— Переходим на быстрый шаг! — командует Машка.

Я с облегчением замедляюсь.

— На быстрый, Настя! А не на черепаший, — тут же пихает она меня в бок.

Дышу полной грудью. С двух сторон нас шатром обступают деревья. Нежные стволики диких берёзок ютятся под пологом сильных дубов. Осины стоят, расправляя пушистые ветви. А красиво здесь, всё-таки! Немудрено, что подруга предпочитает спортклубу этот старенький сквер.

Фитнес-центр «Атмосфера» открыл её бывший. И опрометчиво ей подарил! Теперь этот «плод их совместной любви» под Машкиным зорким уходом расцвёл и обрёл ещё множество курсов. Среди прочих имеется йога и стрип-пластика. Думаю, кстати, сходить…

«АтмосфЭра» — зовёт его Машка, намеренно громко произнося букву «э».

— Закупили новые фЭны для атмосфЭры, — говорит она, хвастая.

С Рубенчиком, кстати, у них всё срослось. Ну, это тот самый, из бара. Машка уже сообщила мне, как он горяч! В мужья не годится, конечно. И не в плане физическом. Внешне Рубенчик даст фору всем её бывшим мужьям. Но у него «дела нет»! Шаурма на углу не считается. Вот если бы был ресторан… На меньшее Машка, увы, не согласна.

Но для постельных утех он годится. И его «шаурма», если её полить кетчупом, идёт на ура. Я снова и снова прошу избавить меня от подробностей. Подсознательно чувствуя, что шаурма — это только предлог.

Машка тускнеет. Дёргает хвост. Хотя он и так идеален!

— Настюх, тут такое дело, — начинает загадочно. И я узнаю этот тон.

— Ммм? — мычу, делая вид, что разминаю суставы.

Наверное, опять записала меня на «улиточный пилинг»?

— Обещай, что не будешь ругаться, — говорит виновато. И я понимаю — причины для ругани есть.

Она, усмехнувшись, бросает:

— Я, короче, дала твой номер Эльдару.

Я выпрямляюсь:

— Кому?

— Ну, тому, из клуба. На которого муж твой наехал ещё! — слышу.

Я в шоке.

— Маш, ты вообще офигела? — смотрю на неё с удивлением.

— Ну, а что? — обижается Машка.

— А вдруг он позвонит? — я ужасаюсь, только представив подобное.

— Конечно, позвонит! — убеждает подруга, — Он так о тебе у Рубена выспрашивал, просто измучил его. Кто такая? Кто та…

— Маш! Ну кто тебя просил? — я хватаюсь за голову.

Теперь придётся выдумывать отговорку. Блокировать, ставить его в чёрный список…

— Ой, Самойлова! Ну, ты дикая просто! — фыркает Машка, — Никто не заставляет тебя с ним спать. Просто пообщайся.

— Я — Кучинская, — говорю машинально.

— Тем более! — подхватывает подруга.

Я хмурюсь, пытаясь припомнить, как выглядел этот субъект. Помню, что пах он приятно…

— Я даже не помню его, — резюмирую Машке.

Но для неё это не аргумент.

— Главное, что он тебя помнит, — добавляет она, и шаги опять превращаются в бег.

— Маш! — кричу я ей вслед.

Мне охота присесть на скамейку. Любую! Хоть самую задрапезную лавочку. Но я догоняю подругу. Хочется дёрнуть за хвост!

— Ты вообще-то могла бы спросить у меня, для начала, — говорю между вздохами.

Машка дышит ритмично и ровно.

— Пожалуйста, — бросает обиженно. Теперь я ещё виновата!

Мы бежим в тишине. Только звук трения наших кроссовок. Я дышу полной грудью, и волнение первых минут отпускает. Ну, позвонит он. Пускай! Я могу сослаться на дела, или просто не взять трубку…

— Он, кстати, нормальный такой мужик, — произносит подруга, — У него своя турбаза за городом. Эти, как их… Ну, Соловки!

— Соловушки, чукча, — поправляю её.

— Ну, Соловушки, один хрен! Они с Рубенчиком, короче, партнёры по бизнесу.

Я представляю себе это партнёрство. Один жарит шашлыки, а другой их ест.

— Ага, — бросаю снисходительно, — И что дальше?

— А дальше, — меняет Машка свой тон, — Он позвонит тебе, а ты возьмёшь трубочку.

— И? — призываю её продолжать.

— И поздороваешься. Это нетрудно.

Её тон меня бесит. Я ж не умалишённая!

— Не буду я с ним встречаться! Я даже в глаза ему не смогу посмотреть. Позор! Я ж вообще никакая была.

