Он проводит языком по губе, кусает её а затем выдаёт мне причину отъезда:

— Я улажу дела и вернусь.

— Деловой, — говорю, оттопырив губу.

Он, учуяв иронию в голосе, вдруг восклицает:

— Насть, а что ты хочешь услышать?

Странный вопрос. Наверно: «Прости, я так больше не буду?». Думаю пару секунд, а потом отвечаю:

— Да, уж лучше молчи.

Самойлова это устраивает. Он берёт чемодан и толкает входную…

— Пока, — слышу я.

— Снежной бабе привет! — говорю напоследок, и ползу в своих тапках-носках на диван.

Убираю звук. Так ещё хуже! Сижу. Затем принимаюсь искать музыкальный канал. Слышу, как отъезжает машины. И прибавляю громкость, узнав подходящий моей уязвлённой душе «Грустный дэнс».

«Все лица мужского пола, не сводят глаз с танцпола.

А я там гордо танцую одна.

Играя на грани фола, ты сделал больно мне снова.

Я знаю, что виновата сама.

Мне сводит душу и тело, так сильно тобой заболела.

И вот температурю опять.

Звучат минорные треки на этой дискотеке.

Я начинаю тебя забывать».

На припеве, не в силах продавливать чёртов диван, я снимаю носочки. Встаю на ковёр. Халат тоже лишний! И я, его сбросив, остаюсь в одном нижнем белье. Точнее, в трусах с нарисованной пчёлкой и в майке.

— Тот кто был мне необходим! Слишком чужой, что бы быть родным! — кричу во весь голос слова, так похожие на то, что я чувствую в данный момент.

Как же больно мне думать, что он едет к ней! Почему? Почему мне так больно?

Танцы меня распаляют, ко лбу прилипают волнистые пряди волос. Я выдыхаю. Тело требует большего! Чего бы ещё захотеть?

Вбегаю на кухню. Смотрю. В холодильнике нет ничего из такого, что бы я съела сейчас. Очень вредного, жирного! Есть только сыр. Решаю не резать, а грызть.

Достаю из буфета бутылку Самойловской водки. Точнее, канадского рома. Какой-то партнёр подарил. Он не вскрывал её даже. И пробка закручена намертво. Надрезаю, верчу и роняю, пролив пару капель на кухонный пол.

Жидкость горчит, но приятно дурманит и греет меня изнутри. В полутьме изучаю название. Ром. Тут же всплывает туманным пятном эпизод…

Он готовит ром с колой! Коктейль на двоих. Сам же пьёт «голый» ром. Говорит мне, что кола — для девочек. Самойлов всегда разделяет спиртное на «мужское» и «женское». И всегда говорит, что для женщины пить из горла — моветон.

«Моралист хренов!», — думаю я, и выпиваю ещё пару горячих глотков из горла. Затем оставляю бутылку. Грызу сыр и смотрю на посуду, которую он не помыл. Конечно! Зачем ему мыть, если дома прислуга? Вынимаю тарелку из раковины. И, взвесив в руках, запускаю её прямо в стену.

Зажимаю ладонями уши и морщусь. Подхожу, оценив результат. Иду осторожно, чтобы себя не поранить. Теперь моя цель — кабинет! Там я, уже захмелевшая, слыша внутри себя ритм, принимаюсь обследовать «вражеский тыл».

Снизу несётся опять что-то грустное. И я вспоминаю, как он обустраивал кабинет. Как первое время я притворялась его секретаршей. Приносила ему на подносе кофейную чашку. Халатик на мне был из шёлка, а под ним — ничего. И он, усадив меня перед собой, брался за поясок…

Злость бушует внутри! Руки чешутся что-то разбить. Представляю себе, как Самойлов вернётся домой. Обнаружит погром. И немедленно съедет? А, может быть, сдаст меня в дурку! И присвоит детей.

Боже! Я сползаю на пол по стене. На полу сидеть холодно. Но я не хочу подниматься. Я жить не хочу! Можно звякнуть подруге. Узнав, она тут же примчится, и вставит на место мозги.

«Мне так плохо», — пишу я. Стираю… И снова пишу:

«Приезжай».

Черновик получился коротким. Оставляю его не отправленным. Жду, когда схлынет желание плакать. Встаю. Подхожу к монитору, который стоит на столе. В органайзере вижу корректор. Белого цвета субстанция издаёт острый запах, стоит открыть колпачок. Я пишу на экране всего одно слово:

«Прощай», — и становится чуточку легче.

