— Колоссально! — не удержавшись, шепнул Дементий Маше. — Ты какой масти?

Та, сделав строгое лицо, приложила палец к губам: помолчи. Но он заметил, что в глазах Маши прыгали этакие веселые чертики.

Да, Маша, конечно, понимает истинную цену этим пошлым песенкам. Но другие-то — неужто не понимают? Возможно, некоторые поощряют своим вниманием исполнителя из вежливости, но ведь есть и такие, кто восторгается вполне искренно. И как знать, может, Актер действительно неглупый парень и сам прекрасно знает, что ноет низкопробную цыганщину, но, встретив вот такой одобрительный прием, подыгрывает публике. Не играет, а вот именно подыгрывает, угождая самым непритязательным вкусам.

Актер своими песенками как бы кинул мостик к следующему акту застольного действа — веселью полному, никем и ничем не ограниченному.

Из комнаты Боба принесли магнитофон. Дальний, приставной конец стола отодвинули в сторону. Освободилось достаточно много места, где можно было размяться засидевшимся гостям.

Чтобы переход был не таким резким, чтобы сохранить некую преемственность от предыдущего акта, начали с песен. Под магнитофонное завыванье и улюлюканье долговязый Альфа, став рядом с музыкой и отбивая ногой такт, как бы разогревая себя, запел, а лучше бы сказать — заорал:

Певец был тут же дружно и громко поддержан. Правда, кто-то в нестройном хоре голосов повторял за солистом слова, а кто-то просто вдохновенно вопил.

И все это, как пояснила Маша, называлось виски-блюз.

Девушки, сидевшие с Альфой и его друзьями и теперь тоже разгоряченно топтавшиеся подле своих кавалеров, не преминули внести свою лепту. Одна беловолосая длинноногая красавица, уловив в магнитофонном вое и грохоте нужный ей ритм, неожиданно низким голосом запела:

После этого уже ничего другого не оставалось, как начать танцевать.

Словно бы готовясь к жаркой работе, парни сняли пиджаки, девушки — свитера и кофты. Впрочем, они знали, что делали. То, что последовало за раздеванием, назвать танцами можно было лишь условно. Уже приглашения звучали очень своеобразно. Никто не говорил: «Станцуем?», а «Потрясемся?» или «Поскачем?»

Дементию не раз приходилось наблюдать работу отбойных молотков и на стройке гидростанции, и на московских улицах. Когда рабочий нажимает нужную кнопку, молоток без какого-либо разгона, сразу же, с первой секунды, начинает биться в трескучей лихорадке. Нечто очень похожее можно было видеть и сейчас: ставшие друг против друга танцоры в какой-то момент начинали, словно бы нажималась кнопка, вибрировать, биться в припадочных конвульсиях, вот именно не танцевать, а трястись.

Магнитофонные записи сменяли одна другую, но в танцевальной трясучке ничего не менялось, будто играла одна и та же пластинка.

В клубе строителей, а по летам на открытой площадке, на берегу Ангары тоже устраивались танцы. И молодежь, следуя моде, тоже дергалась и вибрировала под музыку. Но там, пожалуй, больше-то отдавалась дань моде: не было того усердия, той истовости, с какой все это творилось здесь. Те ребята и девчонки развлекались после работы, эти — старательно работали.

Дементию подумалось: а что если Маше тоже хочется потрястись? Сам он такие танцы не танцует — как-то неудобно, стыдно здоровенному парню биться в лихорадке. Но если Маша горит желанием, надо дать ей понять, что он ничего не будет иметь против, если она найдет себе партнера.

— Тебе нравится? — спросил он, ощутив в голосе волнение; так-то не хотелось, чтобы Маше нравилось!

— Не очень, — ответила Маша. — Оно, бывает, и хочется подвигаться, покружиться, а только вот так, словно в припадке колотиться… Знаешь, некоторые девчонки волосы под седину красят. Но ведь седина — это или старость, или горе. Зачем же раньше времени-то, в семнадцать лет, их на себя накликать?! Еще будем седыми… Вот и здесь: здоровые молодцы изображают этаких стоячих эпилептиков. Как-то недостойно, мне кажется…

У Дементия отлегло от сердца: и здесь Маша оказалась на высоте!

Между тем музыкально-танцевальная вакханалия продолжала идти к своему апогею. Словно бы в начале вечера кто-то завел пружину, и вот она сейчас раскручивалась, все убыстряя и убыстряя и без того бешеный темп веселья!

Опять Альфа выскочил в середину конвульсирующих пар и затопал-запричитал, работая руками, как кривошипами:

Всегда держащийся на подхвате Омега продолжил своего друга:

Дементий отыскал глазами Боба с Вадимом. Они — Боб со своей девушкой, Вадим с Викой — тоже толклись в танцевальном кругу. Но танцевали вяло, инертно, точно отбывали обязательный, хотя и не очень интересный, номер: все танцуют и нам надо — нехорошо выделяться…

И вообще, если внимательно приглядеться, собрались здесь не какие-то подонки, просто показывают себя хуже, чем есть. Потому что такой тон задан: чем хуже, тем лучше. Вот и идет что-то вроде нелепого соревнования: один сделал какой-то несообразный жест или спел глупость, а другой старается его переплюнуть и выдать нечто уж и вовсе несусветное. Развязных ухарей, вроде Альфы с Омегой, совсем немного, но задают тон именно они, а хорошие ребята, Борис с Вадимом в том числе, кто более, кто менее охотно под них подлаживаются. Получается, что в такой компании оставаться нормальным, естественным человеку неловко, почти стыдно. Надо обязательно скручивать себя в бараний рог!..

Окончился очередной приступ музыкально-танцевальной лихорадки, и к Дементию с Машей подбежала, обмахиваясь на ходу платочком, раскрасневшаяся, распаренная Муза.

— Машуня! Дема! Что же вы не танцуете? Так здорово!

Муза присела на соседнее с Машей свободное место и — будто только за этим и шла — вперила возбужденно блестевшие глаза в Дементия. Почувствовав нависающую над ним опасность, Дементий заерзал на своем стуле, забеспокоился: не дай бог пригласит танцевать!

— Здорово, Музычка, у тебя получается, — заметив замешательство Дементия, взяла разговор в свои руки Маша. — Недаром ты идешь нарасхват у кавалеров. Где уж нам за тобой угнаться!

— Да, я все время в ходу, — самодовольно, почти горделиво поддакнула Муза и отерла лицо платком. — Упарилась.

Дементий посчитал момент вполне подходящим:

— Вы тут поговорите, а я на минутку отойду, послушаю, о чем люди искусства диспутируют.

Глаза у Музы мгновенно — будто кто выключателем щелкнул — потухли, и все лицо потускнело, выражая откровенное разочарование.

— Нехорошо, парень, получается, — всего скорее для вида, укорила Дементия Маша. — Ладно бы меня одну — сразу двоих на произвол судьбы бросаешь.

— Так уж и на произвол! — в тон Маше ответил Дементий. — Да вам без меня — по глазам вижу — интересней…

Окружавшие Художника гости, по всей видимости, находились уже в том состоянии подпития, когда каждый каждому друг и все кругом — очень хорошие люди: на подсевшего Дементия никто не обратил внимания.