— Это не я дурю! Это ты! — толкаю Илью. Он делает шаг назад, скорее от неожиданности. И я прохожу. Но в последний момент ощущаю жестокую хватку.

Он прижимает к стене, нависает всем телом. Высокий и сильный. И меня на мгновение так неосознанно «прёт». Как раньше! Когда мы любили друг друга везде. В спальне, на кухне. На этом столе, что стоит позади. Но сейчас в его взгляде, увы, не желание. Только злость! Оскорблённого мужа.

— Кто он такой, этот хрен? Ты его знаешь? — вопрошает он грозно.

— А если и знаю, то что? — я почти что смеюсь. Так забавно звучит его фраза на фоне убийственной правды.

Илья, ухватив меня за руку, и не обнаружив кольца, продолжает сжимать.

— Ты спала с ним? — цедит сквозь сжатые зубы.

Эта боль отрезвляет меня. Мне действительно больно! Как будто он жаждет её причинить. И мне тоже хочется сделать ему побольнее…

И я говорю:

— А что, если так?

Боль… другая, пронзает внезапно. Голова, запрокинувшись, бьётся о кафель. Кричу! Щёку словно огнём опалило. Прижимаю ладонью, как будто пытаюсь понять, я жива, или нет?

Он даже не просит прощения. Ему всё равно! Оставив меня, он поспешно уходит. Где-то хлопает дверь. Вероятно, в его кабинете. Сейчас он закроется там. И станет писать той, другой. О любви.

Оседаю так медленно, что волосы липнут к стене. Крови нет. Только шишка. Но я плачу, как будто он только что избил меня до крови. Никогда ещё прежде Илья не поднимал на меня руку. Всё бывает впервые! И измена. И боль от разбитого сердца. Крови нет. Но только снаружи. Внутри у меня всё кровит.

Утро жестоко в своей беспощадности. Кое-как поднимаюсь, несу себя в ванну. В зеркало страшно смотреть! Но я это делаю. Жуткое зрелище. Круги расплылись под глазами, верхние веки припухли от слёз.

Я трогаю щёку. Синяка на ней нет. Но память болезненным эхом стучится в виски. Он ударил меня! В первый раз за всю жизнь. По лицу. Жаль, я вчера мало выпила. Лучше бы память отшибло…

Делаю маску, протираю лицо мицеллярной водой. Потом долго и тщательно чищу зубы. Во рту будто мышь сдохла! Ильи в спальне не было. Кажется, он ночевал на диване. Да хоть бы и вовсе ушёл!

Но надежды мои разрушает знакомый звук кофемашины. Он дома. И, перед тем, как ему показаться, я долго стою, прижимаясь к стене.

Кажется, это — конец. Не могу больше так! Жить в нелюбви надоело. Раньше я верила, что эти отлучки, задержки и вечная занятость — ради семьи. А теперь…

Выхожу. Муж в домашних штанах и футболке сидит за столом. Даже в этой одежде он также хорош, как в костюме. А я? Я сейчас представляю собой нечто среднее между Кикиморой и медузой Горгоной.

— Доброе утро, — бросает, глотнув.

Я только хмыкаю, наполняю стакан до краёв кипячёной водой. Выпиваю его почти залпом.

— Прости, — раздаётся сзади.

Я замираю. «За что?», — хочу уточнить. Но он успевает сказать:

— За вчерашнее.

И только? Вцепляюсь в стакан. То, что осталось, мне хочется выплеснуть мужу в лицо. Но Илья произносит:

— Может, расскажешь мне, что это было?

Ну, хватит загадок! Достаточно мучить меня.

— Я знаю, — бросаю я резко.

— Ты о чём? — отвечает супруг.

Я так зла, что готова кричать от бессилия. Но шепчу, так как боль в голове нарастает.

— Об этой твоей, Снежанке.

Ошибаюсь всего на одну букву. Собираюсь исправиться, но… Обернувшись к нему, замолкаю. Нет, не ранен! Убит. Он сидит и взирает, как загнанный зверь. Угадала! Конечно, Снежана. Её так зовут. Проститутское имя.

— Что ты знаешь? — произносит Илья настороженно.

— Всё, — говорю легкомысленно. Пускай сам гадает, что мне известно!

— Откуда? — продолжает допрос. Хотя это мне в пору спрашивать.

— Не имеет значения, — пусть думает, что мне его друг рассказал. Пусть пытает Олежку!

— Настя, это…, - заводит он голосом, полным раскаяния.

— Это не то, что я думаю, — завершаю его монолог.

