Чем больше раз я перечитываю его, тем сильнее сжимаю телефон, пока костяшки пальцев не белеют.

В конце концов, мой кошмар не был ошибкой.

Они изнасиловали ее.

— Бля… — бормочу я с болезненным стоном, когда моя грудь сжимается так сильно, что невозможно дышать.

Я хватаю в охапку свою больничную рубашку в том месте, где находится мое сердце, и прерывисто дышу.

Безобразие ситуации похоже на тяжесть на моей груди, но я не позволяю обстоятельствам управлять мной.

Я нажимаю кнопку вызова и подношу телефон к уху. Я удивляюсь, когда он звонит. Я не знаю, почему я думал, что она выключила свой телефон.

Мой пульс учащается с каждым звонком. Как только я думаю, что звонок перейдет на голосовую почту, она берет трубку. — Алло?

Мое сердце колотится о грудную клетку, и часть удушья проходит.

Я столько всего придумал, чтобы сказать ей с тех пор, как проснулся, но теперь, когда она на другом конце провода, а я не знаю, что сказать.

Резко втягивая воздух, я произношу единственные слова, которые чувствую глубоко в своих костях. — Детка… Прости.

— Ты тот, кто сказал никогда не извиняться за то, к чему ты никогда не прикладывал руку, — ее голос апатичный, бесцветный, и я чертовски ненавижу это.

Я ненавижу, что она чувствует себя далеко — как физически, так и эмоционально.

— Но я не смог защитить тебя, и ты винишь меня за это. Я все прекрасно понимаю.

— Ты ничего не понимаешь. Тебя там не было.

— Но сейчас я здесь, и я буду рядом с тобой.

— Ты мне не нужен.

— Но ты мне нужна.

— Это твоя проблема, а не моя.

— В этом сообщении говорил гнев. Я знаю, что тебе не все равно.

— Нет. Я поняла, что нет.

— Ты сказала, что любишь меня, Нао.

— Я думала, что да, но это была пыль в глаза.

— Ты обещала, черт возьми, выйти за меня.

— Ты же не думал, что я это имела в виду, не так ли? Я была измотана и находилась на пределе своих физических возможностей и в то время сказала бы что угодно.

— Детка… Послушай меня…

— Нет, пришло время выслушать меня. Я покончила с тобой, Себастьян.

— Но я еще не закончил с тобой, — рычу я в трубку. — Я никогда не закончу с тобой, ты меня слышишь? Ты можешь сбежать на другой конец земного шара, а я последую за тобой и снова сделаю тебя своей. Я буду преследовать тебя снова и снова, пока ты не поймешь, что не сможешь убежать от меня. Я имел в виду именно это, когда сказал, что ты моя, и я не собираюсь допустить чтобы это закончилось.

— Все кончено, — ее голос понижается, впервые теряя свой апатичный тон, когда она бормочет: — Это факт.

Телефон отключается. Звуковой сигнал, указывающий на окончание разговора, эхом отдается в моем ухе, как бушующая гроза.

Моя рука сжимает устройство, и я смотрю на него, как будто сжав его крепче, я снова вызову ее голос.

Но я знаю, что этого не будет, не тогда, когда последние слова, которые она сказала, эхом отзываются у меня в ушах.

Это факт.

Наоми только что использовала стоп-слово и полностью стерла меня из своего мира, как будто меня, блядь, никогда не существовало.

АКИРА

Дорогая Юки-онна,

Я не знаю, почему я продолжаю писать тебе в этот момент.

Ты не только вычеркнула меня из своей жизни, как будто меня там никогда не было, но еще и отнеслась к нашим отношениям как к несуществующим.

Это то, что ты делаешь с людьми, которых знаешь? Ведешь себя так, как будто они ничего не значат?

Потому что у меня рана в середине моего черного сердца, и из нее вытекают на клавиатуру темные чернила. Я виню тебя за это, между прочим.

Я обвиняю тебя во многих вещах. Все началось с того, что ты ответила мне в тот день. Тебе не следовало этого делать. Не следовало. Не тогда, когда ты ничего не знала о незнакомце, который прислал тебе письмо из-за границы.

