Ольга Сергеевна, классный руководитель, просила вчера остаться после уроков, но он не остался. Начнет опять доказывать, что Мишка способный мальчик, но мешают ему учиться лень и чрезмерное увлечение спортом.

Нет, хоть и плохи были дела в школе, но больше беспокоило другое. Чудинов готовил группу к выступлению на крупных соревнованиях, которые всегда проводились в конце марта, в дни школьных каникул. Еще три недели назад, когда после очередной тренировки Чудинов прочитал «Положение о соревнованиях», тревожно забилось Мишкино сердце. Там прямо говорилось, что учащиеся школ допускаются к соревнованиям в тех случаях, если успевают по всем предметам.

Тогда же Анатолий Сергеевич спросил у ребят, кто как учится, и сделал пометки в блокноте. Когда дошла очередь до Мишки, он промямлил что-то довольно туманное:

— Да, учусь, Анатолий Сергеевич, так, не очень…

Тогда обошлось. Чудинов, правда, потребовал на следующую тренировку прийти с дневником. Но Мишка предусмотрительно опоздал. Больше к этому вопросу Анатолий Сергеевич не возвращался: видимо, забыл. А вот как с отцом быть? Чудинова он уговорит, отца никогда. Покажешь ему табель — не то что прыгать, из дому выходить запретит.

Думал он над этим на всех пяти уроках. И закончился день опять плачевно. На последнем уроке, который вела Ольга Сергеевна, не мог ответить на. самый пустяковый вопрос.

В канун соревнований отец Мишки, Дмитрий Лукьянович, случайно встретился на Балашихе с Чудиновым. Он подумал, что Анатолий Сергеевич станет ругать Мишку, как это обычно делали педагоги и соседи. И вдруг услышал неожиданно:

— Ну, спасибо, Дмитрий Лукьянович, что такого орла вырастили! Между нами говоря, Мишку считают сильным соперником лучшие горнолыжники города, а уж о юношеском первенстве и говорить. нечего. Определенно выиграет.

— Так-то оно так, Анатолий Сергеевич, прыгает он сломя голову, но вот учится неважно. Вечно учителя жалуются.

— Да? Это, конечно, хуже… Ну, ничего, постараемся на него повлиять. Пригрожу, что до прыжков не допущу. Небось быстро исправится.

— Спасибо, коли так. Хорошо, что вы его заняли как следует… Раньше носился по улицам от зари до зари, а теперь режим выдерживает, спать вовремя ложится.

Когда они расстались, Чудинов вспомнил, что следовало бы подробнее расспросить о Мишкиной учебе. «Ладно, займусь этим после соревнований», — подумал тренер.

Наконец наступил долгожданный день. Лишь только рассвело, Комендант выскочил из дому и недовольно шмыгнул носом: дул сильный ветер. Он мог помешать соревнованиям. Но, взглянув на трамплин, где развевались яркие флаги, успокоился: «Если бы прыжки отменили, то и трамплин бы не готовили».

Вчера, на последней тренировке, он внимательно присматривался к соперникам и решил, что выиграть у них все-таки можно. Так и Анатолий Сергеевич сказал. А вот сегодня закралось сомнение.

«Если волнуешься, то сосчитай в уме до двадцати или повтори таблицу умножения», — вспомнил Мишка слова тренера и сейчас же принялся считать: «Семью один — семь, семью два — четырнадцать».

Таблица помогла, хотя и немного. Окончательно отвлек от мрачных мыслей Шарик;, который выбежал во двор, играя приготовленной с вечера красной шапочкой. Пока Мишка бегал за ним по двору, сомнения забылись. Он наскоро закусил и, вскинув на плечо лыжи, отправился к трамплину.

Самая высокая гора Балашихи была усыпана черными фигурками. Они карабкались вверх, собирались группами, вновь расходились.

Дойдя до оврага, Мишка встал на лыжи, свистнул и, чуть присев, помчался вниз.

Через несколько минут он был у горы приземления, где Анатолий Сергеевич уже объяснял что-то команде.

Комендант снял в сторонке лыжи, подошел к ребятам, терпеливо дождался, пока Чудинов кончит говорить, и поздоровался. Тревожно забилось сердце, когда, повернувшись к Мишке, Чудинов спросил:

— Табель принес?

