Потому-то когда Вика завела речь о том, чтобы Николай Сергеевич «отпустил» Вадима жить в их дом, он легко согласился: наилучший вариант! Как и что будет у Вадима с Викой — это особь статья. Но уже заранее можно быть уверенным, что ни верховного, ни какого другого командования над Вадимом со стороны Викентия Викентьевича не будет. Оставалось узнать, как отнесется к этому варианту Нина Васильевна. Чего хорошего, еще скажет: родного сына из дома выживаешь!.. Умница Вика это поняла и сказала, что уговаривать Нину Васильевну будет сама с Вадимом. И, понятное дело, упор будет делать не на то, что ей не хочется жить в их доме — тут Вика этак понимающе улыбнулась, — а на то, что не может оставить одного старого, больного отца.

Как им удалось уговорить жену, этого Николай Сергеевич не знает и по сей день. То ли ее соблазнила возможность вывести Вадима из-под домашнего «надзора» Николая Сергеевича, то ли что другое. Но так или иначе согласилась она на этот «наилучший вариант» с превеликой неохотой и, видимо, в качестве какой-то компенсации за уступку сына выговорила себе право навещать молодых, когда ей захочется. И после свадьбы пока что не было дня, чтобы она у них не побывала. Сегодня тоже ушла чуть ли не с утра, и вот уже четвертый час, а ее все еще нет.

В прихожей коротко блямкнул звонок. Не ее рука, не ее почерк. Всего скорее Дементий: на это время еще вчера с ним уговоренность была.

Николай Сергеевич сложил разбросанные по столу листки статьи и пошел открывать.

— Здравствуйте, дядя Коля! — голос у парня оживленно громкий, рукопожатие крепкое.

«Может, есть хорошие новости из института?»

Они прошли в комнату, сели в кресла.

— Нет, в институте все по-прежнему: ни два, ни полтора, — уже другим голосом сказал Дементий. Но тут же опять ободрился: — Да вы, дядя Коля, не переживайте. Не пропаду!.. Оно, конечно, обидно: столько труда вам пришлось положить, чтобы вытащить меня сюда на ученье…

— Какие еще труды, — досадливо махнул рукой Николай Сергеевич. — Не о том говоришь.

— Почему же не о том? Что у вас, других дел нет, чтобы со мной возиться.

— Не о том говоришь! — повторил Николай Сергеевич.

Ну как объяснить парню, что все эти, как он называет, труды ему вовсе не в тягость, не одолжение, а долг… Накануне боя в Каменистой был у них с Костей, отцом Дементия, мужской разговор-уговор: у тебя — сын, у меня — сын, и если кому-то из нас не судьба остаться в живых, другой поможет сыну встать на ноги. Обещаем? Обещаем!..

— И обратно, на стройку, возвращаться нельзя, — между тем продолжал как бы размышлять вслух Дементий. — Ведь меня провожали честь по чести, провожали, как говорится, с верой и надеждой.

— Да что ты, парень, о каких-то околичностях толкуешь: как да что скажет княгиня Марья Алексевна… Давай о главном. Берем наихудшее: тебя из института вытурили. Что дальше?

— А дальше — перевожусь на заочное, уже спрашивал; на заочном оставят, все же не социально опасный элемент, — тут Дементий горько и как-то криво улыбнулся. — Перевожусь на заочное и уезжаю на свою родную косопузую Рязанщину.

Смотри-ка, а парень-то не опустил руки, не раскис!

— Мама, конечно, будет в восторге: наконец-то сынок вернулся под ее родительское крыло. Мне, правда, радоваться будет нечему, поскольку институт наш не технический и не педагогический. Там кое-как сдавай экзамены да вовремя присылай контрольные — и диплом тебе обеспечен. А можно ли заочно стать хирургом? У нас не лучше…

— Это верно, — поддакнул Николай Сергеевич, — не лучше.

— Пришлю я свою контрольную, свое художество. Мне поставят тройку или пятерку. Но что мне это даст? Мне нужно, чтобы опытный мастер потыкал меня, как щенка, носом в то художество и сказал: тут у тебя неважно получилось, а тут и вовсе плохо, надо бы вот так или так…

— Сейчас ты говоришь дело. Но если все так… Ну, что ли… — Николай Сергеевич старался подбирать слова помягче, покруглее, — если все хорошо понимаешь, почему так легко и скоро сдался? Почему не боролся?