— Ой, — усмехается Машка, — Он тоже был не особенно трезвый. Уж поверь мне!

Воспоминания проступают урывками. Помню, что он так меня и не коснулся. Или коснулся? Но я бы запомнила!

«Я — замужняя женщина. Я не такая», — хочется мне прокричать. Но теперь просто: «Я не такая». И от этого как-то обидно…

— Я всё узнала, он тоже в разводе, — подливает Машка масла в огонь.

И я опять ощущаю, как больно. Я буду в разводе? Разведёнкой. С двумя детьми. Какой ужас!

— У него сын, но он взрослый. Ему 51, - хитро улыбается Машка.

— Кому? Сыну? — бросаю рассеянно.

— Настя! Ну, ты вообще что ли? — серьёзнеет она, — Ему самому!

— А мне тридцать девять, — вспоминаю я с грустью.

— Тебе скоро сорок! — поправляет она.

— Ну, спасибо, — я замедляюсь, — Маш, не могу больше!

Останавливаюсь, перевожу дух. В боку с непривычки покалывает. Не хватало ещё кони двинуть, прямо здесь. Вот Самойлов, наверно, обрадуется. Свобода и новая жизнь! Интересно, он в этом случае сразу познакомит детей с новой мамой? Или повременит, для создания траура?

— Вот! А по уровню физподготовки ты сойдёшь за ровесницу.

Милосердно, мой «тренер» прерывает забег. И позволяет мне сесть на скамейку. Только присев, я понимаю, что больше не встану. Тут и останусь! Птички поют для меня. Солнышко светит. Если б ещё не Машка, со своей болтовнёй…

— Ну, и он в курсе…, - слышу я фразу.

Перевожу взгляд на Машку:

— В курсе чего?

— Ну, — она мешкает, меряет пульс, — Что ты тоже разводишься.

— Маш! — мой ритм моментально подскакивает.

— Ну, а что? Значит, честный. С замужней мутить не готов.

— Я не буду мутить с ним! — возражаю я резко.

«Я ж не ты», — добавляю, уже про себя.

Мимо нас пробегает мужчина. В лосинах! О, Боже… Я отвожу глаза. У него задница крепче моей! Но подняться я смогу теперь только с одной целью. Доползти до машины и сесть. Нет, сперва переодеться! Не разъезжать же по городу с потными пятнами на футболке…

Мы расстаёмся на радостной ноте. Машку я уверяю, что не обиделась. А про себя уже строю планы на вечер.

В магазине по пути домой покупаю продукты. Только здоровую пищу! Теперь я не ему колбасу и мучное. Дома провожу тщательную ревизию холодильника. И к приходу Илья у меня всё готово.

Он, облачившись в домашнее, возникает на кухне.

— Привет, — бросает через плечо. Открывает заветную дверцу.

Какое-то время стоит, молча глядя внутрь. А затем закрывает. Я, как ни в чём не бывало, продолжаю листать каталог.

Самойлов, открыв дверцу снова, громко хмыкает:

— Ну, и что это? — говорит, обернувшись ко мне.

Средняя полка пустует. За исключением остатков колбасной нарезки и ломтика сыра. Которые я, от своей щедрости, пожертвовала ему, на первое время. Всё остальное ютится на третьей. Там же висит, прикреплённая скотчем записка: «Настя». А на двух верхних — «Илья».

— Это — новая система координат, — произношу, удостоив его коротким взглядом, — Будем жить как в общежитии, помнишь?

Он проводит языком по нижней губе. И, втянув её, думает.

— Ты серьёзно? — говорит, наконец.

Я спешу убедить его:

— Да! Теперь у каждого из нас есть своя полочка в холодильнике и своя комната. Кстати! — восклицаю, отвлекшись от шопинга, — Забери свои вещи из спальни. Я буду там жить.

— Может, ещё и щеколду поставишь? — произносит с издёвкой.

— Может быть, и поставлю, — говорю я серьёзно.

— Насть…, - начинает Илья.

И я понимаю. Если сейчас он опять скажет мне: «Не дури», то я овдовею. Убью его чем-нибудь! Мы же на кухне…

Но Самойлов, вздохнув, изрекает:

— Цирк какой-то, — и хлопает дверцей холодильника.

Я молчу. Наблюдаю, как он делает чай. Только себе одному. Смотрит на булочки в хлебнице.

— Это тебе, — говорю снисходительно.

— Спасибо, — смягчается он.

Хочу сказать ему, что это вовсе не жест доброй воли. А необходимость! Я бы с радостью съела их сама, но мне нельзя. Однако же он улыбается. Так, будто всё это — розыгрыш. Типа, я пошутила? Ага…