Между тем Борис развернул хрустящий сверток, и в руке у него оказалась горящая золотом расписная братина.

— Хохлома?! — обрадованно выдохнул Борис — Братина?! Здорово!

— Подарок со значением, — в ответ улыбнулась Маша. — Знаешь, есть такое понятие: свой брат. Так вот, скоро закончишь институт, напишешь диссертацию — не зазнавайся, оставайся для нас своим братом!

— Умница ты, Маша, — растрогался Борис — Можно я тебя поцелую?

— Ты — именинник, тебе нынче все можно.

Слегка притянув за плечи, Борис чмокнул Машу в щеку. Дементий делал вид, что тоже любуется подарком, а про себя думал: что чмокнул, это ладно — такой день, а вот обнимать-то, наверное, не так уж и обязательно. Он прикинул, когда у него самого будет день рождения, и огорчился: получалось, что не скоро.

Из передней они перешли в комнату Бориса. По дороге Дементий успел заметить большую двустворчатую дверь слева и еще две двери с правой стороны, дальше по коридорчику. «Выходит, на троих четыре комнаты, — зачем-то подсчитал он. — А мы в общежитии вот в такой, как у Бобика, даже еще, пожалуй, поменьше, живем вчетвером…»

Комната Бориса обставлена так, что в ней удобно и заниматься, и отдыхать. Полированный стол в переднем углу, над ним и сбоку — книжные полки. А еще вон и шкаф, тоже набитый книгами и альбомами — учись, грызи гранит науки. Устал, притомился — у другой стены комнаты стоит низенький журнальный столик с двумя удобными креслами по бокам, рядом, в уголке, — магнитофон, проигрыватель и еще какая-то музыкальная техника.

В креслах у журнального столика Дементий с Машей и устроились. Но едва они успели перекинуться с хозяином комнаты первыми ничего не значащими фразами, раздался звонок.

Борис вышел и вскоре же вернулся с Вадимом.

— Я думал, приду первым, а оказывается, меня уже опередили, — сказал Вадим, пожимая руку Маше и Дементию.

Дементий как-то забегал к Николаю Сергеевичу и виделся с Вадимом. Но было это вскоре после суда, Вадим выглядел подавленным, замкнутым, и разговора у них не получилось. Он и сегодня держался неуверенно и как-то нервозно: взял со столика журнал и тут же положил его, вытащил с полки книгу и, едва успев раскрыть ее, захлопнул и поставил на место. Вадим был младше Дементия на три года, а сейчас казалось, что на все десять — таким наивно-безобидным и беззащитным виделся он, что хотелось его погладить по пышно уложенным волосам и сказать: не переживай, успокойся, все будет хорошо.

Боб с Вадимом были чем-то похожи друг на друга: оба ухоженные, отутюженные, воспитанные. Но Боб в отличие от своего друга держался просто, естественно. Если бы ему еще чуть лоску поубавить да бабочку, что вместо галстука нацепил, взять за крылышки и выкинуть, совсем бы парень был хоть куда.

Прозвенел длинный звонок, а следом за ним короткий.

— Держись, это они, — шепнула Маша Дементию и встала с кресла. — Вы сидите, — это уже ко всем, — я встречу.

Она вышла, в прихожей раздались восклицания, громкий шепот, сдавленный писк, взвизг, смех и еще что-то, не имеющее названия. И вот на пороге комнаты, подталкиваемые сзади Машей, появились две красавицы.

Дементий мобилизовался, напрягся: для него начинался экзамен на внимательность и сообразительность.

Ну, что они уж больно красивы — это только с первого, самого первого взгляда показалось. И той и этой до Маши далеко-далече. Одна — светлокосая, спокойная и вроде бы где-то когда-то уже виденная — не Вика ли? Другая — тоже светленькая, блондинистая, но — живчик: хоть и не успела еще сказать ни слова, однако видно было, что сдерживать себя ей невмоготу, — не иначе Муза-Музыка.

— Знакомьтесь, — вышла из-за подруг Маша. — Этого молодого барина, что развалился в кресле, зовут Дементием…

Запоздало обругав себя все той же стоеросовой дубиной, Дементий, будто кто шилом в мягкое место кольнул, взвился с кресла, шагнул к девушкам.

— А это — Вика, — Маша имя назвала, но ни жестом, ни взглядом не указала, о ком речь: ну-ка, мол, сам шевели мозгами!

