2
Весь следующий день был отдан Велико-Тырнову.
С утра они поехали в университет, где Викентий Викентьевич прочитал лекцию о Киевской Руси. После университета был этнографический музей. Осматривая его богатейшие, любовно подобранные коллекции, Викентий Викентьевич пожалел, что в Москве подобного музея нет.
— А теперь я вам покажу главную историческую достопримечательность нашего города, — по выходе из музея торжественно провозгласил Любомир, — Ца́ревец!
Кому не приходилось видеть реку, текущую равниной где-нибудь в серединной России: не течется ей прямо, прихотливо кружит, петляет и, бывает, такую петлю завернет, что к самой же себе вплотную подходит, образуя этакий островок не островок, но что-то на него похожее.
А теперь попытайтесь представить такой остров не среди долины ровныя, а на горном плато. Представьте глубокое каменное ложе реки, какое она выбила за миллионы и миллионы лет: высота берегов местами достигает едва ли не сотни метров, и впечатление такое, что они разъединены между собой пропастью, на дне которой светится вода.
Таким совершенно недоступным каменным островом около двух километров длиной и чуть более километра шириной и был Царевец.
На Царевце уже давно идут археологические раскопки. Раскрыты фундаменты царского дворца, соседнего с ним дома патриарха, кое-где обозначились улицы.
Любомир давал пространные пояснения. Но Викентию Викентьевичу хотелось не только знать то, о чем он говорил, но и подробно, в деталях, видеть. Не просто: «Это царский дворец» — и пошли дальше. Надо походить залами дворца, ощутить их простор, представить былое великолепие, вообразить, что происходило или могло происходить здесь пятьсот — шестьсот лет назад. Иногда он дотрагивался до мраморных колонн, до сложенных из камня стен, словно через это прикосновение ему легче было проникнуть и мыслью и чувством в те далекие времена: как знать, может, по этой именно колонне так же проводил ладонью последний владетель этого дворца Иван Шишман…
Вершину каменного острова занимали дворцы. Ярусом ниже жила знать. Еще ниже, у воды, селились купцы, ремесленники, простолюдины.
— Как можно понять, — говорил Любомир, — Царевец был своего рода кремлем средневекового столичного города Тырнова. И отличался от подобных сооружений разве что своей полной недоступностью. Важный по тем временам фактор!
Еще какой важный-то! Сколько городов было заложено русскими князьями с учетом именно этого фактора — на высоком месте у слияния рек. И Ярославль, и Нижний Новгород, да и сама Москва — с двух сторон водная преграда, с третьей — высокая стена.
— Царевец ни разу не был взят врагом, — продолжал Любомир. — Не могли его взять и турки в 1459 году.
— И все же он пал, — деликатно напомнил Викентий Викентьевич.
— Но вы же прекрасно знаете, дорогой Викентий Викентьевич, — в голосе Любомира слышалась обида и возмущение, — что нашелся — продажная душа! — предатель. Он открыл туркам ворота крепости…
Предательство… Оно и через пятьсот лет возмущает, будто совершено вчера. Вон как закипел в общем-то спокойный Любомир.
Московский коллега-историк, побывавший во Франции, рассказывал Викентию Викентьевичу о средневековой крепости под Каркассоном. Она тоже выдержала много осад и ни разу не была взята врагом. Но нашелся предатель, и…
Это сколько же веков, а может, и тысячелетий рядом с доблестью и отвагой ходит по земле предательство!.. Какую-то неделю назад они видели Фермопилы. Несмотря на огромное численное превосходство, персы не могли сломить героическое сопротивление греков. Но нашелся предатель и провел персов в тыл воинам спартанского царя Леонида…
После Царевца они еще и по старому городу, живописно раскинувшемуся на крутых каменистых берегах реки Янтры, походили и так умаялись, что под конец Викентий Викентьевич ног под собой не чуял. Но Велико-Тырново, наверное, стоило того. Еще с давних — не студенческих ли — времен хранились в памяти строки «Задонщины» о славе Руси Великой, одолевшей Мамая на Куликовом поле: «Прогремела слава к Железным вратам, и к Риму, и к Кафе по морю, и к Тырнову, и оттоле к Царьграду на похвалу». Видно, знаменита была столица Болгарии, если упомянута рядом с Римом и Царьградом! И не только знаменита, но еще и хорошо известна русским людям…
Теперь оставалась Силистра, куда Викентию Викентьевичу хотелось поехать одному. Любомир поначалу и слушать об этом не хотел, но, видя настойчивость гостя, все же отступился. Правда, лишь после того, как по телефону договорился со своим давним товарищем из Силистры, что тот и встретит Викентия Викентьевича, и покажет ему что надо. Любомир огорчался, что товарищ его не историк, а всего-навсего, как он сказал, учитель русского языка, на что Викентий Викентьевич ему ответил, что не всем же быть историками. К тому же в придунайском городе Силистре его интересовала не столько болгарская, сколько русская история, которую он вроде бы сам должен знать.
