— Может быть, я в настроении никогда больше не давать тебе свой член.

Вверх.

Вниз.

Вверх.

Вниз.

— Может быть, я заставлю тебя умолять об этом, а потом откажу тебе в удовольствии.

Вверх.

Вниз.

Тру.

— Может быть, я воспользуюсь твоим ртом, а потом отшвырну тебя в сторону, потому что ты, блядь, ничего не значишь.

Она всхлипывает, низкий, грубый звук, пронзает мою грудь, и по какой-то причине мне не кажется, что это связано с отсутствием сексуального удовлетворения.

— Себастьян… Пожалуйста, прекрати…

— Прекратить что?

— Останови это безумие… пожалуйста.

— Это слово меня не останавливает, и ты это знаешь.

Я жду, что она произнесет слово, которое действительно остановит меня, но она этого не делает.

Даже когда ее всхлипы и рыдания наполняют воздух. Даже когда ее трясет.

На этот раз, когда ее влагалище поглощает меня, я толкаюсь до упора.

Испуганный вздох Наоми смешивается с моим глубоким ворчанием, когда я вхожу в ее тугой жар. Я говорю себе, что на этот раз я буду наслаждаться этим, что я буду делать это медленно и умеренно. Но в тот момент, когда ее влагалище душит меня, я теряю все остатки своего контроля.

Тот факт, что я думал, что буду держаться за это, теперь кажется карикатурным — даже смехотворным.

Я вхожу в нее с силой, которая потрясает нас обоих. Но она принимает все это, ее пульс учащается, а тело дрожит вокруг моего.

— Черт. Посмотри, как твоя мокрая пизда душит мой член, ты, грязная маленькая шлюшка. Ты тоже мочишь член своего мужа? Он трахает тебя грубо, как ты хочешь, или ты потом трогаешь себя пальцами, чтобы кончить?

— Не надо… поднимать это…

— Почему? Задел за живое?

Она ничего не говорит, но образ, который я создал в своей голове, усиливается, и я жестоко беру ее.

Я отпускаю ее шею и накручиваю ее волосы на кулак, затем откидываю ее голову назад, так что ее лицо оказывается на расстоянии одного вдоха от моего. — Расскажи мне.

Она качает головой, в темноте глаза блестят от слез.

Я высовываю язык и слизываю их соленость. Но это еще не все, что я чувствую. Есть также ее извращенность, ее возбуждение и ее капитуляция.

Мне всегда нравились ее чертовы слезы удовольствия. Как будто она не может сдержать все, что происходит у нее внутри, и должна каким-то образом избавиться от этого.

Ее губы приоткрываются, и чем сильнее я толкаюсь, чем глубже впиваюсь пальцами в ее бедра, тем более прерывистыми становятся ее стоны.

Я продолжаю двигаться дальше и дальше, нуждаясь запечатлеть в своей памяти этот момент, когда мы едины.

Ее тело обвивается вокруг меня, как это всегда было задумано. Я могу сказать, что она близка к оргазму, по тому, как ее бедра двигаются назад, и как она прижимается ко мне, впитывая грубость моих движений.

— Скажи это, Наоми, — рычу я ей на ухо. — Он тебя удовлетворяет?

— Нет, — хрипит она, сжимаясь вокруг меня.

Это всего лишь одно слово.

Одно приглушенное слово.

И все же это извергается внутри меня, как гребаный вулкан. Мои мышцы напрягаются, а яйца напрягаются в ожидании удара.

Я кончаю сильнее, чем когда-либо за долгое время, выстреливая в нее порцию за порцией своей спермы.

Оргазм длится так долго, что я думаю, что он никогда не закончится. Чем больше Наоми сжимается вокруг меня, тем ближе я к тому, чтобы начать эту гребаную симфонию заново.

Мой вес падает на ее спину, когда она прислоняется к стене. Я не отпускаю ее, моя рука теряется в ее волосах, а мой член пульсирует внутри нее.

Наши грубые стоны и запах секса наполняют воздух. Это мощное и знакомое чувство.

Точно так же, как в прошлом, когда мы оставались в объятиях друг друга.

Но мы не в прошлом.

Постепенно внешний мир просачивается обратно. Музыка. Болтовня.

Реальность.

