Какая-то компания у них по весне подобралась. Что за компания? Спрашивать-то его спрашивал, и не раз, а толком так и не узнал. По рассказам Вадима, хорошие, веселые парни, такие же, как и он, студенты. А как-то предложил ему пригласить их к себе домой — начал отнекиваться: неудобно, беспокойство маме, и ребята будут чувствовать себя скованно…
И что это за фокус с женитьбой? Что так вдруг загорелось? Вика хорошая девушка, и отца ее немного знаю. Но что за спешка?..
Выходит, и в самом деле не знаю я сына. Что-то когда-то упустил, а теперь уж не наверстаешь…
Больше всего мучила Николая Сергеевича неизвестность. За пустяки нынче не арестовывают. Так за что же, за что же? Что случилось, что произошло?
И хоть летит он навстречу беде, несчастью, а хорошо, что самолет несет его с такой скоростью…
Куда спешит, куда торопится человек?
Каждый в отдельности — точно и определенно знает, куда он спешит. А знают ли это все?.. Куда спешит, куда торопится человечество?!
ГЛАВА V
МОСКВА
1
Москва!
В школе заучивали: «…как много в этом звуке для сердца русского слилось!» Но «отзывалось»-то это священное слово больше все же в голове, в уме. А вот теперь, спустившись по трапу из самолета, Дементий почувствовал, что его первый шаг по московской земле отозвался в самом сердце…
Машины идут — как река течет. А по берегам этой железной реки — людское столпотворение. Наверное, и во всем Братске столько народу нет, сколько здесь на одной только улице туда-сюда коловращается.
Большая площадь показалась. И по всему ее асфальтовому простору тоже мчатся одни машины. Людские толпы из метро, от автобусных остановок, как вешние потоки, утекают куда-то под землю, под площадь и потом выплескиваются на другой ее стороне.
А вот и Каменный мост. Если человек никогда и не был в Москве — все равно сразу его узнает: видел в кино. И Кремль с него — весь как на картинке: Большой Кремлевский дворец, златоглавые соборы, Иван Великий с вознесенной под облака тоже золотой шапкой…
Александровский сад. Площадь Революции. Приехали.
Дементий сдал чемодан в камеру хранения под «Гранд-отелем» — и скорей-скорей на Красную площадь.
Все так, как и представлялось: справа зубчатая стена с Никольской и Спасской башнями, у стены Мавзолей, а чуть левее, с того, дальнего края площади, на тебя тихонько надвигается многокупольная разноцветная громада Василия Блаженного.
Постепенно выступая из-за выпуклости площади, храм словно бы вырастал на глазах, вырастал все выше и выше. Было такое ощущение, будто шел Дементий не по этой вот ровной, отполированной миллионами ног черной брусчатке, а подымался по ступеням. А может, это потому так казалось, что чем ближе он подходил к этому каменному чуду, тем все сильнее у него теснило в груди? Он и сам не замечал, что начинает почему-то затаивать дыхание. Даже собственным глазам не верилось, не верилось, что из камня — из мертвого камня! — можно сотворить такое. Уж не из волшебной ли сказки все это пришло? Пришло, да так и осталось здесь людям на погляденье, миру на удивленье… Так бы стоял и глядел хоть целый день и на этот веселый храм, и на суровый Кремль, и на все, что вокруг…
Зазвонили часы на Спасской. Сколько раз слышал их звон по радио, но все-таки — это другое. Ведь сейчас он не только знакомый звон слышит, а и саму Спасскую башню видит. И Спасскую, и храм Покрова, и Ивана Великого…
Постояв у памятника Минину и Пожарскому и обойдя кругом Лобное место, Дементий медленно, нехотя сошел с площади.
Улица Разина. Это по ней везли в железной клетке Стеньку на Лобное место… Каждый камень здесь дышит историей!
С площади Ногина до улицы Кирова, где дядя Коля живет, рукой подать. Но Дементий решил сперва съездить в институт. Так будет лучше. А то получится, что приехал он прямо и непосредственно к ним в гости. Спросят, как и что про тот же институт, а он не знает.
В автобусе было относительно свободно. Дементию даже удалось занять место у окна. И, конечно, интересно было бы поглядеть по сторонам — как-никак все же по Москве ехал. Но он нарочно не стал этого делать, а вынул записную книжку и начал сверять по ней, правильно ли едет и на какой остановке ему выходить.
