство я продемонстрирую тебе его. Здесь.
Иванов расхохотался:
— Красно-черное платье?.. Бог мой! И тут уже успел наследить этот пройдоха Йыги, — заведующий отделением никак не мог унять смех. — Фаина, признайся, чухонец рассказывал тебе про свой сон, про универмаг, про корриду, про то, как ты примеряла платье… Да?
— Да, — брови Фаины удивленно поползли вверх.
— И говорил он с ужасным акцентом.
Фаина Петровна кивнула:
— Иногда из-за акцента его бывает трудно понять.
— Ну так знай… — перестал смеяться Иванов. — Этот хренов Йыги всем смазливым бабам рассказывает про свой дурацкий сон. И многие на него клюют…
Фаина слегка нахмурилась:
— В следующий раз я его пропесочу.
— Интересно, как?
Фаина Петровна несколько замялась:
— Вообще-то это моя маленькая тайна… Но тебе могу ее открыть. Я скажу ему то, что говорю обычно кобелям — когда те чересчур мне досаждают…
Иванов оживился:
— Любопытно, что же?!
Фаина горделиво вскинула голову:
— Я скажу ему: у тебя маленькие ручки, у тебя маленькие ножки. Значит, и все остальное маленькое… Скажу: поэтому ты не в моем вкусе…
Иванов удивленно повел бровью и, повернувшись к Фаине спиной, махнул еще рюмку коньяка. Потом осмотрел свою руку: он держал ее ладонью кверху, растопырив длинные тонкие «хирургические» пальцы.
Сказал со знанием дела:
— У меня большие руки!..
Фаина при этом вся вспыхнула:
— О, Саша! Как ты мог подумать?.. О тебе и речи нет! У тебя не только руки, у тебя все большое… Уж кто-кто… а я это могу засвидетельствовать. Если б у моего Куртизанова были такие большие и «знающие» руки…
Александр Александрович посмотрел на Фаину благодарно:
— Давай договоримся так: я подарю тебе то, что ты хочешь, но все-таки открой стол и возьми себе несколько…
Фаина Петровна не заставила себя уговаривать. Плавно покачивая роскошными бедрами, она подплыла к столу и, выдвинув верхний ящик, склонилась над ним. При этом подол ее халатика действовал, наверняка, в соответствии с ее замыслами. Вытянув лебединую шейку, Фаина заглянула в ящик, покачала головой. Взяла одну сотню, вторую… Рука ее скромно замерла:
— Несколько — это сколько? Две? Три?..
Иванов с интересом следил за ней. Ему открывался хороший вид сзади. Он ответил:
— Несколько — это минимум две, может три… А максимум не ограничен.
— Тогда я возьму восемь.
— Почему восемь? — удивился Иванов.
— Восемь — моя любима цифра. Она покровительствует мне.
Иванов кивнул:
— Хорошо. Но я бы в таком случае взял тринадцать.
Глава восьмая
Доктор Иванов в обычное время совершал обход. Вместе с ним в палату вошли доктор Блох, еще один ординатор — совсем молодой, дежурная сестра Фаина и та юная малышка, которая дежурила, когда Нестеров поступал. Кажется, это она делала Нестерову блокаду под контролем Блоха. Эту медсестру звали Маргарита — Нестеров уже знал.
Сегодня записи в блокноте делала Маргарита.
Врачи начали обход с молодых парней у стены. Те уже поднимались с постели и даже выходили пораньше в холл, что возле лифтов, позвонить. Молодые ребята быстро шли на поправку. С Виталием Сергеевичем дела обстояли посложнее: его послеоперационная рана в состоянии неустойчивого равновесия.
Иванов сочувственно развел руками:
— Что поделаешь, дорогой Виталий Сергеевич! При всем желании ваш организм трудно назвать молодым. А когда человеку за шестьдесят — раны заживают медленно. Будем прописывать вас надолго… простимулируем чем-нибудь. Крепитесь!..
А «преподаватель» шел на выписку.
Иванов продолжал обход. Врачи и медсестры тихо следовали за ним.
— Так, теперь с Нестеровым… Результаты анализов подклеили? — Заведующий пролистал историю болезни. — Температура тридцать шесть и девять… Неплохо, неплохо!.. Как самочувствие?
