— Это насчет свадьбы, что ли? — видя, как он мучается, пришел на помощь Викентий Викентьевич, и получилось это у него как-то очень легко и просто.

— Да, да, да, — обрадованно заподдакивал Николай Сергеевич и почувствовал такое облегчение, будто на крутую гору наконец-то влез.

— А чего тут договариваться?! Вадим с Викой, надо думать, давно обо всем договорились.

— Ну, надо же обсудить, что, когда… где… — Николай Сергеевич опять начал мямлить, спотыкаться на каждом слове, — кого пригласить… и так далее.

— Э, нет, увольте, — мило, вроде бы с улыбкой, но достаточно твердо проговорил Викентий Викентьевич. — Ничего я в этих делах не понимаю и заранее целиком и полностью согласен на все ваши условия.

— А и нет никаких условий. — Наконец-то и Николай Сергеевич почувствовал себя легко и просто и снова обрел утраченный дар речи.

— Тем более! Судя по рассказам Вики, Нина Васильевна — дама хозяйственная, рассудительная — пусть она и берет бразды правления в свои руки. Я бы хотел знать только одно: когда? Поскольку на днях должен буду лететь в Афины на симпозиум историков… Все, и больше об этом не будем. Давайте лучше поговорим о наших молодых — это интереснее.

Ну вот, сколько готовил себя Николай Сергеевич к этому разговору, а он и занял всего лишь какую-то минуту, и высокие договаривающиеся стороны легко пришли к обоюдному соглашению.

— Не знаю, как вам Вика, а мне Вадим… — тут Викентий Викентьевич чуть запнулся, — в общем, нравится. Неглупый, воспитанный мальчик… Прискорбно, конечно, что он попал в ту нелепую историю, но будем надеяться, что она для него послужила уроком на будущее…

«Хотелось бы надеяться!» — сказал себе и Николай Сергеевич.

— Ну, да я сейчас о другом. И нам с вами они могут нравиться, и тем более друг другу, они могут быть сами по себе прекрасными людьми. И все равно — еще вопрос: счастливо ли сложится их совместная жизнь? Есть в житейском обиходе такое понятие: подходить друг другу. Мы вот с Викиной мамой — царство ей небесное, как говорят верующие люди, — подходили.

«А мы?» — спросил себя Николай Сергеевич и затруднился с утвердительным ответом.

— Подходят ли друг к другу, на ваш взгляд, наши молодые?

Вот уж над чем он не задумывался!

Николай Сергеевич так и ответил.

— Напрасно… А впрочем, нет, вы правы. Что толку оттого, что мы, родители, над этим думать будем! Ну, подумали, посчитали, что жених с невестой друг другу не подходят. И что? А ничего. Они-то уверены, что подходят, да еще как подходят, и разве послушают ничего, по их твердому мнению, не понимающих в этом предков?

Викентий Викентьевич грустно так, сожалеюще улыбнулся, а потом уже другим голосом продолжал:

— Как-то не спалось, и Вика с Вадимом на ум пришли. И вот что подумалось… Какой колоссальный опыт накопило человечество в делах любви и супружеской жизни! Мало того, этот, по большей части печальный, опыт до мельчайших подробностей описан в тысячах книг. Казалось бы, пользуйтесь, новые поколения, не повторяйте ошибок ваших предшественников! Увы, никто еще не смог этим опытом воспользоваться, никому еще он не пошел впрок. Каждый все начинает сызнова, будто до него никто ни на ком не женился. Во всяком случае, юные возлюбленные пребывают в уверенности, что так, как они любят друг друга, до них еще никто никогда не любил…

А ведь действительно: все всё знают, а счастье в любви — залетная птица.

— Да что человечество! Родные отец и мать имеют достаточный личный опыт, и уж куда бы естественней и проще передать его своим детям. И пытаются передавать. Но никчемным, неподходящим оказывается этот опыт. В чем другом, может, и учатся на чужих ошибках, в этом — поучительны бывают только свои ошибки…

— Уж очень мрачная картина получается! — усмехнулся Николай Сергеевич.

— Ничуть, картина самая что ни на есть реальная… Представим, что наши дети, Вика и Вадим, выказали нам почтение и попросили у нас совета. И как вы думаете, что бы это могло дать? Что бы мы с вами могли присоветовать? Ну, ну, отвечайте.

