— Мне все равно, лишь бы мы выжили.

— Не хочу портить тебе удовольствие, но у тебя есть десять секунд, прежде чем твой шанс закончится, — Рен делает паузу. — Семь, шесть, пять…

— Ко мне приставали, когда мне было девять, — выпаливает Наоми, ее губы и подбородок дрожат.

Мой кулак сжимается, не только из-за ее состояния или того, что она играет в игру Рена, но и из-за напоминания о том, через что она прошла.

Она не должна разглашать это из-за больной игры.

Она не должна бередить свою рану и рассказывать гребаному незнакомцу свой самый сокровенный секрет.

— Это не глубокий, мрачный секрет, — говорит Рен.

— Так и есть. Никто об этом не знает, и полицейского отчета не было.

— Твоя мать знала, а также несколько психотерапевтов и мужчина, который приставал к тебе. Это не считается.

— Но…

— У вас есть пять секунд на еще одну попытку. Четыре… три…

— Черт, — бормочет Наоми себе под нос. — Подумай, Наоми, подумай…

— Два…

— Моих родителей убили, — тихо шепчу я.

Глаза Наоми метнулись к моим, темно-карие расширились от тысячи вопросов.

— Твои родители попали в аварию, квотербек, — провокационно спокойный голос Рена заполняет пространство.

— Это была преднамеренная авария. Они убегали от кого-то, и авария была камуфляжем, чтобы скрыть их убийство.

Наоми ахает и прикрывает рот тыльной стороной свободной руки. Я могу сказать, что она хочет спросить меня больше, но она также понимает, что за нами наблюдают.

Ее маленькое тело прижимается ко мне, и ей даже не нужно произносить ни слова. Ее пытливый взгляд говорит обо всем.

Мне жаль, что ты прошел через это.

Я с тобой.

Может быть, если бы я услышал эти слова, когда мне было шесть лет, все было бы иначе.

Может быть, если бы я знал ее тогда, я смог бы жить по-другому.

Может быть, мы бы не оказались здесь, где она прижимает рубашку к моей ране.

— Сэкай, — весело говорит Рен.

Правильно.

Он знает. Этот ублюдок уже знает о моих родителях.

Плохое предчувствие, которое возникло у меня, когда он начал эту игру, снова преследует меня. В этом есть что-то абсолютно гнусное. Но что?

Звук скрежещущего металла заставляет Наоми подпрыгнуть, а меня напрячься. В двери открывается маленькое окошко, и внутрь бросается бутылка воды, а затем, просто так, единственное отверстие захлопывается.

Она хватает мою здоровую руку и кладет ее поверх своей на рану. — Держи крепче. Я сейчас вернусь.

После того, как я беру на себя эту задачу, она вскакивает и спешит за бутылкой воды, а затем возвращается с ней в руке.

Она опускается на колени рядом со мной, открывает бутылку и прикладывает ее к моим губам, надавливая на мою рану, даже когда я не убираю руку.

— Ты сначала выпей, — говорю я.

— Я в порядке. Это ты ранен.

— Но…

— Просто выпей уже, — она прикладывает его к моим губам и помогает мне делать осторожные глотки. Холодная, свежая вода успокаивает мое пересохшее горло.

Я выпиваю почти половину, не осознавая, насколько я обезвожен.

Это плохо.

Такими темпами мне очень скоро станет хуже.

— Пей больше, — настаивает она.

— Ты пей, детка.

— Я в порядке.

— Нет. Твои губы тоже пересохли. Одному богу известно, как долго мы здесь.

Судя по небольшой луже крови рядом с нами, прошло какое-то время. Я напрягаюсь в сторону, морщась, когда изучаю наше окружение.

Я стараюсь не показывать этого, притворяясь, что смотрю на Наоми, пока она пьет.

Но очевиден я или нет, не имеет значения. У этого места нет выхода, кроме металлической двери, которую они даже не открыли, чтобы дать нам воды.

— Второй раунд, — эхом раздается из динамика отвратительный голос Рена. — На этот раз мы немного оживим его и пойдем с вызовом. Если ты это сделаешь, мы дадим тебе еду. Если нет, будут последствия.

Глубокий, рычащий звук вырывается из желудка Наоми при упоминании о еде. Она закрывает бутылку с водой, в которой осталось около половины, и смотрит вверх. — В чем дело?

