Они как раз проходили Тверским бульваром. Под ногами шелестела желтая листва кленов и вязов. На скамейках грелись на солнышке пенсионеры, по дорожкам молодые мамы гордо катили перед собой высокие коляски, в которых покоились их бесценные сокровища.

Они нашли наполовину свободную скамью и сели.

— Арифметика — точная наука, — напомнил Вадим. — И что она говорит?

— Говорит она вот что, — Вика сделала паузу, как бы набираясь решительности. — У вас квартира из двух комнат?

— Из двух, — с выражением крайнего удивления на лице подтвердил Вадим.

— А живет в этих двух комнатах трое?

— Да, трое.

— Через неделю будет четверо… Делим четыре на два — и получается в итоге два человека в комнате.

— Ну и что? — по-прежнему недоумевал Вадим.

— Не многовато ли по современным санитарным нормам? — все тем же нарочито деловым тоном продолжала Вика. — А в доме, куда мы идем, в трехкомнатной квартире живут двое. Так справедливо ли кому-то из этих двоих уходить и оставлять в трех комнатах одного? Не правильнее ли из двухкомнатной перебраться сюда, и тогда получится и тут и там на каждого человека по комнате.

— Очень интересная арифметика! — вроде бы беспечно усмехнулся Вадим, но голос его выдал: в нем ясно слышалась растерянность.

Еще бы! Ведь только что его невеста с мамой «обо всем договорились», только что все они любовно, по-семейному сидели за обеденным столом — и вдруг такое…

— Интересная арифметика! — повторил Вадим. — Но…

— Что «но»?

— Я согласен на любой вариант, лишь бы вместе с тобой.

— Так в чем же дело?

— А в том, что я-то согласен, но… согласится ли мама?

— Да ты что?! Собрался жениться, а чувствуешь себя все еще ребенком, которого мама в коляске возит. Не пора ли мужчиною стать?.. И вообще — кто женится: ты или мама?

Вика резко встала и, не оглядываясь, пошла по дорожке вниз к Никитским воротам.

Вадим через какое-то время догнал ее и пошел рядом. Но до самого дома они не проронили больше ни слова.

Немного поостыв, Вика уже пожалела, что так сурово обошлась с Вадимом. Перевоспитывать его, наверное, поздно. Что он, и сам не понимает, что ходить под мамой до таких лет стыдно?

А когда пришли домой и она увидела, как Вадим, сев в кресло, горестно охватил руками голову, то и вовсе чуть не кинулась его утешать — таким жалким и по-детски обиженным он выглядел.

Большой милый ребенок, добрый и ласковый, — таким она его полюбила, таким он ей до недавнего времени нравился. А вот теперь чуть ли не за это же самое — за то, что он все еще ребенок, а не мужчина — она его обругала. Как же все сложно в жизни устроено…

Зазвонил телефон. Вика подошла, сняла трубку.

— Виктория, это ты? — к немалому удивлению услышала она голос Николая Сергеевича. — Набиваюсь в гости; твой чай прошлый раз понравился. Так что, приглашаешь?

— Ну конечно, Николай Сергеевич. Пожалуйста, приезжайте. Правда, папы пока еще нет…

— До его приезда мне и надо побывать. Со мной будет еще один мужчина, так что ставь две чашки…

Вика стояла недалеко от Вадима и видела, как он при упоминании отцова имени разом отнял руки от лица и подобрался, насторожился.

— Отец собирается приехать сюда? Зачем?

— Зачем — не сказал. Сказал только, что едет, и не один, а еще с кем-то.

— Тогда мне лучше, наверное, уйти.

— Это уж на твое усмотрение… А вообще-то зря ты его побаиваешься. Отец у тебя — хороший человек. Куда лучше… — Вика хотела сказать: лучше твоей обожаемой мамочки, но удержалась. Вадим, надо думать, и так понял.

— Хороший, а общего языка со мной найти не может.

— А сам-то, сам-то ты ищешь этот язык? — Вика опять, как на бульваре, пришла в возбуждение и говорила резко. — Скажите пожалуйста, какой принц: знайте, люди, на какой козе к нему подъехать!.. Мамочка подъехала. Она, по-твоему, сумела найти общий язык. Но что это за язык? Это… это язык клушки с цыпленком… Что ж, ступай под мамино крылышко, пока ястреб не налетел.

