В его глазах ярость, когда он шепчет угрожающие мрачные слова: — Я вежливо просил тебя остаться, но ты не хочешь вежливости, Наоми. Ты хочешь, чтобы я, блядь, похитил тебя.

СЕБАСТЬЯН

Может, ты и трахаешь ее, но я тот, к кому она возвращается каждую ночь.

Мори А.

Это открытка, которую я получил вместе с упаковкой эфирных масел, которая появилась в моей квартире сегодня утром.

Сразу после того, как Наоми, блядь, ушла.

Я не думал, что она останется, но я надеялся, что она хотя бы поговорит со мной об этом, а не исчезнет, как семь гребаных лет назад.

Теперь она не исчезнет.

Я перевожу свое внимание на нее, когда она обеими руками вцепляется в ремень безопасности, наблюдая за дорогой.

Когда я последовал за ней из ее компании, я намеревался пройти весь путь до ее дома и поцеловать ее на глазах у этого ублюдка, прежде чем похитить ее.

В планах произошли небольшие изменения, но мое намерение остается в силе.

Если не считать первоначальной ссоры, всю дорогу сюда она вела себя тихо, просто наблюдая за дорогой своими темными, преследующими глазами.

— Мы… мы только что проехали указатель Блэквуда?

Я молчу, постукивая указательным пальцем по рулю.

— Себастьян! Почему мы вернулись в Блэквуд?

— Вот тут-то все и началось. Похоже на идеальное место преступления, тебе не кажется?

Она откидывается на спинку сиденья, ее нежное горло подпрыгивает от судорожного глотка, а щеки бледнеют.

Страх волнами исходит от нее.

Хорошо. Она должна быть чертовски напугана.

— Что ты собираешься делать, Себастьян?

— Ты когда-нибудь видела, чтобы похититель делился своим планом со своей жертвой?

— Это из-за того, как я ушла сегодня утром? Я… не могла просто остаться.

— Да, ты могла бы, и я имею в виду не только сегодняшний день. Я также имею в виду семь гребаных лет назад.

— Ты судишь обо мне только со своей точки зрения, даже не зная моей.

— Потому что ты, блядь, отказываешься делиться этим. Но мне надоело уговаривать тебя.

Я сворачиваю на грунтовую дорогу, и она визжит, впиваясь своими накрашенными черным ногтями в ремень безопасности.

Затем она замирает, разглядывая наше окружение.

— Себастьян… нет… не здесь…

— Да. Блядь, здесь.

Я останавливаю машину, выключаю фары и выхожу из нее, затем поворачиваюсь к ней. Она пытается вырваться, но я хватаю ее за локоть, отстегиваю ремень безопасности и вытаскиваю наружу.

Эта сцена похожа на дежавю.

— Помнишь лес Блэквуда, Наоми? Оказывается, мафия все-таки использует его для захоронения трупов. Рейна была найдена подвергшейся нападению и находящейся на грани смерти прямо здесь. Разве это не навевает воспоминания?

— Нет нет! — она бьет меня в грудь сжатым кулаком, покачивается и пытается оттолкнуть меня от себя.

— Прибереги драку до того момента, когда я прижму тебя к гребаной земле.

— Зачем ты привел нас обратно в лес? Там тебя подстрелили, а нас забрали.

— Это также то место, где я преследовал тебя в первый раз, и я в настроении повторить это.

— Ты сошел с ума, если думаешь, что я сейчас сбегу.

— Ты говоришь так, как будто у тебя есть выбор. Беги, или я оставлю тебя здесь.

— Ты… не стал бы.

— Испытай меня.

— Нам уже не двадцать один год, Себастьян!

— Что? Ты потеряла свою выносливость?

— Я на каблуках.

— Тем лучше. Я могу поймать тебя быстрее, — я отпускаю ее, и она отступает назад, но ее дикий взгляд остается прикованным ко мне, ее волосы в беспорядке обрамляют ее нежное, бледное лицо.

— И что потом? Что, если ты меня не поймаешь?

— О, я тебя поймаю. Сделаю ли я это рано или поздно, зависит от тебя.

— Иногда я тебя ненавижу.

По крайней мере, это происходит не все время. — Это касается нас обоих. А теперь беги.

Она вздрагивает, но, как и в гребаном прошлом, разворачивается и убегает.

Ее движения уже не такие быстрые, как тогда, вероятно, из-за обуви.

