— Ну зачем вы, ребята?! — плачет парнишка. — Ну что я вам сделал?

— Что за шум, а драки нет?

На тротуаре, в каких-нибудь двух шагах от них, стоял русоволосый ладный парень в легкой рабочей спецовке — похоже, с вечерней смены домой шел. Все немножко опешили, потому что никто не заметил, когда и откуда парень взялся. Но Альфа тут же взял себя в руки.

— А никакого шума — просто товарищеский разговор.

— Ребята, отпустите! — завидев подмогу, еще громче завопил мальчишка.

— Да вы что в самом деле? — парень шагнул ближе.

— Не твое дело, — навстречу парню выступил Омега. — Чапай своей дорогой.

— Отпустите парнишку.

— Да ты кто такой, чтобы командовать?! — Сжимая кулаки и как бы постепенно распаляя себя, Омега двинулся на парня.

Парень, видать, был не робкого десятка и не маменькин сынок. Увернувшись от удара, он в свою очередь так двинул Омегу под скулу, что тот взвыл и едва удержался на ногах, сделав несколько шагов задним ходом.

Дальше все произошло как-то очень быстро и непонятно.

— Ах, ты так… — зло, надсадно прохрипел Джим и кинулся к парню.

Вадим успел заметить, что в правой руке у Джима что-то вроде бы просверкнуло. Он даже еще успел броситься вслед за ним, но было уже поздно. Когда он, мимо отступившего Джима, шагнул к парню, тот, схватившись за левый бок, начал медленно оседать, а потом и совсем рухнул на асфальт.

— Рвем когти, Вадька! — скомандовал Альфа, и переулок огласился гулким топотом.

Секунду помедлив, Вадим кинулся догонять компанию, страх гнал его из этого полутемного переулка. Но, пробежав совсем немного, он оглянулся на распростертого на мостовой парня и в нерешительности остановился: а что, если он еще жив и ему нужна помощь?!

Пока он так мучился, весь дрожа как в лихорадке, в конце переулка что-то произошло. Оттуда донеслась трель милицейского свистка, крики, и среди них — знакомый тоненький голосок мальчишки. Убежав еще в самом начале драки, он, должно быть, на улице, в которую вливался переулок, наткнулся на случайного милиционера. Вскоре и беглецы, и мальчишка с милиционером в сопровождении пяти-шести прохожих уже были на месте происшествия.

— А-а, главный-то, оказывается, тоже не успел убежать, — завидев Вадима, довольно сказал милиционер, а подойдя к лежавшему, резко скомандовал парнишке:

— «Скорую помощь»! Быстро!

Мальчишка со всех ног кинулся к уличному автомату.

И это, пожалуй, последнее, что хорошо помнил Вадим. А вот как их вели в милицию, долго ли, коротко ли они шли, по каким улицам, какой дорогой — этого он не помнил совершенно. Помнил разве лишь то, что часто спотыкался, будто шел с завязанными глазами. Он старался внимательно смотреть на дорогу (не потому ли ему и не запомнились улицы?), но не видел ее. И куда бы он ни глядел, видел только одно: неловко лежавшего в луже крови красивого русоголового парня в рабочей спецовке. За что они его? Что он такого им сделал?.. Они даже не знают, как его зовут…

Где-то уже перед отделением милиции Альфа, насколько возможно приблизившись к Вадиму, тихо, но внятно сказал:

— Ножа у нас не было. — Сделал небольшую паузу и, должно быть для верности, повторил: — Про ножик мы ничего не знаем…

…Вот так все это произошло. Очень просто и очень глупо.

Сама не понимаю, что это в последнее время со мной творится. Словно бы на каком-то непонятном сквозняке стою, и дрожит все внутри, и хочется уйти с этого сквозняка, а ноги не идут…

И странное дело: пока еще с Вадимом не было решено — спокойнее себя чувствовала. А теперь, когда уже все определилось и не о чем, казалось бы, тревожиться, когда все сомнения и колебания должны остаться позади — именно сейчас они на меня и навалились. Как-то все наоборот получается…

Вчера прочитала в одной книге: уже решившись, она все еще оставалась в нерешительности. Будто про меня… Еще совсем недавно все было просто и ясно: захочу — так сделаю, захочу — по-другому; могу Вадима выбрать, а могу и любого другого. Сколько дорог лежало передо мной, и по любой пойти мне было не заказано. Теперь же, когда дорога выбрана, что-то там внутри точит: та ли? Та ли одна-единственная дорога выбрана, правильно ли выбрана? И никто на этот вопрос не может дать ответа — ни самая близкая подруга, ни мудрый, все знающий отец, никто на всем свете…