Дементий протянул руку русокосой. Та ответно положила ладошку на его крупную лапу. Теперь он припомнил, где и когда видел ее — в парикмахерской, в день приезда в столицу.

— А это — Муза, — ободренный удачно выдержанным экзаменом, уже сам Дементий назвал имя второй девушки.

Все дружно и с удовольствием рассмеялись. А Муза, словно бы вознаграждая себя за столь долгое воздержание, бойко затараторила:

— Это же надо, это надо так угадать!.. А ты, Машка, не разыграла нас, не сказала Деме, как нас различить, ну, там по прическе, по платью?

— Откуда ж я могла знать, с какой необыкновенной прической ты явишься и какое наимоднейшее платье наденешь?

— Ну, тогда это здорово! Это очень здорово! — радостно вопила Муза и при этом не то что «заинтересованно» глядела на Дементия, а прямо-таки ела его глазами.

Дементий же как бы между прочим, походя, отметил про себя: что бы значило — назвала его Маша Демой — сердце аж подпрыгнуло от радости, назвала так же Муза — хоть бы что…

Заявилась шикарно одетая пара.

Как-то Дементий проходил по Кузнецкому мосту: там в огромных витринах одного дома стоят в неестественно-изысканных позах дамы и кавалеры, одетые по самому последнему крику моды. Было впечатление, что пришедшая пара — из тех зеркальных витрин. И на нем, и на ней все было не просто модно, а как бы подчеркнуто модно. Казалось, что к покрою платья они сумели каким-то непостижимым образом подогнать и покрой лица. Особенно удалось это даме. Черты ее ярко раскрашенного манекенного лица были почти неподвижны; она и улыбалась сдержанно, одними глазами, не разлепляя губ, чтобы не разрушать четкие очертания карминного бантика.

Дементий тихонько сказал Маше о манекенах на Кузнецком мосту.

— А ведь ты угадал! — так же тихо ответила Маша. — Они как раз из этого именно дома — Дома моды… Ее зовут Соней, но она на это обижается и просит называть себя Софи. В отместку мы ее зовем: Софи, хотя и не Лорен… А кавалер — Кока, по русски это, наверное, будет Константин.

Следом за манекенной парой гости повалили валом, и Дементий еле успевал запоминать их мудреные имена: Эндрю, Мишель, Марго…

А вот из прихожей донеслось:

— Знакомьтесь: Альфа — рост сто восемьдесят, вес только семьдесят, а совести нет совсем. Ха-ха… А я — его заклятый друг Омега… Да, имя исключительно оригинальное…

Заклятые друзья подошли к Маше с Дементием.

— Дементий? — переспросил Омега. — Впервые слышу.

— Значит, ты Некрасова не читал, — попыталась сбить его с ернического тона Маша.

— А зачем мне его читать — кому на Руси живется хорошо, я и так знаю…

Альфа и Омега запомнились сразу же. Запомнились, может, не столь «оригинальными» именами, сколь открыто наглым видом. И тот и другой словно бы гордились, хвастались своей выставленной напоказ развязностью, как если бы это был особый, полученный от бога талант. Впрочем, сказала Маша, такое поведение дружков все считают в порядке вещей, поскольку они не простые смертные, а почти гении, и значит, обычная мерка для них не годится. Гениальны они на самом деле или бездарны — другое дело, важно, какое о себе понимание они сумели внушить окружающим. И теперь даже то, что Омега не прошел по конкурсу в Литературный институт, и то ставится ему не в минус, а в плюс: могли ли оценить по достоинству его почти гениальные стихи какие-то ортодоксальные рецензенты!

В комнату Боба набилось столько гостей, что стульев уже не хватало, и девчонки ушли в соседнюю. «Кроме всего прочего, им надо еще и прихорошиться, прежде чем сесть за стол, — объяснила Маша и тоже встала. — А я пойду тете Лине помогу».

С уходом Маши Дементий сразу почувствовал себя неуютно, неуверенно. Кто-то что-то спросит или начнет «светский» разговор и сразу увидит, что сидит в углу недотепа, который и двух слов связать не может… Его несколько утешило то, что среди гостей кое-кто тоже по молодости лет носил бороду. Дементий еще в Сибири, на Ангаре, дал зарок: не брить бороду, пока не сдаст в институт. А теперь уже и учиться начал, а борода так и осталась: не к спеху, успею, в Москве парикмахерские на каждом шагу… И вот нынче борода была вроде кстати: пусть эти мальчики принимают Дементия за своего, все меньше будет к нему ненужного внимания.