Я бегу за ней, мои мышцы напрягаются от необходимости охотиться. Чтобы, блядь, преследовать и побеждать.

И в конце концов причинить боль.

Я не фантазирую о том, чтобы подвергать насилию всех подряд. Только ее. Мою Наоми.

Одна из ее туфель слетает с ноги, и она останавливается на долю секунды, прежде чем сбросить другую. Ее темп ускоряется, когда она босиком, и она начинает метаться между деревьями, двигаясь зигзагообразной линией в попытке оторваться от меня.

Это срабатывает всего на мгновение, прежде чем я снова оказываюсь у нее на хвосте, питаясь исходящими от нее феромонами жертвы.

Мой зверь пробирается когтями на поверхность, увеличиваясь и расширяясь с каждым шагом, который приближает меня к ней.

Я вдыхаю ее аромат, запах лилий и волнующего страха, и я знаю, что я в шаге от того, чтобы схватить ее миниатюрное тело и опрокинуть его, а затем хорошенько трахнуть.

Не имеет значения, что я был болен только прошлой ночью. Сегодня вечером я чувствую себя сильнее самого гребаного дьявола.

Наоми бросает взгляд через плечо и визжит, звук эхом отдается в темной тишине, прежде чем ее безумные движения выходят из-под контроля.

Сейчас она действует в режиме чистого выживания, напрягая свои мышцы до предела и, вероятно, потребляя кислорода на неделю.

Моя собственная волна энергии накатывает, и мышцы ног двигаются плавно и целенаправленно. Чем больше она мечется между деревьями, тем решительнее становится мой зверь.

Чем отчетливее становится ее запах, тем быстрее я преследую ее.

Она останавливается, когда мы выходим на поляну. Камень, на котором мы обычно разговаривали и трахались, все еще там, естественный свидетель нашей ебаной тьмы.

Неподвижный объект, который оставался там, даже когда мы этого не делали.

А теперь мы просто вернулись к исходной точке.

Я использую ее нерешительность и хватаю ее, обхватив рукой за талию, одной рукой поднимая ее.

Она визжит, ее хриплый голос эхом разносится в воздухе, а ее крошечное тельце цепляется, извивается и брыкается в моей хватке.

Ее стоны чисты и первобытны, как и мое хриплое дыхание.

Я обнимаю ее другой рукой и несу к скале, пока она борется, пытаясь вырваться из моей хватки, хотя все ее тело, кажется, охвачено пылающим огнем.

К черту борьбу в этой женщине.

Никто, кроме нее, не стал бы пинать и царапать меня, даже когда их глаза сияют от вожделения ко мне.

Это одна из причин, почему я никогда не смог бы уйти от нее, даже если бы захотел.

Я прижимаю ее тело к камню так, что она наклоняется, положив свои сиськи на плоский край. Наоми взвизгивает и бросается вперед, пытаясь убежать. Я шлепаю ее по заднице три раза подряд.

Ее крик — гребаная музыка для моих ушей, он наполняет лес, его духи — единственные свидетели нашей порочности. Наша гребаная реальность.

Порка не убивает ее борьбу, хотя и уменьшает ее, она все еще пытается отмахнуться от моей руки.

Я хватаю ее за оба запястья и завожу их ей за спину, затем дергаю ее голову назад за прядь волос. — Оставайся, блядь, на месте.

— Нет… нееет, отпусти меня!

— Кричи сколько хочешь. Здесь тебя никто не услышит. Есть только ты и я, моя маленькая грязная шлюшка. Неужели ты действительно думала, что я тебя не поймаю? Ты можешь бегать хоть десять лет, а я все равно схвачу тебя за горло.

— Я не убегала…

Ее слова разжигают огонь у основания моего позвоночника. — Прекрати говорить такое дерьмо, когда ты, блядь, это делала.

— Нет… Ты идиот. Я этого не делала! — слезы блестят на ее веках, и я понятия не имею, крокодиловы это слезы или слезы боли.

Я отпускаю ее запястья и волосы, и Наоми со вздохом падает спиной на камень. Но я не даю ей успокоиться. Я хочу быть рядом с ней и трахать ее каждую чертову секунду и никогда не отпускать ее нахрен.

Дотянувшись до ее груди, я расстегиваю молнию на ее брюках, затем опускаю их и ее трусики.