Москву посмотреть он еще успеет. А сейчас не хотелось, чтобы что-то еще накладывалось на только что виденное. Пусть нынче в глазах будет одна Красная площадь… Однажды в выходной день они с друзьями сплыли вниз по Ангаре на моторке в глухое, поразившее его дикой красотой место. Так когда под вечер возвращались домой — он глаза держал прижмуренными. «Ты что жмуришься-то, — заметил кто-то из друзей. — Небось уху уплетал — глаза, как фонари, горели». — «А я всегда уху перевариваю с закрытыми глазами — лучше усваивается», — отшутился тогда Дементий. А когда вернулись в общежитие, сразу же достал картон и сел за него. Ребята потом удивлялись, когда на картине то место узнали…
Вот и институт.
Как тут все торжественно и тревожно! Просторный вестибюль шмелиным гудом гудит, и в гудении этом тоже возбуждение и тревога слышатся. А может, это ему только так показалось?
Нет, не показалось. Едва успел войти — уже и сам затревожился: в списках допущенных к экзаменам своей фамилии Дементий почему-то не нашел.
— Ты прикладник? — спросил его просто, если не сказать бедно, одетый парнишка.
Дементий не сразу сообразил, о чем это он.
— Ну да, факультет декоративного и прикладного искусства, — нарочно полностью, чтобы уж не было никаких недоразумений, назвал Дементий.
— Дак тут и искать нечего. Те списки, говорят, в деканате. Пошли, я туда же.
В деканате сказали, что беспокоится он понапрасну: не было бы в списках — не получил бы и вызова. А в списках он сразу себя не нашел — так это потому, что на прикладное идут в немалом числе те, кто не проходит или не надеется пройти на факультет живописи. А ты-то, мол, чего — тебя без разговоров и на живопись возьмем… Еще и пошутить изволили: «Ты же и бородой-то на живописца смахиваешь — погляди-ка, какая она у тебя живописная…»
Да, кстати уж, что делать с этой, будь она неладна, бородой? Порядком толкается тут по коридорам таких бородачей, и все какие-то пижонистые, словно носят свою бороду напоказ: поглядите-ка, мол, какие мы модные!.. Может, сбрить? Но ведь зарок же дал: пока не сдам экзамены… А вот постричься — это надо.
2
Дементий вышел из института и вскоре на той же стороне улицы увидел на стекле одного окна голубого «перманентного» юношу, на стекле другого — томную златокудрую девушку, а над ними — как бы поясняющая оба произведения искусства надпись: «Мужской и женский залы». Что ж, именно эти «залы» ему и были нужны.
Очередь, по дневному времени, была небольшая. В общей ожидальне Дементий сел на свободный стул рядом с листавшей журнал светлокосой девушкой. Отсюда как раз были видны оба зала: заскучается — можно глядеть заместо кино.
Он повнимательней пригляделся к своей соседке. Красивая, милая девушка. Только что ей здесь делать? Разве что с подружкой за компанию пришла? Однако журнальчик листает не просто так, а приглядывается к каким-то замысловатым прическам… Слава богу, уходят всякие «вшивые домики» и «я одна у мамы дурочка». Прически пошли разные и красивые. А только и косы — косы-то тоже, наверное, неплохо… Нет, конечно, вовсе не обязательно, чтобы все их носили. Кому что нравится. Да не всем они и идут. А этой-то как раз идут, да еще как идут-то!..
— Следующая!
Вот тебе и с подружкой! Сама пошла. А может, маникюр?.. Нет, садится в кресло, и мастер — такая же молодая девчонка — уже примеряется к ее косам, а та показывает, по каких пор их резать. «Дура! Что ты делаешь!..»
Эх, Дементий, Дементий! Сам-то ты что делаешь?! Ну что тебя приподняло, сидел бы себе и сидел, явно же не в свое дело лезешь. В этот зал вообще мужчинам заходить нельзя — вот с каким возмущением глядят на тебя эти великомученицы в железных шлемах со всякими бирюльками в волосах. («Если хочешь быть красивой — надо пострадать». Страдают…) Зря, конечно, зря поперся, но уж если идешь, так торопись — вот она уже и ножницы занесла.
