У Древней Греции нет таких белых пятен, хотя она и старше Киевской Руси чуть ли не на два тысячелетия. Гомер оставил нечто вроде энциклопедии жизни своих соотечественников, и нам во всех подробностях известно, и что они ели-пили, и как воевали, и чему поклонялись. Кроме «Илиады» и «Одиссеи» осталось и еще много столь же великих памятников культуры древних греков. И вот само создание этой великой культуры не таким уж и великим по численности народом — не великая ли тайна?!

Любой школьник на это бойко ответит: ну какая еще там тайна! Был же рабовладельческий строй, на каждого грека приходилось то ли десять, то ли двадцать рабов. Рабы работали, а самим-то грекам что делать? Вот они и занимались науками, литературой, развлекались театральными зрелищами, спортивными состязаниями… Примерно так мы пишем в наших учебниках. А наверное, стоило бы задуматься над тем, что ведь были и другие древние цивилизации — Египет, Вавилон, да мало ли! — и строились те же пирамиды не фараонами, а рабами, однако эти цивилизации сегодня представляют лишь исторический, чисто научный интерес. Ну, скажем, ученые задаются вопросом: как, каким образом затаскивались на такую высоту такие тяжелые, многотонные гранитные глыбы — ведь подъемных кранов в Древнем Египте не было… А многое ли перешло от тех времен потомкам древних египтян или, тем паче, другим народам? Много ли понастроено тех же пирамид в Европе или какой другой части света?

Искусство древних греков мы зовем классическим, то есть образцовым. И оно оказалось образцом не только для последующих поколений самих греков, но и всех или почти всех стран Европы, оно легло краеугольными камнями в фундамент всей европейской культуры, оставшись кое в чем, например в скульптуре, образцом, непревзойденным и по сей день. Если многие древние цивилизации давно представляют лишь музейную, пусть и очень высокую, ценность, наследие древних греков остается живым и до наших дней. Мы его видим не в музеях — в повседневной жизни.

Пройдись любым городом — обязательно увидишь украшающие здания колонны. Они пришли из Древней Греции. И что интересно: как дали греки три образца колонн, так все они и дошли до нас, ни одна в этой дальней дороге не затерялась. И ни одной новой колонны человечество не прибавило.

Ты пришел в театр: он изобретен древними греками, как и все жанры драматургии — драма, трагедия, комедия.

Ты открыл книгу: все жанры литературы — проза, поэзия, басня, ода, эпиграмма и т. д. — дали нам греки.

Они словно бы зрили сквозь тысячелетия. И разве не чудо — дать образцы, которые бы оказались «подходящими» и для многих будущих поколений, и для многих народов?! Какими же универсальными, какими гениальными должны быть эти образцы! Какая мощь человеческого духа в них заложена, если они пробили толщу времени то ли в двадцать, то ли в тридцать веков!

Школьник или студент с завидной легкостью объясняют это чудо. Я, историк, с объяснением затрудняюсь…

Викентий Викентьевич опять поглядел в иллюминатор. Под крылом самолета тянулись прерывистые цепи странно плоских сверху гор. Стюардесса сказала, что самолет летит уже над Грецией. Ого! Может быть, вон та гора Парнас, а та — Олимп? Ведь обе они, насколько известно, находятся близко друг от друга и обе — в Северной Греции…

Это, конечно, хорошо, что можно позавтракать в Москве, а обедать в Афинах. Но и уж очень резок, крут переход из одного состояния в другое. Умом легко объяснить себе: расстояние от одной столицы до другой такое-то, самолет летит с такой-то скоростью, и, значит, через столько-то часов будешь на месте. Но человек по всяк день не привык перемещаться на такие большие расстояния. А тут еще и перелет в другую страну. Да в такую страну, что вместе с перемещением в пространстве происходит и перемещение во времени. Прилетаешь в Грецию конца двадцатого века, но ведь это одновременно и земля той великой цивилизации, которую именуют Древней Грецией. И ты еще не готов, не успел, за малым временем, подготовить себя к такому перемещению, не успел полностью переключить свои мысли и чувства и настроить их на нужную волну.

