Рыжее солнце медленно падало на черную зубчатку тайги. Мачты передач и хоботы консольных кранов отбрасывали гигантские тени. Под левым берегом начали копиться сумерки, заметнее, ярче стали огни электросварки. Долгий августовский день медленно угасал.

Для Николая Сергеевича он оказался особенно долгим. У него было такое ощущение, что, встретив солнце, встающее из океана, он словно бы вместе с ним проделал весь его дневной путь от начала и до конца — от океанского безбрежья до этой вот зубчатой таежной стены. Тем более что добрую половину дня он и летел вместе с солнцем, вслед за солнцем.

В ожидании автобуса или попутной машины он прошелся по обставленному ларьками пятачку, остановился у щита с портретами ударников стройки. На одной из фотографий взгляд его задержался: уж очень знакомым показалось открытое улыбающееся лицо парня. И чуть лукавый прищур, и расплывшийся в улыбке над маленькими усами нос, и лоб со свесившейся на него враздрыг шевелюрой — все было таким знакомым. Особенно улыбка: парень улыбался не вообще, не в пространство, а словно бы тебе лично; словно бы вот только что увидел тебя и улыбнулся.

— Постой, постой, да это уж не… — Николай Сергеевич шагнул ближе к щиту и в сгущавшихся сумерках прочел под фотографией: «Опалубщик Д. К. Важников».

Ну конечно же, это Дёмка! И если бы не усы да не бородка — и подпись бы читать ни к чему… Усы отец Демы, правда, тоже носил, но на бороды тогда моды не было…

Чуть не четыре года Николай Сергеевич не видел Демы. Это, считай, парню уже за двадцать. Быстро летит время!.. Вот тоже: сколько раз собирался навестить парня, сколько раз в письмах обещал приехать — не собрался.

Уже совсем стемнело, когда Николай Сергеевич вылез из кабины самосвала около крыльца молодежного общежития.

В комнате в два ряда стояло около десятка одинаковых железных коек со столом на проходе. На одной койке светловолосый крепыш с отрешенным видом читал книгу, на другой наголо бритый, но бородатый парень столь же сосредоточенно, будто дело делал, курил. Еще двое — то ли со смены, то ли перед сменой — спали. В комнате было душновато: открывать окна опасно — налетит мошка.

Николаю Сергеевичу не надо было спрашивать, которая тут койка Демкина. Вон она, крайняя у окна: над ней на стене висела блестевшая маслом картина: стройка рано-рано утром; еще и солнце не взошло, еще и плотина, и вода, и берега — всё в голубоватом тумане. Не с Пурсея ли писалась картина?

Поздоровавшись и пройдя к окну, Николай Сергеевич сунул чемоданчик под койку, спросил, скоро ли будет Дема?

— А вы, собственно, к кому? — не поворачивая головы, а лишь перекинув сигарету в угол рта, вопросом на вопрос ответил бородач.

— К Важникову. Он в какую смену работает?

— А он уже ни в какую не работает.

— То есть?

— Дементий Важников три… — парень поглядел на часы, — нет, теперь уже четыре часа назад отбыл в столицу нашей Родины Москву.

Николай Сергеевич опешил.

— Как? На чем? — спросил он, будто это имело какое-то значение. — На самолете? («Тогда я мог бы встретиться с ним в аэропорту…»)

— Нет. Ему захотелось пройтись по вновь испеченному морю, подышать морским воздухом.

«Ах, как это все глупо получилось! Вот уж воистину: нарочно не придумаешь. Торопился, торопился, а все попусту…»

— А он вас, между прочим, поджидал, — все так же нарочито бесстрастно, не меняя ни голоса, ни небрежной позы, продолжал парень. — Если не ошибаюсь, вы будете тот самый дядя Коля, который должен был прилететь с Дальнего Востока еще неделю назад?

— Да, да, — сокрушенно закачал головой Николай Сергеевич.

— Поджидал. — Довольный своей проницательностью, парень этак философски улыбнулся. — Он-то бы и еще мог подождать, да побоялся: вдруг в институте не захотят ждать.

«Что верно, то верно: в институте ждать не станут. Небось вот-вот приемные экзамены начнутся… Все правильно».

Николай Сергеевич вдруг как-то разом почувствовал такую смертельную усталость, что даже со стула, на котором сидел, и то поднялся с превеликим трудом. А гостиница на другом берегу. Да еще и есть ли свободные места?

