— А дальше?

— Все, — развел руками Иванов. — Позвонил, спросил, ушел. А книга пропала.

— И замки целы? И окна были закрыты? Не разбиты нигде стекла?..

— Да…

Блох недоуменно воззрился на Иванова:

— Так не бывает, Саша.

— Но факт — есть факт.

Блох задумался, бормотал сам себе:

— Замки целы, а в дверь входили… Что-то уже было такое недавно… Ага! Гардероб!.. И парень высокий. Красивый, спокойный, интеллигентный… На начальника похож…

Иванов прислушивался к его бормотанию:

— Что ты хочешь этим сказать?

Блох поднял на него глаза:

— Прослеживаю совпадения… Поздно вечером кое-кто сбежал из отделения, а на следующий день у тебя книга пропала… Мы готовили к операции лопуха, а он врачом оказался и подготовку нашу, конечно же понимал… И в ту ночь… помнишь, я тебе рассказывал?.. в подвале горел свет, и двери в морг были едва не нараспашку… Плюс ко всему приметы совпадают… Бомжу твоему фотографию бы показать, но нет у нас фотографии Нестерова.

— Нестеров, значит, — задумался Иванов. — Все как будто сходится в твоей логической цепочке… Ты, Давид, как будто проходил стажировку в «Мосад»… Но зачем ему это нужно?

— Отомстить захотел! Ты бы, например, мог спокойно отнестись к тому, что кто-то вознамерился изъять твою почку — которая у тебя не лишняя?

Глаза Иванова наполнялись тихой яростью:

— Нестеров — не мент какой-нибудь. Он сумеет разобраться в моих записях. И кому показать ее, сообразит. Он — сообразительный…

— Умные глаза, — поддакнул Блох. — Он опасный противник и, как видишь, опережает нас.

— А что Самойлов говорит? Не вскрывал кто-нибудь до него эту… Марину Сенькову?

— Нет, — покачал головой Блох. — Я его несколько раз спрашивал. Ему так не показалось.

— Не оставляет следов.

— И в доме не оставил?

— Я смотрел. Все на месте: деньги, книги, Коро. К сейфу даже не прикасались…

— Откуда ты знаешь? — выразил удивление Блох.

— Пыль на ручке. Я давно не приглашал уборщицу. И самому не было надобности заглядывать в сейф. Я и так знаю, что в нем лежит… Аккуратный человек был в моем доме.

— Надо делать что-нибудь, — убежденно сказал Блох. — Нельзя оставлять этого просто так. Если не бежать, то следует нападать. Иначе нас раскрутят…

Владимир не хотел называть себя совершенной бездарью, но себе самому мог признаться, что в формулах из книги Иванова практически ничего не понимал. Владимир не был конченным человеком, в нем взыграло здоровое честолюбие. И он решил разобраться в основных выкладках Иванова хотя бы в принципе. Для этого Владимиру, как минимум, нужен был учебник органической химии (о, как он не любил этот предмет в институте!) и не помешала бы фармакология.

Поэтому с утра Нестеров отправился в публичную библиотеку. Примерно через час после его ухода в прихожей три раза прозвонил звонок. Три звонка в коммунальной квартире — значит, пришли к Нестерову. Но поскольку того не было дома, никто открывать дверь не поспешил.

Через некоторое время в прихожей раздались два звонка. Но чета геологов еще не вернулась из очередного своего вояжа. Посему опять же никто не откликнулся на призыв. Гостю, что стоял под дверью и изучал таблички, привернутые к косяку, не оставалось ничего иного, как позвонить один раз. Что неизвестный гость и сделал, — он был очень настойчивый человек и не собирался уходить, поцеловав дверной пробой.

Один звонок, соответственно указаниям на табличках, адресовался в первую комнату, в которой прежде жили бабушка и Вика, а после печальных недавних событий — только бабушка, Ирина Андреевна. Вообще-то бабушкой в привычном значении этого слова Ирину Андреевну можно было назвать лишь с большой натяжкой. Была она женщина еще не старая и до трагических событий выглядела хорошо: больше сорока пяти в ее пятьдесят пять ей никто не давал. Но за последние дни она сильно сдала. Во-первых, совершенно поседела; во-вторых, сразу запали глаза — и залегли под ними полукружья темной одрябшей кожи; в-третьих, совсем по-стариковски у нее начали дрожать руки и подбородок — это нервы, конечно, давали себя знать, в-четвертых… а в-четвертых, Ирина Андреевна, сломленная горем, просто перестала следить за своим внешним видом; завесив зеркала черным, она больше не подходила к ним.