Вот уже зажглось световое табло «пристегнуть ремни!». А вот и объявляется, что самолет совершает посадку в Афинском аэропорту…

Местом проведения симпозиума были определены Салоники, а местом сбора делегатов — Афины. В этом был свой резон. Кому не обидно, приехав в Грецию, побывать лишь в каком-то одном городе? Тем более что на сей раз приехали сюда не бизнесмены и не спортсмены (этим, наверное, достаточно было одной Олимпии), а историки. Историкам интересны самые разные места священной земли Эллады. Потому и решено было показать делегатам хотя бы такие знаменитые древности, как Микены, Спарта, Коринф, Дельфы, затем провезти их автобусом из Афин в Салоники, чтобы они имели возможность увидеть по дороге еще и Фермопилы и, хоть издали, известные на весь мир Парнас и Олимп.

В детстве нам приходится слышать сказки, действие которых происходит чаще всего в некотором царстве — тридесятом государстве, в волшебных садах с чудесными плодами или в Окияне на острове Буяне. И каково же было бы наше состояние, если бы нам потом показали наяву и тридесятое царство, и тот остров Буян?!

Нечто подобное ожившей сказке слышал и видел сейчас Викентий Викентьевич.

С первых же часов пребывания в Греции у него постоянно на слуху были имена сказочных героев и названия сказочных мест: Эгей, Афина, Геракл, Ахилл, Агамемнон, Саламин, Аттика, Пелопоннес… И звучали они для Викентия Викентьевича сладчайшей музыкой.

Теперь он жил как бы в двух временных состояниях: в нынешнем и том давнем, которое отделено от нас тысячелетиями.

Вот он идет современными Афинами, идет мимо зданий, какие можно видеть в любом европейском городе, мимо него несутся машины и автобусы — тоже обычные для любого города.

Но вот он дошел до подножия Акрополийского холма и начинает подниматься на него по широким ступеням Пропилеи. Он поднимается к вершине Акрополя, увенчанной Парфеноном, а вместе с тем и как бы возносится на вершину истории и искусства древних греков. И с высоты двадцати пяти веков ему хорошо и далеко видно!

…Когда уже ехали из Афин в Салоники, у Фермопильского ущелья была остановка. На берегу моря, куда выходит знаменитое ущелье, воздвигнута мраморная статуя, а на постаменте выбиты слова:

Но кроме этого памятника да асфальтированной, идущей берегом дороги ничто больше не мешало Викентию Викентьевичу из XX века нового летосчисления видеть V век старого. Видеть, как в этом ущелье горстка неустрашимых спартанцев во главе со своим царем Леонидом сдерживает натиск в десятки раз превосходящих числом персов. Звенят щиты, слышен треск ломающихся копий, сражение длится и час, и три часа, а враг не может одолеть отважных героев, хотя их всего-то несколько сотен… И недаром на все последующие века не только для новых поколений греков, но и для многих других народов Европы Фермопилы станут символом стойкости, вдохновляющим примером мужества.

Так можно ли после этого говорить, что Древняя Греция опочила, отошла в область преданий, что она была и еще давным-давно быльем поросла?!

— Можно ли говорить, что античность — это нечто музейное?

Так именно и начал свое выступление на симпозиуме Викентий Викентьевич, и при этом внимательно посмотрел на сидевшего на другом конце большого овального стола молодцеватого старика-историка, приехавшего сюда из Нового Света. (Незадолго перед тем американский ученый на все лады расхваливал постановку музейного дела в Греции и закончил свою речь словами благодарности гостеприимным хозяевам за то, что чувствует себя в их прекрасной стране, как в грандиозном музее под открытым небом.)

— Разве не классическое искусство противостоит тому мутному потоку современной эрзац-культуры, который ныне заливает, захлестывает многие страны и континенты? И разве уже одним этим противостоянием античность не участвует в нашей жизни? Мы говорим «эрзац», или «псевдокультура». Значит, есть истинная. Истинная же — это классическая или продолжающая традиции классики. А классическая — значит восходящая к греческим образцам. Именно такая культура — эталон, точка отсчета. Есть так называемое эталонное время. Не будь его, как и по чему мы бы стали сверять свои часы. Нашу современную культуру мы сверяем по самому надежному, испытанному в веках эталону — по античности…