— Это вы хорошо сказали насчет пены и радужных пузырей. Но не слишком ли строго судите вы нынешнюю молодежь?

— Вы хотите сказать, не узурпировал ли я, без достаточных к тому оснований, право быть прокурором? Нет, дорогой Николай Сергеевич, я люблю молодежь. Иначе бы давно ушел с преподавательской работы. Я люблю молодежь и всегда готов выступить в роли ее ярого защитника.

— Это интересно!

— Если интересно — извольте. — Викентий Викентьевич поудобнее уселся в кресле, кинул сухонькие руки на подлокотники. — С чего лучше начать? Начнем, пожалуй, с того, что зададимся вопросом: кто и что формирует мировоззрение молодежи, ее взгляды и вкусы?

— Школа, комсомол, художественная литература, — начал перечислять Николай Сергеевич, — театр, музыка, кино, телевидение…

— Правильно, но я бы сократил этот список до родственного триединства: кино, эстрада, телевизор. Почему? Да потому, что показанный по телевидению спектакль театру надо играть примерно двести лет, чтобы его увидело столько же зрителей. Тиражи хороших книг, сравнительно с тем же телевидением, столь же ничтожны… Смотрят кино, слушают эстрадные песни и сами их поют миллионы, десятки миллионов. И не просто смотрят и слушают: киношные герои и эстрадные кумиры берутся за образцы для подражания и обожания. Прибавим сюда, что в постоянном прокате зарубежных развлекательных фильмов в два, если не в три раза больше, чем отечественных. Ну и в эстрадной песне, как известно, тон задаем тоже не мы. Длину юбок и высоту каблуков и то нам диктует Запад.

— Что да, то да.

— Слепое подражание всему заграничному доходит до печальных нелепостей… Девчонка-студентка находится в непримиримом конфликте с матерью, работающей в театре уборщицей, из-за того, что та не может купить дочке фирменные штаны за двести рублей. А в Киеве двое молодых ребят убили инженера только потому, что не нашли другого способа завладеть теми же заграничными джинсами. Единичный случай? Но если даже и так — какой для нас позорный! Ведь эти юноши в школе небось заучивали: завидуйте, я — гражданин Советского Союза!..

Знакомый лейтенант милиции как-то рассказывал Николаю Сергеевичу: задержали распоясавшегося парня в заграничной куртке с… эмблемой американского полицейского на рукаве.

Викентий Викентьевич медленными глотками допил остывший чай и какое-то время молчал.

— Удивляюсь некоторым нашим ученым мужам идеологического фронта — критикам, литературоведам, философам: как строго выговаривают они, к примеру, писателям, если те, по их представлению, не дай бог где-то как-то отступили от классового принципа. «Вы что, разве не видите, не понимаете, что идет ожесточенная и все обостряющаяся битва с буржуазной идеологией и нам свой классовый порох нужно держать сухим?!» Но почему они так олимпийски спокойно взирают на то, что наша молодежь танцует танцы и слушает песни, порожденные классово чуждым нам буржуазным обществом? Разве это не область идеологии и разве не мы современную буржуазную культуру называем эрзац-культурой?!

— Тут я с вами не соглашусь, — набрался храбрости возразить Николай Сергеевич. — Зарубежная культура не есть что-то единое, она разнолика. Сколько прогрессивных писателей мы знаем, которые сами в своих произведениях подвергают критике буржуазный строй.

— А вот я с вами, Николай Сергеевич, охотно соглашусь… Но ведь речь-то у нас идет не о знаменитых писателях и художниках, а о так называемой массовой культуре, о развлекательной эстрадной музыке… Одну минуточку.

Викентий Викентьевич легко поднялся с кресла, обошел стол, порылся в картотеке и выдернул из нее нужную запись.

— Вот что недавно пришлось прочитать у одного нашего замечательного композитора. Послушайте! «Весь мир захлестнула волна ритмического грохота и вокальной истерии, подавившей красоту человеческого голоса…» И дальше: «Содержание песни принесено в жертву танцам, хлопкам, выкрикам и завыванию…» Так вот, можно ли в этом ритмическом грохоте и истерических завываниях различить, что тут реакционно, а что прогрессивно? Да и будто бы кто-то занимается этим — различает и отбирает… Между прочим, где-то мы проявляем, опять скажу, строгость и осмотрительность. Какие-то книги переводим, а какие-то — извините. Какие-то пьесы ставим, а какие-то — мимо, мимо. С фильмами менее разборчивы, много всякой развлекательной белиберды покупаем. Но и тут ничто не идет самотеком. Эстрадная истерия, притопы и прихлопы, в жертву которым принесено содержание песни, полностью отданы во власть стихии.

