— Все равно не пойду, — отрезал парень, не глядя на шофера. — Не пойду, понял? Меня от одного его имени воротит. И вообще, чего тут говорить!

— Как хочешь.

Автобус подъезжал к остановке. По одну сторону дороги виднелся поросший сосняком пригорок со старым кладбищем, обнесенным обомшелой каменной оградой, и покосившейся часовенкой. По другую сторону аллея вековых ясеней вела к правлению колхоза. В тени деревьев сидели пассажиры. Теперь они вышли на дорогу, пожилой мужчина поднял руку.

Опять началась продажа билетов, и парень опять получал деньги, давал сдачу. Шофер порадовался, что он так ловко управляется, и что у самого прекрасное настроение, и что пассажиры всем довольны, и что вообще весь мир полон летнего аромата. Какая-то старушка, поднявшись в автобус, поздоровалась с его хмурым попутчиком. Абелит тоже кивнул ей приветливо. И опять он про себя порадовался: и у паренька нашлись знакомые, не такой уж одинокий…

— Все там сели? Ну, тогда поехали! — крикнул шофер чуть громче, чем обычно, да еще погудел раз-другой, хотя в этом вовсе не было необходимости.

По синему небу неторопливо плыли белые облака, их скользящие тени ложились то на лужок, то на опушку леса, на крышу дома. Серебристо-зеленым полем ржи пробиралась стайка девочек, наверное, школьниц, приехавших на лето в колхоз. Поверх колосьев мелькали головки — светлые, темные, а над ними плавно покачивались грабли, и казалось, девочки не идут, а плывут по таинственному морю на волшебном корабле и скоро пристанут к солнечному берегу.

— Да, моей Вите до школы еще далеко, — опять заговорил Абелит. — Понимаешь, хочу инженера из нее сделать…

Парень помалкивал. Его руки лежали на сумке с деньгами. Время от времени он поглаживал ее, словно ребенка, а сам не спускал глаз с дороги, стрелой убегавшей вдаль.

— Скоро приедем, — сказал он и тут же перевел разговор на другое. — А много денег собираешь за такую поездку? Сумка-то битком…

Шофер усмехнулся:

— Сам же получал!

— Но еще ведь и обратная дорога.

— А как же! Жаловаться не приходится. Пойдешь в кассу сдавать, семь потов сойдет, пока подсчитаешь. Морока с этими деньгами.

Шоссе врезалось в болотистую низину, пахнуло острым запахом багульника. Поодаль, слева от дороги, вырос дремучий бор, по другую сторону — в вишнях и яблонях притаился поселок Лачкаяс. Конечная остановка. Здесь автобус стоял час, а потом отправлялся обратно.

Поднялась суматоха: пассажиры собирали вещи, женщины повязывали платки, знакомые прощались. На зеленой площади поселка автобус развернулся и встал у навеса, служившего автостанцией.

— Вот и приехали, — сказал шофер, выключив мотор. — Можно на речку сходить, искупаться. Ах ты, господи, погляди, как старикашка бедняга мучается…

От навеса шла тропинка, поднимавшаяся по крутому берегу и терявшаяся где-то в лугах. На ней застрял старичок, силясь сдвинуть с места свой велосипед. Старичок был в шляпе с обвислыми полями, в серой жилетке поверх льняной рубахи, брюки в заплатках. На багажнике велосипеда из стороны в сторону мотался плохо увязанный куль. Старикан уж так пыхтел, так пыхтел, а на бугор забраться никак не мог.

— Обожди меня тут, — сказал Абелит. — Я сейчас…

Он выпрыгнул из кабины и бросился помогать старику.

Вдвоем они без труда сдвинули велосипед. Но и на вершине бугра тропинка оказалась сильно разъезженной, колеса вязли в песке, и Абелит катил велосипед, пока не выбрались на твердое место. Старикашка плелся позади и вовсю чихвостил колхозного бригадира за то, что тот ему, знаменитому плотнику, не дал лошадь перевезти на стройку инструмент. Абелит про себя посмеивался, слушая грозные выкрики старикашки. Потом он помог ему увязать мешок, в котором нащупал топор, фуганок, долото, еще что-то. Закурив, он простился с плотником и пошел обратно к машине.

С раскрытыми окнами, дверцами автобус был похож на покинутый в спешке дом. Еще на пригорке он заметил, что кабина пуста. Куда же делся его попутчик? Абелит остановился, прислушался — ни звука.