3
Силистра — чистый, компактный, современной планировки город, и знакомство с ним не заняло много времени.
Знакомец Любомира повез Викентия Викентьевича на господствующую над городом возвышенность с хорошо сохранившейся турецкой крепостью. Но и столетней давности крепость тоже мало интересовала Викентия Викентьевича, и он не выказывал это лишь из вежливости, чтобы не обидеть своего гида. Куда интереснее было смотреть с высоты на окрестные холмы и долины, на поля с вьющимися по ним дорогами и особенно на сверкающий у изножья города туманно-голубой Дунай. Недалеко отсюда, через какую-то сотню верст, Дунай становится морем, и потому он здесь и широк, и могуч, как, наверное, нигде.
После первого поверхностного огляда развернувшейся перед ним картины Викентий Викентьевич перешел к более пристальному ее изучению. Его интересовало, где могли располагаться войска византийского императора Иоанна Цимисхия, осадившие Доростол (как когда-то звалась Силистра). Откуда и в каком направлении они предпринимали свои атаки против затворившихся в крепости русичей? Да и сам древний Доростол, надо думать, вовсе не обязательно занимал ту же самую территорию, что и нынешняя Силистра. Тогда там, где он был, должны же сохраниться хотя бы остатки крепостных стен города. Постой-постой, а что за каменные фундаменты или что-то на них похожее виднеются на берегу Дуная, у самого уреза воды? Уж не то ли самое, что он ищет?
— Да, там идут раскопки, — подтвердил его поводырь. — Рядом с остатками крепостной стены… Впрочем, мы туда как раз сейчас и едем. На месте все и разглядим как следует.
Викентий Викентьевич еще раз провел медленным запоминающим взглядом по городу и его предместьям, посмотрел на Дунай — сначала откуда, а потом куда он течет — и вслед за своим гидом стал спускаться к стоявшей у въезда в крепость машине.
Они съехали вниз, в центр города, около гостиницы оставили машину и пешком, через раскинувшийся вдоль реки парк, направились к месту раскопок.
В парке работали молодые ребята, похоже, школьники старших классов. Они срезали с деревьев посохшие сучья и сносили их на речной берег, поближе к воде, чтобы потом сжечь.
По одной из дорожек они тоже вышли к Дунаю. Берег тут круто обрывался, и в этом-то обрыве и шли раскопки.
У самой воды была раскрыта сложенная из огромных, скрепленных раствором камней крепостная стена. Она поражала своей циклопической мощью: по ней свободно могла проехать повозка, запряженная парой добрых коней. Надо полагать, такая стена надежно защищала город с реки.
За крепостной стеной, на некотором удалении и перпендикулярно к ней, тянулись уходящие в еще не раскопанный берег стены поуже, но тоже не менее чем в два метра толщиной. Внушительной прочности были и внутренние перегородки между наружными стенами.
Знакомец Любомира сказал, что он, к сожалению, не археолог, а экспедиция, проводившая раскопки, с началом учебного года разъехалась до нового сезона. Но он общался с археологами, расспрашивал их, и они высказывают предположение, что перед нами не что иное, как развалины княжеского дворца. Прямо или косвенно подтверждают это и конфигурация раскрытых фундаментов, и вещи, найденные в раскопе.
