Я должен чувствовать что-то другое, кроме горькой ярости, но это единственная эмоция, бурлящая в моих венах и пробирающая до костей.

Рейна смягчает свой тон. — И, отвечая на твой вопрос, да, мне тоже странно видеть ее с кем-то еще. Я знаю, это иррационально, но я не могу переварить мысль о том, что вы двое с разными людьми.

Ашер гладит ее по руке, словно одобряя. С тех пор как они снова сошлись, он всегда следит за тем, чтобы каким-то образом прикасаться к ней. — Это твое мнение, но не их, королева бала.

— Я знаю это. Но я ничего не могу с этим поделать.

К черту все это.

Как раз в тот момент, когда я пытаюсь отвлечься от нее, она возвращается без приглашения.

Глаза Рейны расширяются, когда она смотрит мне за спину. Я думаю, что Аспен вернулась, но губы Рейны шевелятся в едва слышном шепоте: — Наоми.

Мое тело возвращается к жизни, и я изо всех сил стараюсь не развернуться и не взглянуть ей в лицо.

Хотя мне и не нужно этого делать.

В поле зрения появляется Наоми под руку со своим гребаным мужем, и они, кажется, направляются в нашу сторону. Ее серебристо-черное платье облегает ее стройные изгибы и подчеркивает упругую грудь. Видна небольшая ложбинка, но от засосов, которые я оставил, когда видел ее в последний раз, нет и следа.

Я убедился, что они были по всей ее груди, так что она, должно быть, использовала что-то, чтобы скрыть их.

Наоми улыбается Рейне и Ашеру, но слегка игнорирует меня, когда обращается к ним: — Эй, вы двое. Прошло столько времени.

— Это еще мягко сказано! — Рейна притягивает ее к себе, чтобы обнять, и это ослабляет хватку Акиры на ее руке. Временно.

Он приветствует Ашера со своей внешне приветливой, но на самом деле бесстрашной натурой, затем сосредотачивается на мне. Его темные глаза блестят, а легкая ухмылка тронула его губы. — Мы снова встретились, Уивер.

— Похоже, Бруклин намного меньше, чем можно подумать.

— И в самом деле, — его ухмылка становится еще шире. — Может быть, даже крошечный для некоторых людей.

— Может быть.

Как только Наоми выпрямляется, он притягивает ее к себе, и красный туман застилает мне глаза. Потребность сломать его гребаную руку пульсирует во мне.

Это даже хуже, чем мои склонности к насилию. Я научился контролировать их, но теперь я на грани того, чтобы протянуть руку и выколоть ему чертовы глаза.

— Моя Наоми не сказала мне, что ты внук сенатора. Это впечатляет.

Моя Наоми.

Еще раз.

Огонь, пылающий внутри меня, становится все жарче и ярче. Я делаю глубокий вдох, чтобы сохранить маску и сдержать рычание.

— Он сенатор, а не я, — говорю спокойным голосом, который я не узнаю. — Мы с Наоми не были так близки, так что она не все обо мне знает.

Ее глаза встречаются с моими впервые с тех пор, как она присоединилась к нашему кругу. Это коротко и едва заметно, но этого достаточно, чтобы раскрыть ее самые глубокие, самые темные секреты.

Те, которые она, вероятно, прятала с тех пор, как покинула мою квартиру прошлой ночью.

Похоть.

Чистая, необузданная похоть.

Даже когда она опирается на руку своего мужа, ее взгляд "трахни меня" направлен на меня, а не на него.

Ее крик о звере предназначен для меня, а не для Акиры или любого другого гребаного мужчины.

Только мне.

Она прерывает зрительный контакт, вместо этого сосредотачиваясь на Рейне. Но это бесполезно. Ее щеки уже приобрели глубокий розовый оттенок, а горло подпрыгивает от сильного сглатывания.

Наоми только что дала мне сигнал к большему.

Не то чтобы я в этом нуждался.

Потому что рано или поздно она заплатит за то, что сделала.

Мне плевать, замужем она или нет.

Это не меняет того факта, что она, блядь, моя.

НАОМИ

Может ли земля разверзнуться и поглотить меня?

А еще лучше, может ли выплюнуть меня в параллельную реальность, где я не должна позволять своему мозгу сковывать мое сердце и душу?