Я также виню тебя за то, что ты неукоснительно отвечаешь каждую неделю и заставляешь меня ждать почты, как в старом фильме девяностых с ужасными красками.

Но больше всего я виню тебя в том, как чертовски легко с тобой разговаривать. Знать, что есть кто-то, кто ждет моих черных долбаных писем и открывает их каждую чертову неделю. Что есть человек, который думает обо мне, читает мои слова и считает их достаточно важными, чтобы немедленно ответить.

И все возвращается к первому гребаному разу.

Зачем ты ответила, если собиралась никогда больше так не делать? Зачем вводить меня в заблуждение, если ты и не думала разбираться с этим?

Это твой мерзкий эгоизм, не так ли?

С самого начала ты заботилась только о себе, своих мыслях и своих чертовых проблемах. Я смирился с этим и с твоим характером, но я должен был увидеть в тебе потенциального нарциссиста.

Это должно было быть легко, учитывая, что я, вероятно, сам один из них.

Но нарциссы должны оставаться рядом, знаешь ли. Они должны использовать людей в своих интересах и продолжать рассказывать им скучные байки об их гребаной жизни, чтобы ощутить чувство грандиозного дерьма.

Так какого хрена ты больше этим не занимаешься, Наоми?

И какого хрена я пишу это письмо, которое никогда тебе не отправлю?

Потому что ты сменила свой адрес, и я не смогу найти твой новый.

Думаю, мой экзистенциальный кризис перерастает в нигилистический, а я даже не верю в эту хрень.

Если однажды ты увидишь это, знай, что я никогда, и я имею в виду никогда, не прощу тебя.

Не живи хорошо,

Акира

СЕБАСТЬЯН

Семь лет спустя

— Улыбнись, ублюдок.

Я закатываю глаза, но не могу сдержать улыбки, застегивая наручники. Дэниел делает снимок и усмехается, как идиот на стероидах, демонстрируя свои ямочки на щеках.

Он с довольным выражением лица постукивает по своему телефону. Когда он говорит, именно с его фирменным британским акцентом все девушки сбрасывают перед ним трусики. — Вот это, дружище, я называю тем, что достойно первой полосы новостей. Хотя тебе никогда не украсть мой титул самого горячего холостяка года.

Я смотрю в зеркало и поправляю галстук, пока он кружит вокруг меня, делая снимки и издавая удовлетворенные звуки.

Дэниел примерно моего роста, но он стройнее, и у него такие голубые глаза, что хочется вонзить в них нож, потому что они всегда в поисках неприятностей — как сейчас.

— Ты закончил? — спрашиваю я скучающим тоном, умудряясь по большей части игнорировать его.

Овладение искусством наблюдения за окружающим не означает, что я должен обращать внимание на все, что происходит. Речь идет скорее о том, чтобы быть в курсе своего окружения и реагировать только на то, что непосредственно угрожает мне. Все остальное — белый шум.

— Не-а. Обладать фотографиями принца Уивера такая же редкость, как увидеть кровавую падающую звезду. Мне нужно продать этих малышек журналам или фанаткам. Тому, кто первым предложит лучший трах.

— Конечно, если ты сможешь справиться с иском о нарушении конфиденциальности. Я буду счастлив украсть часть твоих акций.

— Пошел ты. Как будто ты когда-нибудь выиграешь у меня в суде.

Я приподнимаю бровь. — Хочешь попробовать? В следующем месяце я возьмусь за дело на безвозмездной основе, так как насчет того, чтобы ты взял аналогичное дело, и мы посмотрим, кто выиграет первым?

— Я бы с удовольствием, если твой дядя не отрубит мне голову за то, что я не занимался своими собственными делами на безвозмездной основе.

— Это может стать хорошей рекламной возможностью. По крайней мере, один из нас победит. Я.

Он прищуривает глаза, когда на его губах появляется ухмылка. — Знаешь что, к черту все это. Я беру больше бесплатных дел, просто чтобы иметь лучшую репутацию, чем у тебя.

— Мы это еще посмотрим.

Он встает передо мной и хватает меня за плечо. — Я выиграю с честью. К тому времени, как я закончу, у тебя может развиться посттравматический синдром из-за выступления в суде, и ты подумаешь о том, чтобы уйти из юриспруденции. Тебя это устраивает?