Скрипнула дверь. Дэни вскинулся, но тут же обмяк. На пороге комнаты стояла Лейла. Теперь на ней вместо облегающего комбинезона был мешковатый костюм колониста, но, как ни странно, он не портил ее фигуры, а наоборот – подчеркивал достоинства и скрывал недостатки. Хотя сейчас Дэни меньше всего думал о несовершенствах этой девушки. Он словно впервые увидел ее. Цвета воронового крыла с металлическим отливом волосы обрамляли округлое смуглое лицо; большие и в то же время чуть раскосые глаза, пухлые, но красиво очерченные губы. Лейла словно была соткана из противоречий – солнце и луна, лед и пламень… Дэни забыл о том, где он находится и как здесь оказался, его рефлекторно сжатый кулак разжался, и смятый оптический датчик беззвучно шлепнулся на пол.

– Я не помешала? – спросила девушка.

– Нет, – выдавил он. – Я только что пообедал и… Не знаю, что мне делать с посудой.

Лейла улыбнулась. Мелькнувшая меж двух карминовых лепестков жемчужно-белая полоска ослепила Дэни, как фотовспышка. Он даже зажмурился. И открыл глаза, когда услышал:

– Нет ничего проще, Дэни. На кухне раковина. В кране горячая вода. Справа бак для пищевых отходов. Слева сушилка для посуды. Вымоешь тарелки и прочее и все поместишь в сушилку. Когда потребуется убрать мусор, – она указала на обломки оптического датчика, – возьмешь в кладовке, что напротив твоей двери, совок и щетку. Мусор тоже выбросишь на кухне, но в бак для непищевых отходов. Он стоит справа от кухонной двери.

– У вас все убирают и моют за собой? – буркнул парень.

– Все без исключения! – ответила она. – Добро пожаловать на Хосту, Дэни! И да благословит тебя Богиня!

Солнечные деньки в это время года выпадали редко. И когда вечные тучи расходились, открывая голубой прогал прозрачного неба, отчетливо становились видны ослепительно-белые клыки далеких гор на юге, пронзающие зеленую шкуру леса. Вдоль предгорий пролегала полоса земли, что считалась по молчаливому уговору нейтральной. В редких зарослях мелколесья не росли хвойные гиганты, по сравнению с которыми земные секвой и выглядели бы карликами, но именно здесь были расположены передовые посты колонии, тщательно скрытые от постороннего глаза. С главным лагерем колонистов они были связаны узкими – двоим едва разойтись – штреками, высверленными в толще сложенной песчаником горы. Даже для того, чтобы разглядеть посты с ее кососрезанной вершины, нужно было точно знать, куда смотреть.

Высокий старик, что стоял сейчас на самом верху, знал и потому мог легко проследить за передвижениями парней и девушек, назначенных сегодня в охранение. Если бы ему это было интересно. Звали старика Карел Пишта. Он был единственным на Хосте колонистом с ученой степенью доктора ксенобиологии. И в силу этого обстоятельства до недавнего времени – единственным здесь неверующим. Впрочем, по договоренности с Клиром пресвитер Хазред закрывал на это глаза. Ксенобиолог Пишта был гораздо ценнее простого адепта Пишты. Именно он изучал особенности флоры и фауны планеты, определял, какие растения и грибы пригодны здесь в пищу, а чего следует остерегаться, разработал вакцины от большинства местных вирусов и дал рекомендации, как вести себя с дикими животными.

Кстати, именно доктор Пишта настоял на том, что следует выставить постоянные посты у противоположного от лагеря склона горы. Мотивировал он это тем, что оттуда легче наблюдать за естественной средой обитания Хосты, нежели из лагеря, где все время толкутся люди и работают механизмы. Он даже снабдил каждый пост своими хитроумными ксенобиологическими детекторами, показания которых снимал лично. К чудачествам старого ученого в поселении давно привыкли. Его просьбы, равносильные приказам главы колонии, выполняли беспрекословно, безропотно неся дежурство на постах и доставляя из лесу требуемые биологические образцы. Даже к его манере торчать на вершине горы, которую из-за этого прозвали Подзорной Трубой, относились спокойно, хотя и недоумевали, что же он все время пытается с нее высмотреть?