— Забыл…

Чудинов с досадой махнул рукой. Лицо его потемнело. Еще ни разу не видел Мишка своего тренера таким.

— Забыл?! А что теперь делать? Я за тебя прыгать буду?

Подумав секунду, он вдруг резко повернулся и отправился упрашивать главного судью допустить Коменданта к прыжкам без предъявления табеля. Мишкин расчет оправдался. Но под проницательным взглядом судьи по его спине забегали мурашки. Ему казалось, что этот дядя в кожаном пальто скажет: «А ну-ка, молодой человек, принесите ваш портфель и приподнимите серую подкладку…» Но судья сказал строго, отрывисто:

— Допускаю в порядке исключения.

Мишка не знал, что Чудинов с увлечением рассказывал главному судье о талантливом мальчугане, которого он нашел на Балашихе. И судье, в прошлом неплохому горнолыжнику, самому захотелось посмотреть на самородка, прыгающего дальше взрослых.

Мишка оправдал надежды. Оба раза он прыгнул на пятьдесят четыре метра. Прыгнул уверенно, в хорошем стиле. Ревниво и придирчиво следил за ним Чудинов. Он прислушивался к приглушенным перчатками, но дружным аплодисментам, видел счастливое лицо Мишки и понял, как дорог ему мальчуган, с которым он так много повозился. Это была гордость за своего воспитанника, выходящего на большую дорогу. Мишке он сказал только два слова:

— Молодец, Комендант!

Каникулы есть каникулы. Если даже в табель попала двойка, каждый шестиклассник стремится все неприятные разговоры с родителями отложить хотя бы на несколько дней.

Придя с соревнований, Мишка с радостью сообщил отцу о своих отличных результатах. Но вместо похвалы отец попросил:

— Табель!

Только дважды запнулся Мишка, рассказывая о том, что Ольга Сергеевна заболела и просила прийти за табелем послезавтра. А на следующий день с ребятами он отправился в кино. Остановились у газетной витрины, и Мишка увидел на последней странице свой портрет.

В заметке под заголовком «Юный прыгун» рассказывалось, что тринадцатилетний Миша Буторин — талантливый спортсмен, что живет он на Балашихе, тщательно тренируется и обещает быть чемпионом.

Неожиданно для всех Мишка вдруг отказался идти в кино. Оставшись один, вернулся к киоску, на целый двугривенный купил газет и отправился домой. Всю дорогу не шел, а бежал. Запыхавшись, вскочил в сени, торопливо шарил ручку и, как только распахнул двери, с порога крикнул одно слово:

— Вот!

Отец взял газету и долго, стоя у окна, читал. Потом посмотрел на Мишку, хмыкнул и передал газету матери. А Мишка между тем раздевался и, захлебываясь, рассказывал, как увидел газету.

Мать была довольна. Она присела к столу и, вынув зачем-то носовой платок, улыбаясь, глядела на Мишку. А вот отец не улыбался. Он только внимательно посмотрел на сына еще раз, хотел что-то сказать, но промолчал.

Еще по дороге домой у Мишки родился план. Поэтому сейчас, выйдя на кухню, где на гвоздике висел портфель, мальчик извлек из-под подкладки злополучный табель.

Мать накрывала на стол. Проворно мелькали в ее руках тарелки, вилки, ложки. Завязывая на ходу фартук, она направилась на кухню. Тут и поджидал ее Мишка. Он протянул матери табель.

— Мама, вот я тебе табель. принес.

— Положи на буфет, я потом распишусь.

— Табель? Интересно. Дай-ка сюда, — появился в дверях отец. — Ого! Вот так успехи. Допрыгался, значит.

Мать внесла в комнату дымящуюся кастрюлю с супом.

— Садись, Дима, — обратилась она к отцу. — А ты, Миша, иди сначала руки вымой.

Плескаясь у большого медного рукомойника и смотрясь в него, Мишка не строил рож, как делал это всегда, с интересом наблюдая за своим искаженным отражением, а прислушивался к разговору за столом.

— И зря ты… Не выйдет, видно, из него инженера. Но прыгает здорово, хвалят вон. Может, и вправду чемпионом каким будет…

Мишка вернулся к столу успокоенным. Он с аппетитом съел суп, а когда мать принесла жаркое, не удержался и еще раз с азартом начал рассказывать о соревнованиях, поминутно заглядывая в глаза отцу.