Боль не беспокоит?
Владимир сел в постели:
— Кажется, отпустило, Александр Александрович.
— Хорошо, — кивнул Иванов. — Что у нас тут по результатами обследования?.. — он опять полистал историю.
— Кажется, почки нормальные, — осторожно заметил Владимир.
— Замечательно! — для Иванова это как будто не было неожиданностью. — Я вас поздравляю: лучше один недуг, чем два, — он задумался на секунду. — Но для очистки совести и полноты ощущений, так сказать, давайте сделаем еще ренографию, — Иванов повернул голову к дежурной сестре. — Запиши, Рита, Нестерову радиоизотопную ренографию.
Та записала.
Нестеров подумал с досадой:
«И что он привязался к почкам?»
А Иванов продолжал давать указания:
— По-прежнему голод. Постельный режим… — он сделал акцент: — Нестеров, вы слышите меня?.. Чтобы никто из родственников вам ничего не приносил. Пока что пища вам категорически запрещена. Потерпите, дорогой, потерпите…
Владимир пожал плечами:
— Да у меня и нет здесь никаких родственников. Никто ничего не приносит.
— Ах, да! Вы, кажется, говорили это уже… — припомнил Иванов. — Но все равно: предупредить не лишне.
Врачи и Фаина вышли из палаты, а Маргарита на минутку задержалась возле Нестерова, заботливо поправила одеяло у него на груди. Ему это показалось так трогательно.
Маргарита склонилась к нему:
— Вот вы говорите, что к вам никто не приходит, а между тем в холле вас какая-то девушка дожидается — совсем девочка. Я сказала ей, что у вас обход.
Владимир с удовольствием посмотрел в чистые приятные глаза Маргариты. Тихо ответил:
— Кажется, я знаю, кто это!.. Пришла моя маленькая соседка. Она слишком добра ко мне. Чуткое сердце!..
Маргарита улыбнулась и вышла. Владимир сел в постели.
Виталий Сергеевич печально вздохнул:
— Ах, все эти медсестры только и замечают Нестерова. И так мило шепчутся с ним. А ко мне никто не подходит… Володя! Вряд ли это только потому, что ваша койка возле самой двери. А если это так, то давайте меняться местами, Володя…
Нестеров одобряюще подмигнул ему и вышел.
Спустя пару минут он был уже в холле. Действительно, это Вика дожидалась его. Она принарядилась и даже подкрасилась — и теперь была совсем взрослая дама. На высоких каблуках. Вика прохаживалась от дверей лифтов до телефона-автомата, висящего на стене, и по кафелю громко постукивали ее каблуки.
Дверь отделения заскрипела. Вика обернулась, устремилась к Нестерову:
— Вот и вы, Володя!.. А я думала, что вас уже прооперировали. Мы с бабушкой волновались.
Владимир оценивающе (но не как лицо противоположного пола, скорее по-соседски) оглядел Вику:
— Нет, пока что делают уколы — много-много уколов. В разные места…
Вика улыбнулась. Помаду она выбрала для посещения больницы, пожалуй, слишком яркую, но девушку это не портило. В ее возрасте все видят себя в центре всеобщего внимания; в ее возрасте все играют главную роль и только потом, набравшись опыта и мудрости, предпочитают уйти в тень, на вторые роли… Да и то не все — опыта-то набираются, а вот с мудростью дело обстоит сложнее…
В руках Вика держала большой целлофановый пакет с броской надписью «Голливуд»…
Владимир сказал:
— Хорошо выглядишь, Вика, настоящая актриса!.. Это был для нее слишком сильный комплимент. Внутреннее спокойствие Вики покачнулось. Девушка не смогла скрыть смущения иначе, чем перевести внимание Нестерова на пакет:
— Мы тут кое-что собрали…
Нестеров заглянул в пакет:
— Мне пока много нельзя…
Вика была разочарована:
— Тут молоко, кефир, бутерброды с колбасой, бульон, вареная рыба…
Нестеров простонал:
— О, я несчастный! О, искушение!..
Вика не верила:
— Вам совсем-совсем ничего нельзя?
