Но чего я вообще ожидала? Что он подхватит меня на руки, пока все будут смотреть?

Это было бы катастрофой.

Но опять же, это то, чем мы всегда были, он и я. Сладкая, жестокая катастрофа, которую невозможно остановить, как бы мы ни старались.

Возможно, все началось с того пари, но это происходило задолго до этого. Я думала, что расстояние уменьшит его, в конечном счете сотрет, но это только сделало его горячее, сильнее и абсолютно неудержимым.

По крайней мере, для меня.

Рейна хватает меня за руку и улыбается всем. — Вы не могли бы извинить нас? Девчачьи разговоры.

Она не ждет ничьего ответа, просто тащит меня за угол.

Ее взгляд скользит по обе стороны от нас, и как только она убеждается, что вокруг никого нет, она отпускает меня и кладет руку себе на бедро.

Наша королева улья выдержалась, как изысканное вино, став элегантным и продуктивным членом Блэквуда. Я слышала, что она занимается социальной работой и организует бесчисленные благотворительные мероприятия.

Слышала, как он преследовал ее в социальных сетях. Как? Я должна была держать себя в курсе событий, даже находясь в Японии. Я профессиональный сталкер, который никогда не оставляет никаких лайков или комментариев и просто наблюдает на расстоянии.

Бывший капитан команды поддержки молча осуждает меня, оглядывая с ног до головы.

— Что случилось, Рейна?

— Это я должна была спросить тебя об этом. Ты собираешься позволить этому старшему партнеру, рыжей ведьме, украсть Себастьяна?

Я сглатываю желчь, которая подступает к моему горлу с тех пор, как рыжая ведьма Аспен положила руку на Себастьяна, и он улыбнулся ей.

— Нечего красть. Я замужем.

— Я тоже не могу в это поверить.

— Хочешь взглянуть на сертификат? Как насчет видеозаписи нашего священного брака?

— Приятно знать, что ты все еще циничная сучка, когда тебя загоняют в угол, Наоми, и нет, мне не нужно видеть сертификат, чтобы знать, что ты поступаешь неправильно.

— Забавно слышать это от тебя, когда ты пыталась разрушить наши отношения еще в колледже.

— Все было с точностью до наоборот, идиотка.

— Что?

— Я вспомнила, почему я вообще придумала это пари. Я бы сказала тебе раньше, если бы ты не подставила нам всем задницу.

Я морщусь, но ничего не говорю, ожидая ее объяснений.

— Возможно, я была в некотором роде стервой…

— В некотором роде? — прерываю ее.

— Ладно, крупной стервой. Но у меня всегда были причины для всего, что я делала. Помнишь, когда Люси была влюблена в Прескотта? Я узнала, что он разделяет эти чувства, поэтому я подбодрила его пойти на это. Но потом я увидела, как он целует ту первокурсницу, и решила выставить его вон. Пока он не сказал мне, что был пьян и принял девушку за Люси, и именно поэтому я позволила ему снова попробовать.

— Ты злорадствуешь, играя роль свахи для Люси и Прескотта? Ты должна включить это в свою речь по случаю их десятой годовщины.

— Перестань быть саркастичной дурой и послушай. Смысл этой истории в том, что у меня всегда была причина, даже когда дело касалось тебя и Себастьяна.

— Какая причина?

— Ты была по уши влюблена в него.

— Я… Как, черт возьми, ты это узнала?

— Потому что я наблюдала за всем, в том числе за тем, как ты тайком украдкой поглядывала на него или как ты смотрела только на него среди всей футбольной команды.

— А я-то думала, что веду себя осторожно.

— Так и было, но я поставила перед собой задачу быть в курсе всех, кто находится на моей орбите. Как только я заметила ваш интерес, все звезды начали выстраиваться, поэтому я сосредоточилась на Себастьяне. Он был крепким орешком, так как был чертовски общителен и скрывал свои эмоции лучше, чем кто-либо из моих знакомых, но я увидела это однажды. Ты сидела у фонтана в наушниках, слушала эту ужасную громкую музыку и напевала, делая наброски в своем блокноте. Себастьян стоял у дерева, наблюдал за тобой и улыбался. Он не проходил мимо. Он не был занят чем-то другим. Он специально задержался там на несколько минут.