— Это случайная связь, — произносит Илья, — Она ничего не значит.

Замираю. Почти не дышу. А я, дура, верила, что всё разрешится иначе. Вдруг это ошибка? Какая-то глупая шутка! Обман…

И только теперь понимаю, что я так хотела услышать иное. Поверить ему! Оправдать. Но… не вышло. И мир надломился. И голова ещё больше болит.

— Значит, ты признаёшься в измене? — говорю, точно в зале суда.

Он, сглотнув, отвечает:

— Нет смысла её отрицать.

Слов не осталось. Осталась надежда, что это и правда случайная связь. И я говорю, отрицая все доводы разума:

— Ты порвал с ней?

Смотрю на него. Он молчит. Подавленный, жалкий. Как будто готовится произнести что-то важное. То, что изменит мой маленький мир. Хотя… он уже изменился.

«Сейчас он скажет, что любит её. И уходит», — думаю я равнодушно. Почти. Восприятию сильно мешает похмельный синдром.

— Она беременна, — слышу я голос Ильи.

И в ответ улыбаюсь. Сейчас он похож на мальчишку. Растерянный, глупый, испуганный сын. Пришёл повиниться родителям в том, что подружка его залетела.

— Ч-то? — говорю я на выдохе.

Во рту пересохло. Я опять наливаю воды.

— Это вышло случайно, — он продолжает нести эту чушь.

И я обрываю:

— Самойлов! Ну, хватит! Случайно? У тебя случайно встал на неё? И ты совершенно случайно забыл про резинку?

Он опускает лицо и грустнеет. Мне даже немножечко жаль его.

— И… что ты намерен делать? — говорю я, желая услышать… Но что?

«Заплачу за аборт»? Но зачем же тогда признавался?

Однако Илья пожимает плечами:

— Ничего. Я стану ей помогать материально. И всё.

Я удивлённо взираю на мужа. Сейчас во мне просыпается язва, каких поискать.

— Ты разве не хочешь быть рядом с… любимой? — последнее слово я выдыхаю намеренно едко.

Но Илья, отмахнувшись, бросает привычное:

— Насть, не дури!

Вздыхаю поглубже. Топлю свою злобу в стакане с водой.

— То есть, где-то там будет расти твой ребёнок, а ты останешься здесь? Непорядок, Самойлов! Как честный человек, ты обязан жениться.

Он кривится, цокает и проводит рукой по лицу:

— Я буду жить, как жил.

Я подтверждаю:

— Конечно! Только командировки станут более частыми, да?

Он морщится, словно от боли. Хотя больно сейчас только мне.

— Насть…, - начинает он вяло.

Но я поднимаю стакан, говорю:

— За любовь! — выпиваю до дна.

— Настя, — вздыхает Илья.

— Не хочу ничего слышать, — шепчу я в ответ.

Ухожу. Мне действительно плохо! И больно. И гадко! И… Боже, не могу это всё описать.

В спальне, как будто в клетке, мечусь от кровати до шкафа. Хочу разбить что-нибудь. Да хотя бы вот эту семейную вазочку. Которую нам подарили на свадьбу. Что там ещё? Есть сервиз и бокалы. Но они ни при чём! Если только разбить их о голову мужа…

Распахнув шкаф с его стороны, принимаюсь бросать на кровать его вещи. Рубашек одних только сотня! Шмоток больше, чем у меня. Ничего, упакуем их в два чемодана.

Достаю чемодан, открываю. И не боясь их измять, начинаю складировать внутрь. Трусы и носки отправляются следом. Второй заполняется брюками, джинсами. Добавляю туда свитера. Хотя сейчас лето, но ведь он не вернётся сюда до зимы!

Собираюсь отправиться в ванну. Взять оттуда его принадлежности: щётки и гель для бритья. Но натыкаюсь на мужа. Илья стоит на пороге, преграждая мне путь. И удивлённо взирает на устроенный мной кавардак.

— Это что? — говорит, указав подбородком на гору вещей.

— Чемодан! — отвечаю, скрестив на груди руки, — Остальное потом заберёшь.

Тяжкий вздох предрекает знакомую фразу:

— Насть, не дури! — говорит благоверный. И теперь уже мне так отчаянно хочется влепить ему по лицу.

— Ты переезжаешь в городскую квартиру, — цежу я сквозь зубы, — Я же надеюсь, что ты оставишь нам дом? Мне и детям.

— Оставлю? — вопрошает Илья, — В каком смысле?

— В прямом! — говорю, — При разводе. Квартира и машина твои, а дети будут жить со мной…