— Что с тобой, Вика? Что ты сегодня какая-то вздернутая? Успокойся… Просто я подумал, что так будет лучше. Схожу к Бобу, давно обещал зайти. От него позвоню… Успокойся. Главное, чтобы мы с тобой всегда и во всем находили общий язык!

Вадим ушел.

А и в самом деле, что это она сегодня по всякому пустяковому поводу с пол-оборота заводится? И на парня кричит, будто он виноват в ее дурном — правильно было сказано: вздернутом — настроении… А может, это не пустяки и дело вовсе не в ее настроении?..

Непонятно, по какому такому делу едет Николай Сергеевич. И что за мужчина с ним?

Надо действительно успокоиться, а то в каком виде она гостей принимать будет.

Вика подошла к зеркалу. Боже мой, что за баба-яга глядит на нее оттуда?! Надо хоть волосы привести в порядок, и вообще…

Узнать в отделе кадров, в каком цехе работает Коля, было делом несложным. Но Николай Сергеевич сразу в цех не пошел. Корреспонденты на заводе бывают не каждый день, к ним внимание повышенное. Привлекать же внимание к собственной персоне в планы Николая Сергеевича как раз не входило. Поэтому он сначала потолкался в заводоуправлении, поговорил с секретарем парткома, сказал, что хотел бы написать очерк о молодых рабочих, например, из такого-то цеха. Секретарь хотел вызвать начальника цеха, но Николай Сергеевич сказал, что лучше, наверное, будет, если его проводят туда и он познакомится на месте и с начальником, и с рабочими.

В цехе Колю он приметил сразу же, но подходить к нему опять-таки не стал, чтобы не афишировать свое знакомство. Хотелось сначала услышать мнение о нем начальника цеха. Как знать, может, начальник отзовется о Коле не очень лестно и укажет других ребят.

Начальник назвал корреспонденту — на выбор — три фамилии молодых рабочих, одна из них была Колина. У Николая Сергеевича отлегло от сердца: его задача на добрую половину облегчалась.

Он не собирался что-то писать именно о Коле. Цель у него другая. Вот уже несколько дней он работает над статьей о современной молодежи, в частности о мальчиках, неожиданно для самих себя попадающих на скамью подсудимых. И коль скоро он будет касаться недавнего суда и его «гуманного» по отношению к подонкам решения, то, наверное, к слову и кстати будет показать Колю не просто как невольную жертву, но и как рабочего человека. Вот человек, приносящий своим трудом пользу обществу, а вот замахнувшийся на него ножом никчемный бездельник. Надо думать, это сделает статью более весомой.

Прийти к Коле домой? Но Николаю Сергеевичу стыдно было показываться на глаза Антонине Ивановне, самим своим приходом вызывать у нее не самые приятные воспоминания. Да и Колю, для статьи, требовалось показать не столько в домашнем, бытовом, сколько в деловом, производственном плане.

Начальник цеха рассказал об одном, о другом рабочем, дошел черед и до Коли.

— Толковый парнишка. Надежный: что ни поручи — сделает. И сделает на совесть. А еще… как бы это сказать…

Тут он немного помолчал, должно быть подбирая нужные слова. Однако заговорил почему-то о другом.

— Сколько всякой дряни в последние годы хлынуло к нам из-за рубежа! Возьми те же песни, похожие на истошный вой, те же трясучие танцы… Всякая зараза, как известно, прилипчива, а молодежь ко всему новому, даже и сомнительному, восприимчива. И у нас уже сколько их, по чужой моде одетых, чужие песни орущих, по улицам ходит. Наши заводские ребята и то начинают под этих доморощенных битлов подлаживаться. И как же приятно видеть парня, который думает не столь о том, по последней ли моде у него острижена шевелюра, а о том, чтобы иметь поболе под этой шевелюрой!.. Коля — из таких. К нему вся эта заграничная шелуха не пристает. Выпала свободная минута — у него уже книга в руках… У меня тоже сын растет. Очень бы хотел, чтобы он на Колю был похож…

Николаю Сергеевичу слышать все это было интересно. Но хотелось побольше знать и о том, что за работник Коля.

— Я уже сказал: работник добросовестный… Разве что немножко опоздал родиться. В прежние времена из него бы высокого класса мастер-краснодеревщик мог выйти. Парень с выдумкой, с фантазией. А у нас что — у нас один голый стандарт, развернуться ему негде… Вы не были в нашем красном уголке? Стоит посмотреть: он его оформлял.