Потому что такими темпами я приближаюсь к точке невозврата.

Моя рука ощущается такой же холодной, как морозная зима в Киото, когда она прижимается к руке Акиры.

Я хочу вырваться, убежать, спрятаться.

Беги, прячься, и тебя будут преследовать.

Но мой мозг удерживает меня на месте, и на моих губах появляется импровизированная улыбка.

Я пытаюсь сосредоточиться на светской беседе Акиры с Ашером или на том, как Рейна задает мне всевозможные вопросы, но это невозможно.

Мое внимание каждый раз возвращается к Себастьяну. К тому, как его завораживающие глаза стали ледяными, а острые черты его красивого лица затвердели. К тому, как его куртка облегает его широкие плечи и узкую талию. К тому, как прядь его волос упала на лоб или как тень падает на его скулы.

Я не могу перестать смотреть на него.

Или наблюдать за ним.

Он пробудил что-то во мне, когда боролся и трахал меня на деревянном полу своей гостиной.

Зверь, который узнает свою жертву.

Голодное существо, которое просто не может насытиться.

Я провела бессонную ночь, ворочаясь в постели, прокручивая каждую деталь в своей разбитой голове и мучая свое изголодавшееся тело.

То, что мы делали, было неправильным, запретным и абсолютно ненормальным на очень многих уровнях.

И все же я жаждала большего.

И все же это все, о чем я была в состоянии думать.

Потому что в этом и заключается особенность запретного плода. Одного вкуса недостаточно. Желание продолжает расти и расти, достигая высот, которые приведут только к гибели, если сбросить его.

Может быть, это то, что я действительно должна делать.

Упасть.

Темно-красные ухоженные пальцы змеей обвиваются вокруг бицепса Себастьяна.

Я вскидываю голову и вижу красивую рыжеволосую девушку с пухлыми губами, длинной элегантной шеей и поразительными карими глазами. На ней золотистое платье без бретелек, облегающее ее высокую стройную фигуру. Фигура, которая в настоящее время прижимается к Себастьяну с непринужденной фамильярностью.

На ее губах появляется ослепительная улыбка, и она адресована только ему.

И тут что-то происходит.

Он улыбается в ответ.

Это как нож, пронзающий мое умирающее сердце и торчащий из спины. Я никогда не думала, что буду чувствовать себя так после того черного дня, но сцена передо мной доказывает обратное.

По логике вещей, я знаю, что не имею права так себя вести. Я не имею права чувствовать себя раненой, или обиженной, или разрезанной нахрен, но потребность свернуться в клубок и заплакать накатывает на меня из ниоткуда.

Я никогда не думала, что приду в дом Себастьяна при таких обстоятельствах. Или, во всяком случае, дом, в котором он вырос. Деньги сияют в каждом уголке особняка Уиверов, намекая на утонченный вкус его владельцев. Но это холодно — даже безлично.

Его бабушка и дедушка излучали ту же атмосферу, когда мы с Акирой разговаривали с ними ранее. Неудивительно, что Себастьян стал таким, какой он есть. Может быть, это передается по наследству.

— Я вижу, круг расширился без меня, — говорит рыжеволосая Себастьяну, и даже ее голос такой же элегантный, как и она сама. — Представь меня, Бастиан.

Я втягиваю воздух, услышав интимное имя, которым она называет его, и мне требуется вся моя сила, чтобы казаться невозмутимой.

Если земля когда-нибудь планировала засосать меня в дыру, то сейчас самое время это сделать.

— Аспен, — говорит он своим холодным, невозмутимым тоном. — Это Наоми и Акира.

Мой муж пожимает ей руку, потом я тоже пожимаю, размышляя, смогу ли я сломать ее, если буду сжимать достаточно сильно. Я быстро отпустила ее и эту убийственную мысль. Или, во всяком случае, попыталась это сделать.

Болтовня продолжается, несмотря на кипящее напряжение. Или, может быть, я единственная, кто вот-вот вспыхнет и загорится.

Чем больше Аспен приклеивается к Себастьяну, тем ближе я подхожу к точке возгорания. Не помогает и то, что Себастьян полностью игнорирует мое существование и только потакает ей.