— А что надо сделать? Запретить?

— Упаси бог, запретами можно достигнуть лишь обратного результата… Да и не о том я речь веду, что и как надо сделать, я же не министр культуры… Я всего лишь высказываю свое крайнее недоумение тем, что как-то очень странно у нас в этой области идеологии практика расходится с теорией. Умеем же мы подводить теоретическую базу под этот ритмический грохот и вокальную истерию! Буржуазные идеологи, пишем мы, довольно потирают руки, видя, как истошно орут и беснуются в танцах юнцы и их подруги. Это как раз то, что и нужно правящим классам, — оглушать, оболванивать молодежь, давать выход ее молодой энергии в танцевальных радениях, в истошном вое, чтобы увести ее подальше от классовой борьбы, чтобы ей некогда было задумываться о классовых противоречиях буржуазного общества, и так далее и тому подобное. И в общем-то все тут правильно. Но ведь те, кто пишет эти правильности, собственными ушами слышат и своими же глазами видят, как эрзац-культура, предназначенная для идеологической обработки молодежи в угодном буржуазии направлении, Ниагарой низвергается на нас, на нашу молодежь. Встает законный вопрос: здесь-то кого и зачем оболванивать?

«Опять сказано очень резко, только что возразишь?»

— Не пропустить чужую книгу или киноленту проще, — все же не утерпел Николай Сергеевич. — С модной музыкой сложнее, ее записывают с чужих радиоголосов на магнитофоны.

— Согласен. Но надо ли предоставлять концертные залы всяким заезжим рок-группам, демонстрирующим во всем блеске тот самый ритмический грохот и вокальную истерию? Ведь это уже не что иное, как сознательная пропаганда. Сначала косились, потом смирились, а теперь вот уже и открыто благословляем, пропагандируем?..

— Извините, но я хочу повторить свой вопрос: что делать? Запретить?

— А я готов повторить и свой ответ: запрет ничего не даст… Между прочим, цитату из статьи композитора я умышленно привел не полностью. Дальше он пишет, что в Италии проходил конкурс песни под девизом «Неаполь против всех». Неаполитанцы решили отстоять свою традиционную песню от нашествия новинок…

Тут собеседник сделал явно нарочитую паузу.

— И? — поторопил его Николай Сергеевич.

— И представьте — победили! — Викентий Викентьевич сказал это с таким довольным и гордым видом, будто вместе с неаполитанцами и сам участвовал в помянутой победе.

«Оказывается, и цитаты приводить надо уметь!»

— А что, у нас нет своих песенных традиций, которые следовало бы противопоставить «нашествию новинок»? Но мы и не пытаемся этого делать. Мы сдались без боя… Наши молодые композиторы пишут песни в твистовых ритмах. У нас становится модной певица, в репертуаре которой нет ни русских, ни советских песен…

— Ну, а где же защитительная речь? — решил напомнить Николай Сергеевич.

— Позвольте, позвольте, — укоризненно воскликнул Викентий Викентьевич, — а разве все, что я сейчас говорил, не в защиту молодежи?! Воспитывает молодежь кино, эстрада, телевизор, но ведь делают и фильмы, и всю остальную культурную погоду не сами молодые. И когда мы говорим, что современная молодежь не такая, какой бы нам хотелось ее видеть, то винить в этом надо прежде всего и больше всего самих себя. Значит, мы их такими воспитали…

«А ведь и в самом деле, хоть и не прямой дорогой, а он вел к этому», — как бы мельком оглянувшись на весь разговор, подумал Николай Сергеевич.

— А еще мы забываем, что молодежь очень восприимчива ко всему новому. Часто без разбора, лишь бы новенькое. «Как серебро, сверкает дрянь, блестит, как злато, сор», — сказал поэт. По недостатку жизненного опыта и вкуса молодежь легко принимает сверкающую дрянь за золото.