Трек в зале сменился. И я спешу вниз, чтобы продолжить свою дискотеку. Сыра осталось на пару укусов. А я чуть пьяна, одинока. Нет! Я свободна. Красива, ещё молода. Так что жизнь продолжается, Настя!

В «АтмосфЭре» у Машки есть все: и боксёрская груша для настоящих мужчин и беговая дорожка, и множество разных гантелей. Но Самойлов туда не ходил, принципиально! Наверное просто боялся, что Машка застукает, как он флиртует с красотками?

Он посещает другой фитнес-центр. Но в эту субботу его верный спутник во всех начинаниях, друг и соратник Олежка, остался один. Паркуюсь у здания, когда вижу его выдающийся джип.

Ожидаю недолго. Сам Олежка выходит спустя полчаса. Значит, я правильно выбрала время. Смотрю на него из салона «букашки»…

Он всегда был в тени! Светло-русый, неброский, слегка худощавый, а главное — вечный молчун. Ещё с юности помню, как Илья обучал его клеиться к девушкам. Уж кто-кто, а он знал в этом толк!

Выхожу, закрываю машину. Олежа уже за рулём. Джип большеват. И снаружи не видно, что кресло его чуть приподнято кверху. Я быстрым шагом иду. И, настигнув его заведённую тачку, кладу две руки на капот.

В лобовом вижу его удивлённую мину. Опускает стекло и кричит:

— Насть? Что-то случилось?

Киваю:

— Случилось. Вылазь!

Он хмурится. Вижу, боится. Ведь знает, что я не стихи с ним пришла почитать. Кстати, в старое время он был стихоплёт. Рифмовал только так, и зачитывал тут же. Но жажда наживы убила талант! И Олежа пошёл по пятам своего длинноносого друга.

Дверца авто открывается. Он боязливо выходит.

— Насть, ты чего? — у него на лице непритворный испуг.

Улыбаюсь расслабленно и отрешённо:

— Хотела с тобой поболтать.

Олег держит руки в карманах. Будто там у него пистолет.

— Э… о чём?

Мы общались нечасто в последнее время. У Олега семья и ребёнок, один, очень поздний. И Олег очень любит его! И жену свою, Риту. Она очень скромная, тихая, мужу под стать.

— Может, присядем в машину? Не хочешь меня пригласить? — говорю, а сама наблюдаю за ним.

— Да, да, без проблем, — кивает Олег, обегает машину. И, открыв пассажирскую дверь, убирает спортивную сумку назад.

Я сажусь. Ожидаю, пока он усядется рядом. Полночи готовилась к этому! А теперь не могу найти слов. Он не торопит меня. Вероятно, уже догадался, зачем я пришла.

По приборной панели ползёт существо. Наблюдаю его траекторию. Божья коровка. Красный панцирь и чёрные точки на нём.

— Ты знал, что Илья изменяет? — эта фраза ломает возникшую тишину. Я слышу его шумный вдох.

— Нет! Не так, — поправляю себя, — Как давно?

— Насть…, - начинает Олежка таким виноватым, потерянным тоном. Что я понимаю, он знал!

Смотрю на него. Вижу ясно очерченный профиль на фоне стекла. Плоский нос и крутой подбородок. Возраст сделал его интереснее внешне, но в общении он всё такой же молчун.

— Олег, я тебя не виню, — говорю я спокойно, — Наш развод неизбежен. Но мне будет легче, поняв, что к чему.

Он сидит, нерешительно дёргает ниточку на рукаве. Как ребёнок, ей Богу!

— Я говорил ему, — цедит сквозь зубы.

— Что говорил?

Он закрывает глаза, по горлу проходит глотательный спазм:

— Что ты всё узнаешь.

Хмыкаю. Друг! Он ему объяснил, что опасность в жене, а не в самой измене. Изменяй сколько хочешь, но будь осторожен. Чтоб не узнала жена.

— Не всё, раз пришла, — намекаю ему. Говорю прямым текстом.

— Я тоже знаю не всё, — отвечает Олег.

— Но ты знаешь больше, — убеждаю его продолжать.

Он пыхтит, не решается. Вдруг достаёт сигарету.

— Ты же бросил? — напоминаю ему. Они вместе с Ильёй зареклись не курить. Но по-отдельности каждый покуривал.

Олег, прикусив сигарету, вздыхает:

— Закуришь тут с вами.

— Угостишь? — я тяну к нему руку.

Он смотрит. Глаза округляются. Но отказать не пытается даже! Даёт.

Прикурив, смотрит в сторону. Здание фитнеса покидают девицы. С фигурами как у Богинь.