На берегу за ручьем, где огороды стоят над самым обрывом, скрипнула калитка. Кто-то спустился по вырубленным в обрыве ступенькам и подошел к воде. Захрустела галька под ногами человека, который. повозился у воды и поднялся на берег. Прошло немного времени, человек снова спустился с обрыва и опять поднялся.

— Что он там ковыряется? — спросил Митька.

— Душин тут живет. Это рядом с нами.

— А чего твой Душин делает?

— Он коновозчиком в торге работает.

— Это днем. Сейчас-то чего делает?

— Наверное, дрова носит.

— Какие?

— Куренные. Их отпускают с гавани на Вильве. Тут некоторые к берегу пристают, обсыхают.

— Так ведь это не его дрова.

— Ну да, не его, сплавной конторы.

— Ворует, значит, твой Душин!

— Никакой он не мой. Сосед просто. Он тут давно живет, а мы недавно.

— А вы воруете дрова?

— Нет, покупаем. Душин говорит, что мы дураки.

— Проучить надо этого Душина, чтобы забыл, как воровать, — уже громко говорит Митька.

А Сенька все шепчет:

— Он хитрый, он сразу же ночью пилит, колет и в сарай складывает, а сарай на замке. Не увидишь и не придерешься. Такой хитрюга…

— Хватит, поехали домой! — решительно заявил Митька и поднял якорь.

Лодка поплыла вниз, подгоняемая течением.

Мальчики пристали к берегу и молча привязали лодку к вбитому в землю колу.

— Ишь, пилит, паразит! — сквозь зубы проговорил Митька, прислушиваясь к доносившемуся глухому звону пилы, грызущей сырое дерево. — Ты знаешь, как его зовут?

— Душина-то? Семен Федотович.

— Вечерами он дома бывает?

— Всегда. Он все около дому, все делает что-нибудь. Он мужик хозяйственный.

— Хозяйственный! — презрительно протянул Митька. — А дом номер какой у него?

— Тридцать три. Зачем это тебе?

— Ладно. Знай помалкивай. Надо.

Утром Митька вспомнил про Душина.

«Ишь ты, хозяйственный… Чего бы ему такое сделать? Пойти в сплавную контору и сказать? А чем докажешь? Душин скажет: я купил дрова, и вовсе они были не куренные. Он хитрый».

Размышления прервала бабушка. Она подала сумку и сказала, что за деньгами надо зайти к маме на работу. Мама у Митьки работает машинисткой в горфинотделе.

Возле горисполкома Митька встретил одного из своих дружков — Бориса Шибанова. Его мать работает уборщицей в суде, а он на лето принят туда рассыльным.

— Борька, ты что перестал на футбол ходить? Мы почти каждый вечер мяч гоняем.

— А я вот тут за день по городу с разноской намотаюсь — вечером месту рад, — с солидностью ответил Борька. — Вот опять, видишь, пошел. Кого вызываем в качестве ответчика, кого — в свидетели. Получите повестку. Распишитесь в разносной книге. Приходите в указанное время. За неявку — сами понимаете… Ну, пока! Спешу.

Этот разговор натолкнул Митьку на одну мысль…

— Так и надо сделать. Так и сделаю, — шептал он, и глаза его озорно блестели.

Вернувшись домой с хлебом, Митька разыскал свой старый школьный дневник и начал переделывать его. Он вшивал в него листы чистой бумаги, что-то клеил, писал, чертил по линейке. Часа через три на столе перед ним лежала пухлая книга, и на корочке ее, на приклеенном листочке глянцевой бумаги, было старательно выведено печатными буквами: «Разносная книга».

— Осталось повестку сочинить — и будет всё, — сказал он сам себе и принялся писать. Морщил лоб, чесал затылок, писал, рвал написанные листочки и снова писал.

Много времени потратил Митька на сочинение повестки, иной раз к урокам меньше готовился, а все-таки получилось-то не так.

Уже в пять часов Митька ходил по берегу реки с разносной книгой под мышкой. Он был в школьной форме, хотя прежде все лето бегал в трусах и майке. Держаться старался солидно. Его заметил Сенька и, подбежав, начал было разговор о рыбалке.

— Мы с тобой друг друга не знаем, — пробурчал Митька и отвернулся.

— Как так не знаем? — удивился Сенька.

— Ладно, ладно! Отходи. Так надо. Потом расскажу.