— Эй, ты! — негромко крикнул он. Затем погромче и, наконец, во весь голос. Бор отозвался эхом. Он хотел еще покричать, но ему стало неловко «тыкать». Ведь он даже не спросил у парня, как его звать. Почувствовав недоброе, Абелит кинулся к автобусу, заглянул в кабину, — там все было как прежде, только не было черной потертой сумки с деньгами, с корешками проданных и непроданных билетов да всякими документами. На сиденье валялись две пустые бутылки из-под лимонада. Те самые, что он купил по дороге, и они распили вместе…

Абелит стал лихорадочно обыскивать кабину — может, сумка завалилась куда-нибудь. Нет… Облазил весь автобус. Нет… Заглянул под навес. Нет… Нигде нет! Он выбежал на середину площади и принялся ругать себя самыми ужасными словами, какие только ему приходилось слышать за свою нелегкую жизнь. Ругал за то, что дал себя одурачить. Рывком расстегнул ворот рубахи, сел на траву.

— Значит, я размяк, по-твоему? — скрежетал он зубами. — Размяк, да? Ну, погоди, падла, из-под земли достану, тогда узнаешь, размяк я или нет! Разыщу тебя, хоть ты лопни как пузырь! Да я ж тебя, сукин сын…

Он закрыл глаза, крепко сжав кулаками виски. Теперь нужна ясная голова. Пораскинуть умом, спокойно, не торопясь. Куда он мог скрыться? По дороге не пойдет, это точно. По тропе тем более. Лес… Да, только в лес. Но там искать бесполезно, лишь время терять. Через час выезжать обратно. Нет, уже не через час, через сорок пять минут. Господи, ни денег, ни билетов… А та женщина? Старушка, которая с ним поздоровалась? Такая горбатенькая, во всем черном. Она села у старого кладбища, наверное, отнесла цветочков на могилу отца или деда. А сошла где? Здесь и сошла. Ноги старые, слабые, далеко ей не уйти. Но в какую же сторону? Туда, дальше, не то бы попросила остановить к дому поближе. А может, в каком-нибудь из этих домов? Тогда придется обойти их все, один за другим. Но сначала все же стоит проехаться по дороге, вдруг попадется…

Абелит сел за руль и помчался разыскивать старушку. По обе стороны дороги поднимался лес, кругом не было ни души. На полной скорости он обогнал повозку — пугливая лошадь чуть на дыбы не встала, — но, проехав несколько километров, повернул обратно: старушка бы не успела уйти так далеко. И опять попалась навстречу все та же повозка. На этот раз Абелит сбавил скорость — от пугливой лошади всего жди — и вдруг с удивлением заметил, что в телеге рядом с мужчиной в лесничьей фуражке сидит старушка в черном, та самая, которую он разыскивал.

Она долго не могла сообразить, чего от нее хотят. Шепелявя, переспрашивала, что да как. Парень? Какой парень? Потом все-таки вспомнила. Да-да, в то дождливое лето — постой, когда ж это было? — он у них в лесу сено косил, на лугах лесных, значит. А как зовут его и откуда он, этого не помнит. Может, заведующий молочной знает, луга-то под его началом, а парень тот был как бы наемный…

Абелит знал, что молочная находится при въезде в поселок. Подлетел к бетонному возвышению, куда возчики по утрам выгружали бидоны, заглянул в раскрытые двери. Длинный, худой мужчина в трусах, в халате нараспашку, постукивая деревянными башмаками на босу ногу, поливал из шланга цементный пол. Шофер застеснялся, застав заведующего в таком виде, но тот махнул: входи, ничего.

Да, он помнит и дождливое лето, и парня, косившего сено. Как же, как же. Только этот молодчик, если верить слухам, совсем с пути сбился, говорят, посадили его. Как звать? Попробуй теперь вспомни. Жена, может, знает. Хозяйством больше она занимается…

Пришла жена. Низенькая, белая, пухлая. Что товарищу нужно? Только и всего? Как же не знать Фридиса Витола! Он самый и есть. А жил тогда на хуторе Леяс, по ту сторону бора. По тропе лесом километров пять, а то и все семь, восемь. Если в обход ехать, не меньше пятнадцати, может, и двадцать наберется. Километры тут немереные. А что, разве Фридис уже на свободе? В таком случае, почему бы между делом ему не покосить, глядишь, десятку заработает, авось пригодится…