На последний, очень настойчивый, звонок Ирина Андреевна не могла не откликнуться. Горе — горем, а жизнь все-таки продолжалась. Вон жизнелюб какой-то терзает звонок (можно было бы сказать — обрывает — но уже нигде не встретить веревочных звонков)!..

Поднявшись с постели, пригладив растрепанные волосы, Ирина Андреевна отправилась в прихожую открывать. Ах, сколько раз за жизнь она открывала эту дверь. И в радостях, и в горестях… Но, кажется, чаще — в горестях. Чем старше становилась, тем меньше становилось радостей. А вот горестей прибавлялось. Иной раз думалось, что растут они как снежный ком. И вот выросли… в страшную беду. Не стало Вики…

Гостей, терзающих звонок, оказалось, было двое. Высокие крепкие парни в белых халатах; один — с чемоданчиком. На лицах открытые любезные улыбки. Даже чуть-чуть виноватые улыбки — побеспокоили человека…

— Мы вас побеспокоили, извините! — сказал первый парень, наверное, доктор. — Но дело наше серьезное и не терпит отлагательств…

Ирина Андреевна молчала, у нее еще не было сил общаться с людьми. Она только смотрела вопросительно.

Молодой человек продолжал:

— Дело в том, что ваш сосед, Нестеров Владимир Михайлович, самовольно ушел из больницы, пролежав всего несколько дней. И мы посланы администрацией разузнать — как он? Не стало ли ему худо? Диагноз-то у Нестерова серьезный, а он этого как будто не понимает… И вот звоним… — он кивнул на кнопку. — Два раза звоним, а Нестеров не открывает. Может, плохо ему? Может…

Ирина Андреевна сказала слабым голосом:

— Кажется, он ушел…

— А если проверить? — приятно улыбнулся доктор. — Вы разрешите?..

Женщина отошла от двери, разрешая войти.

Они вошли, прикрыли за собой дверь и моментально преобразились. Улыбки сползли с их лиц, глаза стали холодными, злыми.

Ирина Андреевна еще ничего сообразить не успела, а уж тот, что с чемоданчиком, схватил ее жесткой рукой за горло, прижал к стене и прошипел в лицо:

— Ну ты, курва старая, только пикни — по прихожей размажу!..

Женщина была напугана не столько угрозой, сколько этим внезапным преображением. Напугана сильно. Она и не думала сопротивляться, взывать о помощи. Она лишь тихо обратилась к Всевышнему:

— Господи, за что ты насылаешь на меня все кары?..

Пустовит, бросив на пол чемоданчик, потащил Ирину Андреевну в ее комнату, там насильно усадил на стул и накрепко привязал ее к спинке и к ножкам разорванными на полосы простынями. А рот ей залепил пластырем…

Тем временем Башкиров пытался высадить плечом дверь в комнату Нестерова. Но не тут-то было! Дверь оказалась очень крепкой. Ее не смог выбить и Пустовит… Тогда они нашли в кладовке топор и стали рубить дверь в том месте, где в нее был врезан замок. Минут через десять они вышли из этого сражения победителями. Дверь была распахнута и являла собой вид унылый, а пол прихожей устилала щепа.

Башкиров и Пустовит бросились обыскивать комнату.

Доктор начал отодвигать диван, фельдшер устремился к письменному столу. Вытаскивая ящики, Пустовит вытряхивал из них все на пол и сами ящики бросал себе под ноги:

— Что ищем-то, Витек?

Башкиров оглянулся на него:

— Книгу ищи — в зеленом кожаном переплете.

— Такая ценная книга?

— Ценная… — Башкиров обрывал обивку с дивана. Саныч тебе за нее неслабые премиальные даст…

— Ого! — не удержался от восклицания Пустовит, выдвинув средний ящик; в руках фельдшер держал пухлый конверт; при этом Пустовит прикусил губу, он уже пожалел о своем восклицании.

— Что там? — Башкиров взял конверт, вытащил пачку долларов. — Неплохо! Это нам за труды, — он на глазок разделил пачку надвое; половину сунул себе в карман халата, половину вернул Пустовиту. — Конфеты своей девочке ты купить уже сможешь. Найдем книгу — сможешь купить и саму девочку.