— Ценю точность, — похвалил Смит, придвигая стоящий рядом с ним стул. — В Штатах она вам пригодится, это признак деловитости. К сожалению, здесь точность не в ходу…

И он пренебрежительно кивнул в сторону набившихся в кантину посетителей. Мишель сел, и сейчас же появился официант, крупный мужчина средних лет в засаленном малиновом смокинге и с несвежей малиновой салфеткой, перекинутой через руку. Он принес с собой и поставил на стол большой букет гвоздик: американец и Мишель сразу же оказались невидимыми для большинства посетителей. Второй официант, помоложе, поставил на стол высокий стакан с апельсиновым соком для американца, такой же стакан, но с двойной порцией виски, блюдечко со льдом и бутылочку соды для Мишеля, тарелку с подсоленным миндалем и тарелочку с тонко наструганной морковью, политой лимонным соком.

Смит аккуратно сложил «Нью-Йорк таймс» и положил ее на уголок стола, взял стакан с соком и приподнял его, словно чокаясь с Мишелем:

— Чиерс! За удачу, Майкл! За вашу удачу!

Мишель глотнул неразбавленного виски, стараясь унять волнение: сейчас американец должен сказать ему что-то такое, что, может быть, определит всю его дальнейшую жизнь.

Старший официант принес металлические подносики с толстыми, пышущими жаром бифштексами, на поджаристой поверхности которых выступали капельки сока. Гарниром служили мелкие кубики моркови в белом сладком соусе, золотистые ломтики жареного картофеля, бронзовые кружки лука, прожаренного в оливковом масле.

Джеремия Смит вонзил вилку в бифштекс, из которого брызнул золотистый сок, отрезал изрядный кусок мяса и с наслаждением отправил его в рот. Закрыв глаза и подвигав тяжелыми челюстями, он блаженно улыбнулся и с шутливой назидательностью обратился к Мишелю:

— Ловите мгновение, Майкл! Наслаждайтесь жизнью и делайте ее. Куйте свое счастье, ловите за хвост удачу! И будущее ваше — в ваших руках! Аминь.

Он запил мясо апельсиновым соком и кивнул на тарелку Мишеля:

— Ешьте, что же вы! Душевные переживания — это одно, а телесное здоровье — другое. В здоровом теле-здоровый дух.

Неожиданно он поднял руку и замахал кому-то за спиною Мишеля:

— Хай, Селим! Хай!

Мишель непроизвольно обернулся и увидел щуплого парня, пробирающегося к ним между столиков. Парень был одет в черную куртку из добротной турецкой кожи, в тонкий черный свитер с высоким воротником, плотно облегающим его тощую кадыкастую шею, и модные голубые джинсы с широким кожаным ремнем, украшенным несколькими замысловатыми посеребренными бляхами. Половину худого нервного лица скрывали черные очки, плотно цеплявшиеся за большие оттопыренные уши. В отличие от большинства сидевших за столиками парней, вид у него был совершенно не воинственный.

— Хэлло, мистер Смит, — произнес он мелодичным голосом и застыл у столика, словно ожидая приглашения присесть.

— Садитесь, Селим, — поспешил пригласить его американец, и пока Селим осторожно, стараясь не производить шума, отодвинул стул, Смит, наблюдавший за ним, с ласковой снисходительностью представил его Мишелю:

— Прошу любить и жаловать! Мой хороший друг — Селим, умница, да еще с золотыми руками. Будущее светило американской электронной промышленности…

Тонкие губы Селима дрогнули в улыбке, и он протянул Мишелю костлявые бледные пальцы.

— Как насчет ланча? — предложил американец Селиму. — Я угощаю.

— Нет, нет! Шукран джазиле! Большое спасибо, — решительно отказался Селим, откровенно разглядывая Мишеля.

Джеремия Смит пожал плечами и принялся за свой бифштекс.

— Между прочим, — продолжал он, обращаясь к Мишелю с набитым ртом, отчего голос его стал глуше и невнятнее: — Селим поможет вам, Майкл, в вашем деле. По крайней мере он мне это обещал. Не так ли, Селим?

— Так, — кивнул Селим, упорно продолжая разглядывать Мишеля. — Бизнес есть бизнес.

— Угу, — подтвердил американец.

Мишель и Селим молча смотрели, как он подчищает куском хлеба соус с тарелки, как допивает апельсиновый сок, как смачно вытирает полные губы белоснежной салфеткой, держа ее сразу двумя руками. И вдруг Мишель подумал, что они с Селимом ведут себя как цирковые животные перед самоуверенным укротителем, выгнавшим их на арену.

Вытерев губы, Джеремия Смит отложил салфетку, отодвинул от себя пустую тарелку, с сожалением глянул на нее и облизнулся:

— А бифштекс был славным!