Длинные спутанные волосы Карела Пишты развевались на холодном ветру, который играл клочковатой его бородой и полами неуклюжего плаща, самолично сшитого им из шкуры лиророга. Старик пристально всматривался в горизонт, словно ожидая вражеского нашествия. В каком-то смысле так оно и было, но никто в колонии не знал об этом. Во-первых, потому что старый ученый не желал поднимать паники, во-вторых, и сам не был до конца уверен в своих предположениях, а в-третьих, потому что совесть его была в некотором смысле нечиста. Дело в том, что, в отличие от своих коллег по Университету планеты Сочи, откуда он был родом, ксенобиолог Пишта считал, что на Хосте когда-то существовала разумная жизнь, а может быть, есть и до сих пор. Исследование множества образцов, доставленных ему рядовыми колонистами, показало наличие в тканях здешних растений и животных сложных полимерных соединений, которые не могли образоваться в результате естественного отбора.

Самое любопытное заключалось в том, что разум этот имел мало общего с остальной природой планеты и, скорее всего, не стал итогом ее эволюции. Как подозревал доктор Пишта, носители сего разума не были гуманоидами. Так что ответ на вопрос, что именно высматривал чудаковатый старик на вершине Подзорной Трубы, был одновременно и прост, и сложен. Ксенобиолог «высматривал» проявления негуманоидного разума, которые, по его мнению, должны были кардинальным образом отличаться от всего, что происходило в природе Хосты, но он и сам не мог бы сказать, что именно ожидает увидеть. Сегодня Карел Пишта поднялся на гору скорее по привычке, нежели по делу. Вопреки своему обыкновению, он даже не особенно пристально всматривался в алебастровые вершины далекого хребта.

Еще бы, ведь ныне он одержал маленькую победу: глава колонии неожиданно согласился исполнить его давнюю просьбу и разрешил совершить дальнюю вылазку вниз по реке, где в мягкой породе мелового обрыва в течение тысячелетий были вымыты обширные карстовые полости. Мастер даже выделил ксенобиологу лодку, необходимые припасы и двух сопровождающих – собственную дочь и новенького парня, доставленного из родного мира Пишты. Обычно нелюдимый старый чудак был рад обществу земляка. К тому же для обследования карстовых пещер ему требовались зоркие молодые глаза и крепкие руки. Впрочем, не только это. Однако о последнем старый ученый предпочитал пока не думать. Может, это всего лишь его фантазии и в подземных полостях нет ничего, что могло бы пролить свет на загадку планеты?..

Когда ученый спустился со своего наблюдательного пункта к реке, все было готово к путешествию. Лейла Хазред и Дэни Николсон погрузили в большую лодку вещи, необходимые для экспедиции, которая должна была продлиться не более трех дней. Едва Карел Пишта занял почетное место на носу, девушка помахала провожающим рукой и завела мотор. Рассекая речную гладь, лодка помчалась в низовья, туда, где от основного русла отделялась узкая, малозаметная протока. Последняя привела их к озеру. Вернее, к запруде, которую образовала река, проникая в карстовые полости. Ее продолговатая изумрудно-зеленая чаша лежала перед путешественниками в кольце сахарно-белых скал.

До захода оставалось часов семь, и, следовательно, было достаточно времени для того, чтобы искупаться и наловить жирных пресноводных креветок, которые считались у колонистов особым лакомством. От первого удовольствия Карел Пишта решительно отказался, хотя умел хорошо плавать и в прежние времена не преминул бы окунуться в обжигающе ледяную, кристально прозрачную воду. А вот от креветок не только не собирался отказываться, но и с удовольствием половил бы их, сидя на бережку с удочкой в руке. Давненько он не позволял себе этого.

Одним гребком Лейла направила крутобокое суденышко к берегу. Ее молодой спутник со швартовочным концом в руке перепрыгнул с носовой банки на скалистый выступ и быстро подтянул лодку к импровизированному причалу. Первый этап их недолгого путешествия завершился. Теперь можно было обустроить лагерь, приготовить ужин и отдохнуть перед завтрашним проникновением в пещеры. Покуда молодежь вытаскивала из лодки имущество их маленькой экспедиции, надувала палатки и переодевалась в купальные костюмы, доктор ксенобиологии не торопясь приготовил рыболовную снасть. Особого труда это не составило. Интеллектронное устройство само регулировало длину лески, жесткость и упругость телескопического удилища. Рыболову оставалось лишь нацепить на крючок наживку и забросить удочку.