Бангкок, 1 марта 1984 года».
Тут же лежал свернутый вчетверо лист бумаги. На нем было написано: «Джулии Лайлес».
«Дорогая Джулия, это письмо, наверное, последнее в моей бестолковой жизни. Хорошо, чтобы это было не так и после моего возвращения домой мы со смехом могли порвать его или, лучше, спрятать на память.
Мне всегда было горько, что я испортил тебе жизнь. Я очень люблю тебя, Джулия, и не хочу, чтобы мы все время жили в бедности, тем более после того, как у нас родится ребенок.
У меня появился шанс стать известным, заработать большие деньги. Мне удалось сделать первый шаг на этом пути, но я вряд ли вырвусь отсюда живым.
Может быть, это похоже на самоубийство. Но я больше не могу жить без денег и работы, терпеть унижения и насмешки, видеть бедственное положение своей семьи. Этим все-таки я обеспечу твою жизнь. Прощай, Джулия. Питер».
Майкл долго сидел неподвижно. Теперь он уже не может остаться в стороне, хотя бы потому, что много знает. Конечно, можно попытаться отправить пакет в Штаты и отказаться от всего. Но такой вариант пройдет при условии, что люди Гролла не знают о его встрече с Поникон. Если же им известно, что пакет у него…
Майкл взял одну из кассет, вставил в магнитофон. Послышалась непонятная речь: говорили по-кхмерски. На другой кассете был записан разговор на английском. Майкл узнал голос Бергера: «Я был в посольстве, виделся с шефом. Все нормально, но отдыхать рано. Слушайте внимательно: недалеко есть склад с продовольствием для этих голодранцев оттуда, надо его уничтожить, лучше всего сжечь, тайскую охрану перебить. Как обычно, оставить вьетнамские следы. Срок — три дня. Все ясно?»
Майкл вынул кассету, вставил другую. На ней Бергер ругал Иверса за какую-то ошибку при подготовке очередной операции. Грозил выгнать его. Вспомнил Анголу, где Иверса хотели расстрелять за казнокрадство…
Майкл взглянул на часы — половина пятого. Скоро утро. Спать он лег в кабинете на диване.
Темноту прорезал яркий свет фар, хлопнула дверца автомашины. Гролл открыл дверь и впустил Моберга.
— Ну рассказывай.
— Погоди, дай немного отдышаться: ну и задал он нам работенку!
Моберг расстегнул ворот рубашки. Достал платок, вытер им вспотевшее лицо.
— Ждали мы его у дома на машине. Как только он выехал, сразу же двинулись за ним. Ну и лихой же он водитель, я тебе скажу. На что Усонг ас, и то упустил его…
— Ладно, это я знаю. Что дальше?
— Пока я звонил тебе, Камон связался по рации с полицейским управлением. Дал команду дежурному объявить всем постам о розыске и задержании машины Лестера. Но разве это мыслимо в Бангкоке, да еще вечером! А потом другого от этих остолопов и ожидать не приходится. Две недели не могу наладить прослушивание его телефона! Вчера слушал пленку, опять треск, гудки, ничего не возможно понять.
Итак, мы его потеряли. Но я был убежден, что Лестер поехал на встречу с этой тайской бабой. Камон опять связался с полицией и выяснил ее адрес. И когда она вернулась, мы из нее вытрясли все подробности.
— Ну и что, Лестер действительно встречался с ней?
— Да, как я и предполагал, в этот же вечер. И она передала ему сверток, полученный от Лайлеса первого марта в отеле «Лебедь».
— Как, ведь…
— Тогда она нас очень ловко провела, подсунув этим кретинам подарок своего поклонника. Они и развесили уши. А сверток она спрятала в груде кирпичей у своего дома.
— Что же там было?
— Говорит, она его даже не вскрывала. Но и так ясно — фильм, кассеты с записями. Не могу вспоминать спокойно, как этот негодяй Лайлес водил нас за нос. Говорил, что спрятал материалы в парке. Указал место, но там, конечно, ничего не было. Потом уверял, что они пропали. Все время повторял одно и то же, даже когда его «включили в электросеть».
— Прекрати! Мы к этому не имеем никакого отношения. Питер Лайлес и Чарн Тхеап совершили преступление против коалиционного правительства Демократической Кампучии и были переданы его представителям. Остальное нас не касается, запомни это.