Мои губы приоткрываются. Я не знала об этом. Он никогда не упоминал об этом, даже когда мы разговаривали в те мрачные дни в камере.

— Вот почему я предложила это пари. И мне все равно, что ты думаешь, потому что это была одна из лучших вещей, которые я сделала.

— Это больше не имеет значения, — бормочу я.

— Конечно имеет! Вы оба были лучшими версиями самих себя вместе взятых. Себастьян был более расслаблен, в то время как ты была счастлива и смеялась больше, чем когда-либо. А теперь вы оба просто трагичны.

Трагичный.

Возможно, это лучшее слово, чтобы описать нас.

Но трагическое лучше, чем смертельное.

Рейна подходит ближе, ее глаза опущены в сторону, как у матери, которая беспокоится о своем ребенке. — Ты счастлива, Наоми? Потому что Себастьян — нет.

— Откуда ты это знаешь?

— В отличие от тебя, я была здесь все это время и видела, как он медленно превращался в холодного, отчужденного человека, единственная цель которого — уничтожить других в суде. Он даже не празднует свои победы, просто берет другое дело и движется вперёд, как какая-то машина.

Мои глаза горят, и я расширяю их, чтобы не дать волю слезам. Должно ли быть так больно, хотя это самое логичное, что можно сделать?

Разве это должно ощущаться так, как будто мое сердце вырывают из груди?

— Счастье субъективно, Рейна. Для меня это слово означает нечто совершенно иное, чем быть с Себастьяном.

— Стоит ли ради этого быть разорванной на части? Потому что я была такой, и это самое худшее чувство, которое мне когда-либо приходилось переживать. Ашер и я были параллельными линиями, неспособными столкнуться так долго, что я думала, мы никогда не будем вместе.

— Параллельные линии безопасны.

— Параллельные линии — это пытка.

— Я могу с этим справиться.

— Ты такая другая, Наоми.

— Я знаю.

— Я не считаю это комплиментом. Я скучаю по Наоми, которая высказывала все, что у нее на уме, не заботясь о том, что о ней говорят друг другие. Я бы хотела, чтобы когда-нибудь ты нашла ее в себе. Я бы хотела, чтобы она выбралась наружу.

— Я дам тебе знать, когда это случится, — я улыбаюсь, затем она мгновенно исчезает, когда я вижу очень знакомое лицо, пересекающее расстояние от входа.

Рен.

Какого черта он здесь делает? Я знаю, что в последнее время он много работал с Акирой, но мой муж сказал, что Рен не будет сопровождать нас сегодня вечером.

Я убедилась в этом, как только поняла, что мы будем присутствовать на мероприятии, проводимом бабушкой и дедушкой Себастьяна.

— Я поговорю с тобой позже, Рейна…, — я придумываю какое-то невразумительное оправдание и ускоряю шаг в направлении Рена.

Он не должен быть здесь. Не там, где Себастьян может его видеть. Если он услышит его голос, то узнает его по тем дням, которые мы провели в камере.

И тогда у Рена может возникнуть искушение рассказать моему отцу о том, что он увидит сегодня вечером, и мой отец больше не сможет не вмешиваться.

Мои шаги длинные, несмотря на мои дрожащие ноги. Я не быстрая, и мне требуется вся моя сила, чтобы не сорваться на бег трусцой и не привлечь к себе внимания.

Рен пойдет прямо к Акире, который стоит рядом с Себастьяном. Он узнает его и тогда, вероятно, начнет вести себя как обычно, насмешливо. Говорит ли он по-английски или по-японски, Себастьян тоже узнает его и может закатить сцену…

Чья-то рука хватает меня за руку, и я визжу, когда меня тащат в комнату. Одна сильная ладонь обхватывает мое горло, другая зажимает рот.

— Ни одного гребаного слова.

СЕБАСТЬЯН

Мое колено раздвигает бедра Наоми, а моя грудь расправляет ее спину, когда я прижимаю ее к стене.

Мы оба тяжело дышим. Я не уверен, звук резкого вздоха принадлежит мне или ей, и соответствует ли подъем моей груди ее опущенной спине.