Я выскальзываю из нее и не спеша наблюдаю за линией моей спермы, стекающей по внутренней стороне ее бедра к лодыжке. Это одно из моих любимых зрелищ — знак моей собственности на ее тело. Эта сперма означает, что она принадлежит мне, а не кому-либо другому.

В глазах у меня темнеет. Даже несмотря на то, что я только что закончил трахать ее до смерти, этого недостаточно, чтобы отогнать гнев.

Ярость.

Чертова реальность.

Я отпускаю ее и погружаюсь в себя.

Наоми медленно поворачивается и натягивает нижнее белье. Даже при том, что я сосредоточен на том, чтобы застегнуть ремень, я могу разглядеть ее нерешительность. Мне не нужно видеть это, чтобы почувствовать.

Я так чертовски настроен на эту чертову женщину.

И я ненавижу это.

Я хочу, черт возьми, наказать ее за это.

Она протягивает ко мне руку, ее ладонь касается моей щеки, когда она поднимается на цыпочки и прижимается своими губами к моим. Они мягкие и неуверенные, но в то же время полные и убийственные.

Как и семь лет назад.

Только она уже не та Наоми, что была семь гребаных лет назад.

Я хватаю ее за волосы и дергаю назад, заставляя ее вскрикнуть.

— Какого черта ты думаешь, что имеешь право целовать меня?

Она дрожит в моих объятиях, и я отталкиваю ее, пока не передумал и не впился в ее губы, а затем завоевал ее рот.

Пока я не похитил ее нахер отсюда, чтобы нас больше не было в этой реальности.

Но даже это не прогонит ярость.

Даже этого будет недостаточно.

Пронзительный всхлип эхом разносится в воздухе, и Наоми соскальзывает на землю, подтягивая колени к груди.

Ее ладони закрывают лицо, когда она начинает рыдать. Нет другого слова, чтобы описать, как ее грубые всхлипы наполняют воздух.

Я никогда не видел, чтобы она так ломалась, даже в этой чертовой камере.

У меня внутри все переворачивается, и чувство, которого я никогда не хотел бы испытывать снова, вырывается на поверхность.

Беспокойство.

Гребаная потребность обнять и утешить ее. Вытереть ей слезы и сказать, что все будет хорошо.

Но это было бы гребаной ложью.

У нас не все в порядке.

И никогда не будет.

И все же я не могу заставить себя пошевелиться, когда ее глухие, призрачные рыдания наполняют мои уши. Они отличаются от тех случаев, когда она испытывает оргазм или наслаждается приступом боли.

Это для другого типа боли.

Они эмоциональны.

Я протягиваю руку к ее голове, желая прикоснуться к ней, желая просто… быть рядом с ней.

Но она никогда не была рядом с тобой.

Я оттягиваю ее назад, сжимая челюсть. — Приходи завтра ко мне домой.

Ее всхлипывания прекращаются, когда она смотрит на меня заплаканными глазами. — Почему?

— Потому что, если ты этого не сделаешь, я расскажу об этом твоему мужу.

Затем я разворачиваюсь и ухожу, ее всхлипы следуют за мной.

Я закрываю дверь и остаюсь там, следя за тем, чтобы никто больше не слышал и не видел ее в таком виде.

Сломанной.

Уязвимой.

Отчаянной.

Я должен ощутить триумф, но все, что таится в моих костях, это оглушительное гребаное поражение.

АКИРА

Дорогая Юки-онна,

Тебе нужно перестать навещать меня в моих снах. Раньше это было ново и весело, а теперь просто раздражает.

И жутко.

Ты продолжаешь прикасаться ко мне, делать мне минет и возносить мой член на самые высокие небесные уровни только для того, чтобы бросить его обратно в ад.

Это не круто. Вообще.

На данный момент это просто мучительно.

Ты уже вычеркнула меня из своей жизни, так как насчет того, чтобы исчезнуть, а? Или, вот идея получше, ты можешь вернуться, объясниться, а потом отвалить.

Я кажусь отчаявшимся? Это потому, что я, вероятно, такой и есть.

Мне не нравится, что ты пристаешь ко мне во сне и заставляешь просыпаться со стояком, от которого мне приходится трахаться с матрасом, чтобы избавиться от него.

Мне определенно не нравится, как твои гребаные глаза смотрят на меня, пока ты глотаешь мою сперму, как будто ты приглашаешь меня в другое место, которое я не могу найти, потому что ты, блядь, исчезла.