Кстати, сегодня утром я получил телеграмму из Вашингтона. Нами очень недовольны. Порученная нам операция на грани провала. И провалить ее может человек, которого мы собирались завербовать. Об этом уже знают в Лэнгли. Если хоть что-то об этой операции попадет в прессу, и я, и ты, и Бергер — больше не разведчики. Можно будет подыскивать себе другую работу.
Поэтому, Лео, завтра все материалы Лайлеса должны лежать на моем столе. Я своей властью санкционирую твоей группе и Бергеру любые, повторяю, любые действия в отношении Лестера.
— Значит, так, Тед, бери бумагу и пиши все, что ты мне сказал про мои полномочия и про твои санкции.
— Это зачем?
— Просто я знаю тебя не первый год. Если завтра произойдет какая-нибудь неприятность, тебе ничего не стоит отказаться от своих слов. И выйдет, что я действовал по собственной инициативе, вот и напортачил.
— А может быть, мне лучше сейчас сесть и написать, как ты расходуешь деньги на содержание «Континентал сервис», и завтра с почтой отправить эту бумагу в Лэнгли, приложив к ней копии твоих финансовых отчетов за год? Прекрасная бухгалтерия. На деньги, которые ты выкачал из нашей фирмы, можно было проложить подземку от Бангкока до Араньяпратета и по ней перевозить оружие.
— Убедил, Тед, не будем ссориться. Сделаем все в лучшем виде.
— И не иначе.
— Ну а если мы обойдемся без крови, что потом будем делать с этим Лестером? Ведь его нельзя оставлять в Бангкоке, он не даст нам работать.
— Это не твоя забота. Его судьба уже решена.
Бангкок, 2 августа 1984 года.
Спать Майклу пришлось не больше трех часов. Разбудил телефонный звонок.
Голос Поникон дрожал:
— Господин Лестер, вчера вечером на меня напали. Какие-то двое тайцев скрутили мне руки, угрожали ножом. Это было ужасно… Я вынуждена была рассказать им о нашей встрече и о том, что фильм Питера у вас. Простите меня, я не могла поступить иначе. Эти негодяи не остановились бы ни перед чем. Что же теперь будет?
— Успокойтесь, мисс Поникон, вы ни в чем не виноваты. Я сделаю все, чтобы фильм не попал в их руки.
Майкл быстро собрал материалы в пакет, заклеил его. Теперь оставалось только одно — отправить пакет Элбосту. Надо спешить, люди Бергера могут быть здесь с минуты на минуту.
Снова зазвонил телефон. Майкл узнал голос своего шофера. Дам, с трудом подбирая английские слова, объяснил, что на бензоколонке во время заправки кто-то проколол все четыре шины. Так что раньше чем через час он приехать не сумеет.
«Они совсем близко, — подумал Майкл. — Бензоколонка в соседнем квартале, значит, они могут быть уже у дома».
Бельски завтракал в гостиничном кафе. Увидев Лестера, он помахал ему рукой.
— Привет, Майкл. Присаживайся, выпьем по чашечке кофе.
— Сейчас не время, Дик. Срочное дело, можно подняться к тебе?
— Ну пойдем, — сказал он, вставая из-за стола. — Расскажешь, что стряслось.
В номере было прохладно. Тишину нарушал лишь равномерный шум кондиционера. Майкл закурил сигарету.
— Этот пакет вчера передала мне Поникон Висават. Она получила его от Лайлеса и прятала на пустыре в груде битого кирпича.
— И что же там?
— Фильм о клинике Бергера, магнитофонные записи. Чарну удалось проникнуть туда… Да что я тебе буду рассказывать, на вот лучше, почитай. К сожалению, Гроллу известно, что пакет у меня. Вчера вечером его люди напали на Поникон и, угрожая расправой, выпытали у нее все.
Закончив чтение письма Лайлеса, Дик сказал:
— Я догадывался об этом. В газетах было много сообщений о «вьетнамских диверсиях» в приграничных районах. Подозревал, что это дело рук полпотовцев. Теперь все ясно. Я специально собирал вырезки из газет о «кампучийском терроре на границе». Вот посмотри.
Он достал из шкафа небольшой конверт и передал его Майклу, тот быстро просмотрел содержимое.