Будто бы ничего, кроме своей сигареты, не видящий парень на самом-то деле, оказывается, все видел, все замечал. Надо думать, он заметил и огорчение Николая Сергеевича и его крайнюю усталость, потому что, когда тот протянул руку за своим чемоданчиком, парень сказал (конечно, все тем же бесстрастным тоном):

— А я бы вам не советовал в гостиницу. И не ближний свет, да и вряд ли найдется свободный люкс. А Демкину койку пока еще никто не занял. Располагайтесь и отдыхайте с дороги. Тем более что она была не близкой.

— Конечно, оставайтесь, — подал голос и второй парень, тот, что читал. — Завтра утром сориентируетесь, а сейчас куда на ночь глядя…

«Ты смотри-ка, с какими симпатичными ребятами Демка жил!..» Николай Сергеевич почувствовал, как теплая волна подкатывает к горлу и застревает там. А еще и то было трогательно, что сердечное радушие, с каким ребята отнеслись к незнакомому человеку, они старательно, скрывали под маской этакой олимпийской бесстрастности. Всем своим видом они как бы хотели сказать: без лирики! Без эмоций! Без сантиментов!.. Ах, как мы боимся в молодости проявления вот этих самых «сантиментов»…

Николай Сергеевич поставил чемодан на место и начал раздеваться.

— Правда, придут орлы со смены — шумновато будет. Но мы их попросим, чтобы они шумели не слишком…

Рано или поздно пришли ребята со смены, шумели они или не очень шумели — ничего этого Николай Сергеевич не слышал; лег в постель — словно в пропасть провалился. Даже снов никаких не виделось.

А когда проснулся, вчерашних знакомых в комнате уже не было. Теперь на других койках тоже двое спали, укрывшись с головой простынями, а двое полулежа пили чай из эмалированных кружек и ожесточенно спорили об абстракционизме.

— Сказать, что абстракционизм бяка — это еще ничего не сказать, — размахивая кружкой, ораторствовал один. — Вопрос в другом. Вопрос в том, является или не является он выражением духа времени?

— Смотря что разуметь под этим самым духом времени! — не сдавался его сосед. — Абстрактный дух времени или человека своего времени? До сих пор настоящие художники выражали дух времени через человека. Исключая человека из своего поля зрения, абстракционизм тем самым подписывает свой смертный приговор. Он не только беспредметен, он бесплоден и бесперспективен…

Вслушиваясь в этот спор, Николай Сергеевич поглядел на висевшую над ним картину: интересно, выражает ли она, по мнению сидящих, дух времени?! При дневном свете картина Николаю Сергеевичу понравилась больше: теперь мягкие рассветные полутона ее казались, более глубокими и выразительными. Молодец Демка!

«А ведь если, — вдруг, подумалось ему, — вылететь самолетом, то в Иркутске можно перехватить Дему, чтобы потом лететь в Москву, как и было уговорено, вместе…»

Прекрасная мысль! Николай Сергеевич даже привстал на кровати, словно бы намереваясь сейчас же, не теряя ни минуты, отправиться на аэродром. Но… но уж очень обидно было возвращаться с пустыми руками. Ладно бы просто дождаться Дему в Иркутске, не заезжая сюда. А теперь, коль дело зайдено, надо хоть дня три-четыре потолкаться на стройке. Да и то сказать: Дема прекрасно и без него доедет — не маленький, а через какую-нибудь неделю, даже раньше, они все равно с ним увидятся.

Дементий стоял на верхней палубе старенького пароходика и неотрывно глядел на отдаляющуюся плотину гидростанции, на город слева от нее. Уже нельзя было различить, что на плотине кипит работа, а по улицам города идут люди, едут машины. Все слилось, смазалось, постепенно и город начал сливаться с окружающей его тайгой, и только белый брус плотины все еще виделся четко обозначенным в темных скальных берегах.

Где-то там остались ребята, с которыми он соли съел, может, и помене пуда, но они вместе по обледенелой кромочке того бруса ходили, над водяной бездной висели… Опалубка — это, наверное, от «палубы», но ведь палуба что — я вот по ней расхаживаю себе руки в брюки, а там не больно-то походишь, чуть зазевался и — загремел, костей не соберешь… Какие ребята! Где я таких теперь найду?.. Провожать, чудаки, приперлись, будто нельзя было в общежитии проститься. Не люблю всяких провожаний: оно вроде и приятно, а в конце-то концов получается одно расстройство. Сейчас вот вспомнилось, и то в горле першит…