Сенька обиделся и ушел. Митька остался один. Он еще с час ходил по берегу, нетерпеливо заглядывая в переулок, где стоял дом Душина. Наконец заметил, как в калитку дома, тяжело ступая, вошел кряжистый бородатый мужик.

— Наверное, он, — решил Митька и, одернув рубаху, двинулся к калитке. Во дворе его встретила огромная лохматая собака, которая с яростным лаем металась на цепи, грозя порвать ржавую толстую проволоку, протянутую поперек двора от сарая к стайке. Минут пять гремела цепь, визжала проволока под кольцом, пес рвался к вошедшему, вставая на дыбы. То ли от ярости, то ли оттого, что при рывках ее душил ошейник, собака начала хрипеть и брызгать слюной.

«Ух, зверюга! — думал Митька, прижавшись к калитке. — Такой доберется, разорвет в клочья».

На крыльцо вышла девчонка лет двенадцати и пронзительно крикнула:

— Разбой, перестань!

Собака сразу затихла и бросилась к девчонке, помахивая хвостом и подхалимски извиваясь всем телом.

— Тебе кого надо?

— Семена Федотыча. Вот… по серьезному делу. — Митька показал разносную книгу.

— Папаня, к тебе пришли! — крикнула девчонка.

На крыльцо вышел сам Семен Федотыч. Разбой заюлил около era ног.

— Тебе чего, углан? — угрюмо бросил хозяин. — Ну, поди сюда. Ага, боишься!.. То-то!

«Сейчас я тебя самого напугаю», — подумал Митька и звонко сказал:

— Вам повестка!

— Повестка?! Какая?

Семен Федотыч отпихнул сапогом Разбоя, тяжело спустился с крылечка и не спеша направился к калитке. Митька развернул книгу, уверенно отчеканил:

— Получите повестку, распишитесь в разносной книге. Приходите в указанное время. За неявку… сами понимаете… — Митька сунул в руку Душина карандаш: — Вот в этой строке расписывайтесь.

— Сперва надо узнать, за что расписываться. Роспись — дело непростое. — Душин взял повестку и, отнеся от глаз на вытянутую руку, принялся разглядывать. — Мелко написано, не вижу. Нюрка! Принеси очки!

— Давайте, дяденька, я вам прочту.

— Прочти, милок, прочти, — ласковым голосом заговорил хозяин и тут же закричал: — Нюрка! Не надо очков! Копаешься там!

— Душину Семену Федотычу. Улица Береговая, дом номер тридцать три, — скороговоркой читал Митька. — Повестка! Предлагаю явиться в сплавную контору шестнадцатого июля к одиннадцати часам утра по делу о беззаконном присваивании государственных дров. Явка аккуратна и обязательна. Начальник сплавной конторы.

— Шестнадцатого — это завтра? — глухим голосом спросил Душин.

— Завтра, — сказал Митька, опустив глаза, боясь выдать свою радость. Он видел: Душин здорово перепугался.

— Это все соседи наболтали. Уж такой народ пошел, будь он неладен!

— Не знаю, — тихо ответил Митька и добавил решительно: — Вы распишитесь, товарищ Душин, а то с меня спросят.

Душин, кряхтя, нацарапал свою фамилию крупными буквами не в той строке, где указал ему Митька.

Уже вечером Митька думал: «Ну, придет Душин в сплавную контору, а там скажут, что его не вызывали. Так и отделается он одним испугом и будет, как раньше, дрова воровать. Нет. Так оставить это нельзя».

Утром, еще не зная, что делать дальше, он пошел в сплавную контору и вертелся около крылечка. Увидев приближающегося Душина, юркнул в коридор. Семен Федотыч долго топтался перед дверями начальника конторы. Наконец решился, снял кепку, пригладил волосы и с робостью открыл двери. Митька, поколебавшись с минуту, решительно взялся за никелированную скобу дверей.

— Ты куда, мальчик? — вскинулась сидевшая за пишущей машинкой секретарша.

— Я по важному делу, — ответил Митька и вошел в кабинет.

За массивным столом сидел грузный человек. Настольный вентилятор обдувал его распаренное лицо. Вздернув роговые очки на лоб, он разговаривал с Душиным. Митька услышал его последние слова:

— Никакой повестки мы не посылали. Это какое-то недоразумение.

— Повестку я написал, — глядя прямо в глаза начальнику, сказал Митька.

— Ты! Зачем?

— Он дрова ворует. Куренные, которые по реке плывут. Наши дрова, государственные.