— Сними лифчик.

Моя челюсть сжимается, когда ее лицо краснеет. Ее взгляд скользит по моему, когда она слегка прикусывает губу в неуверенности. Я резко качаю головой один раз.

К черту это и его самого.

Ни за что, черт возьми, Наоми не будет раздеваться для больного ублюдка.

Никто не увидит ее и ее великолепные сиськи, кроме меня.

— Семь… шесть… — неторопливо считает Рен. — За это будет наказание…

— Дай мне это сделать, — шепчет Наоми. — Мне все равно.

— Конечно, делай. Тебе даже не нравится переодеваться на глазах у всех в раздевалке, не говоря уже о том, чтобы перед гребаными незнакомцами.

Она отпускает губы, и они складываются в ошеломленное «О». Она действительно удивлена, что я заметил это в ней? Я все замечаю, когда дело касается Наоми.

— Я не против, если это принесет нам еду, — настаивает она.

— К черту это, — бормочу я.

— Два… один, — заканчивает Рен замкнутым тоном. — Ааааа…время для наказания.

Мы с Наоми смотрим на дверь, думая, что кто-нибудь войдет и побьет нас или что-то в этом роде.

Ни дверь, ни маленькое отверстие не двигаются.

Он блефовал?

Эта мысль еще не полностью сформировалась, когда вся комната погружается во тьму.

НАОМИ

Я моргаю несколько раз, как будто это волшебным образом вернет свет.

Это не так.

Все это место погружено в темноту.

Здесь так темно, что я ничего не вижу. Абсолютная пустота.

Я инстинктивно прижимаюсь ближе к Себастьяну и выдыхаю только тогда, когда чувствую тепло его тела на своем бедре и руке.

Наше одновременное дыхание эхом разносится по воздуху. Мое — жесткое и сломанное. Его — глубокое и неустойчивое, вероятно, из-за сильной боли, которую он должен испытывать.

Ему действительно нужна какая-то помощь, и при таком раскладе, похоже, это не входит в планы Рена.

Я осторожно прижимаю его руку к ране. Крови уже давно нет, но предотвратить это не помешает.

— Это было глупо, — голос Рена пронзает мрачную тишину. — Ты не только останешься без еды, но и останешься во тьме на… посмотрим… Хм. Часы? Дни? Кто знает? Небо это предел. Извините, я имею в виду, потолок камеры.

Мое горло сжимается. Себастьян, вероятно, не выдержит и нескольких часов в таком состоянии, не говоря уже о днях. Кроме того, нехватка еды не только ослабит нас, но и приведет к летальному исходу.

— Я сделаю это, — выпаливаю я. — Я сниму лифчик.

— Нет, — гортанно рычит Себастьян. Звук такой же агрессивный и болезненный.

Учитывая, насколько он может быть собственником, я хорошо знаю, как сильно он ненавидит мысль о том, что я обнажусь перед другими людьми. Я тоже это ненавижу, но если это защитит нас, мне все равно.

От Рена доносится низкий цокающий звук. — Твой шанс упущен. Ты проиграла, и, согласно правилам, ты заплатишь. Возможно, ты сможешь продержаться несколько дней, Наоми. Квотербек, однако…

Помехи из динамика исчезают, и я встряхиваюсь. — Нет… Вернись! Ты сказал, что раундов много. Мы можем сыграть в следующий… Вернись! Рен!

— Это бесполезно, — Себастьян испускает долгий вздох, который я ощущаю по долгому подъему и прерывистому падению его груди. — Он ушел.

— Нет. Он может быть где-то там. Должно быть, он наблюдает за нами.

— Я так не думаю. Камеры перестали мигать.

Я оглядываюсь, и действительно, красные точки исчезли. Хотя это должно быть облегчением, на самом деле это не так.

Теперь они взаправду оставили нас в неведении.

Может быть, мы будем здесь, пока не умрем.

Может быть, никто не найдет наши трупы.

— Помогите! — я кричу изо всех сил, мой голос становится истеричным, когда в моей голове мелькают наихудшие сценарии. — Кто-нибудь, помогите нам! Мы в ловушке!

— Не трать зря свою энергию, Нао.

— Может, кто-нибудь нас услышит… Может, нас вытащат нас отсюда.