Николай Сергеевич сказал, что советовать в таких тонких делах и в самом деле непросто: родители меряют на свой аршин, а у детей он может быть — часто так и бывает — другим.

— И в случае неудачи дети родителей же и укорят: вот, скажут, насоветовали… Так что мой вопрос — подходят, не подходят — считайте чисто теоретическим… Ну, я, кажется, вас заговорил. Знаете, профессиональная привычка. Ведь если для вас работа — писать, для меня — говорить, — Викентий Викентьевич тихонько рассмеялся.

Николай Сергеевич посчитал момент подходящим, чтобы откланяться. Он поднялся, поблагодарил за прекрасный чай, за интересный разговор.

— Ну что вы, что вы, — конфузливо замахал руками Викентий Викентьевич. — Не за что… Рад был с вами познакомиться.

Он проводил Николая Сергеевича до двери, коротко пожал руку.

— Счастливого вам пути! — сказал Николай Сергеевич, имея в виду скорую поездку в Грецию.

А уже спускаясь по лестнице, подумал: мне бы следовало сказать: «Рад был познакомиться». Это действительно радость: узнать такого интересного человека.

Возвращался домой Николай Сергеевич с чувством исполненного долга. Вот будет довольна жена успешным исходом переговоров, и особенно тем, что все руководство свадебным торжеством передается в ее руки! Лишь бы она не злоупотребила данной ей властью. И чтобы этого не случилось, может, есть смысл сказать, что и Викентий Викентьевич, мол, тоже ратует за минимальный размах торжества. Николай Сергеевич был уверен, что оно бы так и было, если бы речь зашла об этом…

Вспомнилось, как отец Вики сказал, что Вадим ему нравится: «В общем, нравится». А вот самому Николаю Сергеевичу в последнее время сын и в общем и в частностях нравится все меньше и меньше. И была у него тайная мысль сказать о своем решении добиваться пересмотра дела Викентию Викентьевичу, посоветоваться с ним, узнать, как он к этому отнесется. Но и разговор шел о другом, и храбрости у Николая Сергеевича не хватило. Как нибудь в другой раз…

Недавно, на обратной дороге из милиции, и так и так обдумывая свое решение о пересмотре дела, он понимал, что новое разбирательство может коснуться не одного Вадима. Разве оно не заденет жену, а значит, и все их семейные отношения?! Но ведь точно так же, думал он теперь, пересмотр дела может задеть и Вику, и ее отца… Круг нежелательно расширялся. И правильность принятого решения снова и снова ставилась под сомнение.

Не любил Викентий Викентьевич дорожных сборов, жалел время, которое приходилось тратить, в сущности, на пустое дело: рубашки, пижаму, бритву, зубную щетку, еще семнадцать вещей, лежащих по своим местам, надо сложить в чемодан, чтобы потом, по возвращении, все опять разложить по тем же семнадцати или скольким там местам…

— Не забудь, папа, теплую кофту, — говорит Вика, перебирая его вещи в гардеробе.

— А надо ли? Ведь на юг еду, там, должно, в сентябре теплее, чему у нас в июле.

— Как знать! — настаивает Вика. — А вдруг ненастье завернет?

Вот, вот! Мало не забыть то или это, приходится еще ломать голову над тем, что брать, а что не брать. Дочь правильно говорит: погоду мы пока еще не заказываем. Но взять кофту — она же полчемодана займет…

Наконец вещи уложены. Остается позавтракать — и можно отправляться в аэропорт.

Виктория оживленна, деятельна. Она шумно возится на кухне, варит кофе, готовит бутерброды. А потом заботливо угощает Викентия Викентьевича, стараясь упредить каждое его желание. Но столько грусти сквозит в этом оживлении, в этой заботе, что у него начинает влажнеть, туманиться взгляд.

Им редко приходилось расставаться с дочерью даже на короткое время, а если приходилось, то в эти минуты Виктория казалась ему маленькой и совсем беззащитной. Да, конечно, она оставалась не одна, а на попечении тети Поли, и Викентий Викентьевич знал, что эта добрая женщина присмотрит за дочерью в его отсутствие, накормит и напоит ее. Но он знал также, что Виктории будет не хватать его и она будет считать дни, когда он вернется.