И вдруг неожиданно встал, упреждая чуть выставленными вперед руками попытки Мишеля и Селима последовать его примеру:

— Нет, нет! Сидите, друзья, сидите! У вас есть о чем поговорить, я не буду вам мешать… И… — Он понизил голос и добродушно, по-отечески подмигнул: — Вы — мои гости, все, что закажете, — оплачено. Ешьте, пейте, как говорится, за счет заведения… А у меня… — Он поднес к глазам тяжелую руку с золотым «ролексом» на широком запястье: — …деловое свидание. Извините! Бегу, бегу, бегу!

И не успели Мишель с Селимом сказать и слова, как он поспешно отошел в глубь кантины — к стойке бара, за которой дюжий и мрачный парень убивал время, перетирая пестрым полотенцем чистые стаканы. Парень привычно распахнул дверцу в стойке и Джеремия Смит, скользнув в нее, исчез за портьерой, скрывавшей дверь, видимо ведущую во внутренний коридор посольства.

Проводив американца взглядом, Селим оживился и махнул тонкой костлявой кистью бармену:

— Как всегда, Джонни, мне и моему приятелю!

Бармен мрачно кивнул и потянулся за бутылкой «Олд пар» — дорогого, рассчитанного на ценителя, виски. Молодой официант в малиновом смокинге услужливо принес стаканы с тройной порцией виски, золотящегося на голубоватых кубиках льда. Селим взял стакан и коснулся им стакана, предназначенного Мишелю:

— Чиерс, Мохаммед! За знакомство!

— А тебя ведь зовут… не Селим! — неожиданно сказал он.

— Так же, как и тебя зовут… не Мохаммед! — рассмеялся тот в ответ и, тут же став серьезным, понизил голос: — Слушай, Мохаммед! Я тебя знаю, как Мохаммеда, а ты меня-как Селима, и чем меньше мы будем знать друг о друге, тем лучше будет для нас обоих. Наш с тобой бизнес — не торговля дамскими шляпками, и у него свои правила. Не мы их придумали, но подчиняться им придется для нашего же с тобой блага. Понял? И вообще с этой минуты чем меньше ты будешь задавать вопросов, тем лучше. Если хочешь, конечно, чтобы дело твое выгорело, но…

Голос его стал угрожающим:

— Запомни! Раз уж ты ввязался в эту историю, назад дороги нет.

Не зная, что сказать в ответ, Мишель вертел в пальцах стакан с виски, не отводя взгляда от золотистой жидкости, в которой быстро таяли голубые кубики льда. Он чувствовал, что в нем закипает раздражение против Джеремии Смита: ничего себе — друг! Обещал подумать, что-то посоветовать, подсказать — и вот свел с типом, который ведет себя так, будто он, Мишель, уже член банды убийц. А ведь он даже еще по-настоящему и не решил, как ему быть… что делать, чтобы спасти Саусан и ее брата. И все же то, что происходило сейчас, лишало его воли.

— Сейчас мы с тобою поедем в одно местечко, — продолжал Селим. — Операцию намечено провести в ближайшие дни, и ты сразу должен включиться в ее подготовку, времени у нас остается мало.

— Что я должен буду делать? — осевшим вдруг голосом спросил Мишель.

— Приедем — узнаешь, — отрезал Селим и встал. — Поехали!

Селим припарковал свой старенький, помятый во многих местах «фольксваген» в глухом и узком тупичке, сжатом двумя старыми трехэтажными домами, построенными, судя по традиционной мусульманской архитектуре, еще в начале прошлого века, когда Бейрут был захолустным портовым городом Оттоманской империи. На веревках, натянутых между нависавшими над тупичком ветхими деревянными балконами, болталось застиранное белье. Окна первых этажей — высокие и узкие, закрыты толстыми ржавыми прутьями и серыми от времени деревянными ставнями-жалюзи. Из окон слышались гортанные голоса арабских радиодикторов, рыдания знаменитой на весь Ближний Восток ливанской певицы Фейруз, чьи-то громкие разговоры, мужской смех, плач младенца. В тупичке пахло горящим древесным углем, шиш-кебабом, острыми приправами и пряностями, туалетным мылом и керосином. Это был старый квартал, все еще сопротивляющийся наступающим на него со всех сторон современным железобетонным башням, тесный, перенаселенный, живущий своей замкнутой обособленной жизнью, своими традициями, своими радостями и печалями. В другое время дня тупичок был полон детьми, у стен сидели старики, устроившиеся на расшатанных венских стульях, сохранившихся с давних времен. Старики задумчиво курили наргиле и блаженно жмурились, наслаждаясь теплом солнечных лучей, ухитрившихся проникнуть даже в узкую и сырую щель тупичка. Но теперь был час обеда и отдыха и тупичок был пуст.