Раньше говорили: суженый. Значит, предназначенный, предопределенный судьбой. Сейчас мы сами выбираем свою судьбу. Но боже мой, какое это непростое дело — выбрать свою судьбу! Если и не весь мир, то большая часть его должна как бы замкнуться на одном человеке. Один человек должен заменить тебе и друзей, и подруг, и знакомых. Тебе должно быть и радостнее, и интереснее с ним, чем с кем бы то ни было. А если этого не будет — значит, ты ошибся в выборе… Мир людей так широк и богат, так бесконечно разнообразен. И один человек должен вместить в себя все его богатство и разнообразие. Один человек!.. Уверена ли ты, что Вадим именно такой человек?

Фу, даже голова от всех этих гамлетовских вопросов заболела!

Вика встала с дивана, на котором сидела, подошла к окну. Но глядела в окно, а ничего за ним не видела, словно бы все еще продолжала глядеть в себя. Продолжался и неоконченный разговор с собой.

Не зря ли все это она напридумывала? С какой, собственно, стати? Вадим — прекрасный парень. Во всяком случае, лучший из всех, каких она знала, — чего же попусту мучиться, чего терзаться? Это, наверное, просто день нынче такой тяжелый. Из парикмахерской вон и то вернулась ни с чем, только расстроилась… Какой-то дикобраз ввязался, речи о красоте начал толкать…

Вадим вчера небось обиделся, небось ждал весь вечер. Надо ему позвонить… Нет, сначала девчонкам позвоню, проинформируюсь.

Вика вернулась на диван, пододвинула столик с телефоном.

— Маша?.. Машенька, это я, Вика… Как вчерашние посиделки?

— Небось про Вадима хочешь узнать? Не понравился он мне вчера: мрачный какой-то сидел. Ты-то чего не пришла?

— Да понимаешь, Маша, стечение обстоятельств… Ну, а еще что интересного было?

— Ты извини меня, Вика…

— Опять скажешь — занята?

— Угадала. Дали мне тут одну интересную рукопись на полдня — надо успеть. Я тебе сама попозже позвоню, тогда и потреплемся. Бывай!

Вика положила трубку, опять задумалась.

Ну конечно, Маша, как всегда, грызет гранит. Всегда у нее дела, не то, так другое. Вот девка — на удивление! Прямо и не девка, а какой-то монах, Нестор-летописец. Такая-то собранная, такая целеустремленная и волевая. Железобетон!.. Мне бы такой характер. А то отец не зря говорит про нас с Вадимом: два сапога пара…

Причина-то вчера была не такая уж и уважительная. Но это как посмотреть… Зато у меня завтра будут такие сапожки, что Музыка с Машей лопнут от зависти… Впрочем, Маша-то и ухом не поведет, ей это до лампочки. Какую-нибудь редкую книгу достать — это по ней, на это она ни времени, ничего другого не пожалеет… Отец ее к книгам приохотил. Интереснейший человек! О своих раскопках на Ярославовом городище в Новгороде начнет рассказывать — заслушаешься. И мать у Маши хорошая — умная, интеллигентная. Вот только не нравятся ей длительные отлучки мужа, не нравится, что отпуск у него «не как у людей» — всегда по зимам. И в итоге — один прекрасный человек ушел от столь же достойного другого и уже второй год живет Маша с матерью, а к родному отцу ходит в гости…

Как посмотреть… Машиному отцу время отпуска кажется несущественным, матери же — наоборот. Вот и на мой взгляд причина важная, а Вадим посмотрит и вдруг скажет: пропади они пропадом, эти сапожки, если из-за них я тебя целый вечер прождал да так и не дождался… Вот уж и надо думать не только о том, что тебе нравится, но и о том, понравится ли это другому… Нет, Вадик, конечно, так не скажет. Да я ему к тому же и сюрприз хотела преподнести. Он приходит сегодня вечером сердитый, надутый, а я — вот она, в помрачительных сапожках и без кос, стриженая… Если бы не этот тюха-матюха из тайги, так бы оно и было… Вот что, позвоню-ка я Музыке — эта не Маша, эта всегда свободна.