Как ни мягко говорил Николай Сергеевич, его вопрос оказался, похоже, обидным для Дементия.

— За что, дядя Коля, бороться-то? — подняв на него недоуменные глаза, воскликнул Дементий.

— Как за что — за институт.

— А с кем?

— С теми, кто возвел на тебя напраслину.

— Но как, каким образом?.. Мне предлагали раскаяться, отказаться от своих слов. Но я не знаю, в чем раскаиваться. В том, что не принимаю абстрактного искусства? И от слов, что «я — русский…», я не откажусь, если меня не только из института вышибут, а даже и в тюрьму посадят.

— Тебе-то шьют национализм и даже шовинизм.

— Но как я мог предполагать, что в такой миллиметровой близости со словом «я — русский» находятся такие страсти-мордасти?! Скажи «я — казах» или «я — молдаванин» — никому и в голову не придет, что это национализм, а тут почему-то… — Дементий махнул рукой и замолк.

Николай Сергеевич не знал, как продолжать разговор. Еще до прихода Дементия он думал, что парень попал в переплет и его надо как-то подбодрить — парень его самого подбодрил: «Не переживайте, дядя Коля!» Хотел подвигнуть на борьбу с несправедливостью — и тут осечка.

— Но если ты ничего криминального не говорил — тем более должен стараться доказать свою невиновность, — сделал еще одну попытку Николай Сергеевич.

— Дядя Коля, не сердитесь, но я опять спрошу: как, каким макаром? Ведь их сколько, а я один; им вера, а не мне. Будь хоть один свидетель с моей стороны… Допустим, вы бы сидели в той компании рядом со мной — другое дело!

Будь хоть один свидетель!

— А ты, говорят, на том вечере тоже был с девушкой… Не с той ли, что и на Вадимовой свадьбе?

Дементий смутился, отвел глаза и задышал, запыхтел, будто в крутую гору начал подниматься.

— Да, с ней… Потом еще Муза прискакала. И чего бы лучше — сидеть с ними да болтать о всяких пустяках, так нет, дурака понесло к этим доморощенным авангардистам…

— Она производит впечатление серьезной, умной девушки.

— Да уж, наверно, поумней меня, — светло усмехнулся Дементий. — Сидел бы с ней — все было бы как надо.

Николаю Сергеевичу захотелось спросить, как давно он знает Машу (кажется, так ее Вика называла), нравится ли она ему и вообще в каких они отношениях. Но это увело бы разговор в сторону. Вот если бы Маша могла быть тем самым свидетелем, если бы она сидела поблизости, когда он водружал хохломскую салатницу на голову своего оппонента!

— А потревожил я вас, дядя Коля, вот по какому делу, — Дементий успел оправиться от смущения и опять говорил ровно, без придыхания. — Выгонят или не выгонят меня из института — пока неизвестно, но комендант нашего общежития — мужик расторопный и на другой же день после заседания бюро сказал: общежитие переполнено, я не знаю, куда расселять и неисключенных студентов, так что, молодой человек, подыскивай себе новое место жительства.

— Но он не имеет права выселять тебя без приказа ректора! — возмущенно воскликнул Николай Сергеевич.

— Нынче не имеет, завтра заимеет, — спокойно отозвался Дементий. — И тогда мне надо будет в двадцать четыре или сколько там часов покинуть пределы столицы нашей Родины. А покидать — даже в худшем, как вы сказали, случае — мне бы не хотелось. По крайней мере хотя бы месяца на два, на три. Хотелось бы походить по музеям, по выставкам и раз, и два, а может, и двадцать два побывать в Третьяковке…

Николай Сергеевич опять подивился деловому и ясному ходу мысли Дементия: целая программа парнем продумана!

— Так вот, я и хотел спросить: нельзя ли подыскать мне временно какую-никакую работенку с койкой в общежитии? Любую: готов хоть грузчиком, хоть дворником.

— Хоть дворником! — рассмеялся Николай Сергеевич. — Да ты разве не знаешь, что по нынешним временам это — привилегированная, почти аристократическая профессия. Столько интеллектуалов, в том числе и с высшим образованием, подвизается на тротуарном поприще, что ты по конкурсу можешь не пройти. Особенно привлекательна эта профессия для пока еще не признанных писателей: днем метет, а ночью пишет… Ну, а если всерьез…